— Только нужно успеть до двадцать девятого февраля… — заговорщицки прошептала красавица, вскинув ресницы, как ребенок, сообщающий другому таинственный и опасный секрет. — Раз в четыре года бывает Кощеев день, когда…
Она не успела договорить — тело Марка, тонкое и звенящее, как вибрирующая струна, приникло к ней, а горячие губы закрыли ей рот, отбивая охоту говорить дальше. Их руки сплелись и стали извиваться, исполняя древний, как мир, обряд. Свеча на полу, догорая, билась в последних неровных вспышках, и точно так же бились сердца двоих, доверившихся друг другу в самом сердце холодного, темного русского леса. Только однажды Марк сбился с томно-размеренного ритма первобытного танца. Когда сквозь прикрытые от страсти веки ему вдруг пригрезилось за маленьким мутным оконцем знакомое, как отражение в зеркале, бледное лицо с глазами-хамелеонами. А за ним почему-то еще одно — решительное и мужественное в тени упавшей на высокий лоб, пепельной челки.
…Уходящая ночь, желая в злобном бессилии подразнить рассвет недостижимой красотой, окрасила небо невыносимо яркой, холодной лазурью. Эта сверкающая синь проникла сквозь сомкнутые веки в глаза спящего юноши, заставив его сощуриться. Марк медленно перевернулся на спину и тихо застонал от сильной боли меж лопатками. Так всегда бывало, когда ему виделся ослепительный бело-голубой свет и два мощных луча, идущих из-за его спины. Крылья, которыми он может управлять по собственной воле, взлетая все выше, туда, где покой и счастье вот уже так близко.
— Ратибор! Ратибор!! Да проснись же, слышишь? Быстрее…
— М-м-м-м…
— Вставай! Одевайся! Ну?!
Марк с тоской оторвался от зрелища бескрайнего неба, уже почти принявшего его в себя. И в недоумении уставился на растрепанную девушку в распахнутой рыжей дубленке, которая, называя его именем кого-то другого, бросала чуть ли не в лицо неприятно холодную одежду. Он автоматически хватал свои джинсы, свитер и куртку, одновременно пытаясь прийти в себя от видения, так давно уже не посещавшего его.
— Какого…?!! — Марк, недовольно нахмурившись, собрался по привычке щелкнуть пальцами, но вдруг осекся, натолкнувшись на взор девушки, заглянувшей ему в лицо, и проговорил уже совсем по-другому. — Что… случилось?
В бледной, как зимний горизонт, Бояне лишь с трудом можно было узнать румяную цветущую женщину, что так недавно прижималась к нему в ночи горячей полудницей. В тембре низкого голоса дрожал страх — все время, пока она, помогая Марку одеться, говорила тихо, быстро и непрерывно, будто боялась разрыдаться или закричать:
— Случилось… Случилось! О, боги, твоя… сестра…
— Что с ней?!! — вскричал Марк, вскакивая на ноги и тут же падая обратно на лавку, запутавшись ногами в джинсах. — Где она??!!
— Где она? Да — где?! Где она теперь? Никто не знает… давай, давай, быстрее же… Твоя сестренка сбежала сегодня ночью!
Трудно сказать, чего больше было в лице и чувствах юноши, когда до него дошел смысл сказанного Бояной — изумления, радости, облегчения, тревоги или обиды? Он и сам оказался не в состоянии сейчас этого понять. Мог только, замерев от шока, охрипшим голосом спросить:
— Сбежала? То есть… как? Как она могла?! Отсюда?!! Ты путаешь, не может быть…
— Не может, — саркастически согласилась Бояна. — А только так оно и есть. Сбежала из дома Бера и Белояр с ней.
— А!
Марк вскрикнул так, будто его неожиданно ударили кулаком в живот. При этом девушка, побледнев еще сильнее, зло и насмешливо усмехнулась.
— Да-а… молодец, рыжая. Не ожидала я от нее такого… Хх-м… — Дымчатые зрачки затуманились блеском завистливых слез. — Видно, и впрямь способная она… Увела надежду Бера! Тебя кинула здесь погибать! Молодец, нечего сказать! Ха-ха!
— Погибать? — быстро перепросил Марк. — Почему?
Как раз в этот момент за бревенчатыми стенами раздались звуки, от которых кровь застыла в жилах Марка — резкие, кричащие голоса, волчий вой, разгневанный рев Медведя, — и отчаянный ответ Бояны стал уже не нужен:
— Почему? А как ты думаешь — что сделает Бер сейчас?! На кого набросится, узнав о том, что произошло?!! Ох… можешь не торопиться. — Она со вспотевшим лбом тяжело привалилась к стене. — Мы уже опоздали. Я опоздала.
Синева русского неба делалась с каждой минутой все ярче, и в помине не было обвального ночного снегопада — только сугробы с мягкими, как бедра женщины, очертаниями искрились золотом солнца. Снег и небо ослепили Марка, когда, схваченный ворвавшимися внутрь Громом и Ставром, он был волоком вытащен из бани и брошен лишенным координации мешком к ногам вожака.
— Где они?!! Отвечай!! Где-е-е???
Медведь, сбросив с плеч свою безрукавную шубу, потрясал поднятыми над головой квадратными кулаками.
— Где твоя сестра?! Где твоя сестра?!! — ревел он, и от этого рева кровь стыла в жилах у всех, кто его слышал.
— Не знаю…
— Она не сестра ему, — Рьян, стоявший поодаль, зло сплюнул в искрящийся снег. — Я говорил тебе, Бер. Я всем вам говорил!
— ГДЕ ОНА?!!!
— Я… ничего… не знаю… — выговорил Марк, пытаясь приподняться, с удивленным удовольствием ощущая на лице капли талого снега, стекающие с волос, — не знаю…
Дальше все произошло очень быстро. Марк только успел как в стоп-кадре увидеть встревоженное, острое лицо Велемира, когда тот кричал, безуспешно пытаясь встать между ним и Медведем.
— Нельзя! Нельзя!! — так кричал жрец своему соратнику, словно собаковод давал команду непослушному щенку. — Нет! Нельзя тебе проливать его кровь, Бер! НЕ НАДО!
Небо еще раз яростно резануло глаза Марка чистейшей лазурью. А потом все затмили собой темный массивный силуэт, приближающийся слишком быстро, отвратительный запах пасти дикого зверя и боль, спасительной пеленой накрывшая сознание.
— М-м-м… Ч-что… что… зачем…
— Давай-давай, пей! Да пей же!! Ну…
Марк очень не хотел возвращаться из темного, апатичного небытия, куда провалился мгновенно, стоило лишь медвежьим клыкам вонзиться в его руку выше локтя. Бер-оборотень явно нацеливался откусить ему голову, но в последний момент почему-то резко дернулся, и его зловонные челюсти сомкнулись на плече Марка. Он не знал, что это Велемир властным, не поддающимся сопротивлению жестом приказал Грому и Ставру, рискуя жизнями, остановить разъяренного зверя. И вообще — ему это было уже все равно. Лишь бы остаться в тепле и покое беспамятства, откуда его теперь кто-то жестоко и требовательно выдергивал.
— Глотай! Еще… еще…
Когда вернулся слух, Марк инстинктивно поморщился, предугадывая нежеланное возвращение остальных чувств. И они не заставили себя ждать — жажда, холод и боль оглушили так резко, что он чуть было снова не потерял сознание. Но чья-то холодная рука разжала ему стиснутый рот, а кисло-терпкое питье само проникло в горло, заставив закашляться… тогда Марк пришел в себя окончательно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});