Я смотрю на Ривера, пытаясь отдышаться, пока он вытирает блестящий пот со лба.
Боже, какой же Рив привлекательный.
Чувственный, совершенный.
И мой.
Я резко себя обрываю.
Нет, Рив не мой.
Не совсем. Это не входит в наше соглашение.
Потому что у нас ничего не получится.
Наши «кусочки» не подходят. Мы противоположны во всех отношениях, которые имеют значение, когда дело доходит до формирования прочных отношений.
Главное в том, что Ривер знает, как их формировать.
А вот я?..
У меня никогда не было никого, кто хотел бы остаться со мной.
Отстраняясь, я резко целую Рива, прежде чем схватить его за руку и отвести в душ, где продолжаю омывать каждый дюйм его тела.
Не только водой, но и своим языком.
Закончив, я веду Ривера обратно в его кровать, которую мы сделали нашей с той первой ночи, когда я лег в нее в попытке спрятаться от своих кошмаров.
Не знаю, как буду без этого жить.
Ривер прижимается ко мне, переплетая наши ноги. Довольно скоро его дыхание становится ровным. Знак того, что Рива настиг сон.
Я же просто лежу.
Как тут уснуть, когда каждая секунда, которую проведу во сне, станет на секунду меньше, чем если бы я бодрствовал, лежа рядом с Ривером?
Мои желание, потребность в нем поглотили меня полностью.
С того самого момента, как Рив подтащил меня к обрыву и столкнул с него вниз.
Я не желал свободного падения. Но оно оказалось именно тем, что мне нужно.
Эта мысль возвращает меня к последнему сеансу терапии с доктором Фултон. Слова, которые она произнесла, привели меня в ярость.
Ривер может влиять на ваш контроль, за который вы так отчаянно цепляетесь. И я думаю, отпустить себя пойдет вам на пользу. Уверена, вам это нужно.
Но Рив не просто отобрал у меня контроль.
Он подарил мне новый опыт, новое озарение. Показал, каково это — когда тебя принимают таким, какой ты есть, не пытаясь изменить.
Ривер отдал мне каждую частичку себя и ничего не просил взамен.
Фултон оказалась права.
Мне это было нужно.
Он был мне нужен.
Глядя на то, как Ривер спит, и как его волосы падают на лоб, я впервые в жизни чувствую, что желать быть с кем-то не обязательно плохо.
Не тогда, когда этот человек может сколькому тебя научить. Жизни.
Любви.
Это слово продолжает витать в моих мыслях. Шесть букв, наполненные огромным смыслом. Я бы солгал, если бы сказал, что не испытываю ее уже достаточно долго. С той самой ночи, когда рассказал Риву о своем отчиме, эти шесть букв не выходили у меня из головы.
И когда речь заходит о Ривере, это короткое слово приобретает совершенно новый смысл.
— Tá mé i ngra leat Abhainn, — шепчу я ему на ухо, прежде чем нежно поцеловать в висок.
Слова, которые я слышал от отца, когда тот был еще жив. Никогда бы не подумал, что скажу их кому-то, не говоря уже о парне, который был моим заклятым врагом. Но, как видите, я пошел по легкому пути, решив признаться на родном языке отца.
Даже если Рив не спит, то не поймет этих слов. Тех, которые я только что объявил.
Понятия не имею, что теперь делать, когда ко мне наконец пришло осознание.
Я влюблен в него.
Глава тридцать вторая
Ривер
День тридцать пятый
— Тук-тук. Вы там живы? — доносится голос тренера Скотта, пока я в третий раз проверяю, ничего ли не забыл.
Черт, не могу поверить, что мы действительно уезжаем. Более того, не могу поверить, что не хочу уезжать.
Возвращение в реальную жизнь означает конец всему, что было между мной и Рейном. По крайней мере, тому, что было здесь.
А я этого не хочу. Будь моя воля, все осталось бы по-прежнему, как только бы мы вернулись к цивилизации. Мы бы целовались и держались за руки на людях, как делали это на курорте в Вейле. Лежали бы в постели голыми, разговаривали о чем угодно. Я бы смотрел, как Киран рисует, листая очередную книгу. Мы были бы вместе без всяких соглашений и сроков.
Я провожу рукой по лицу и тяжело вздыхаю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Как, черт возьми, мы до этого докатились?
С рюкзаком на плече и вещмешком в руке я останавливаюсь в дверях, чтобы бросить на комнату последний прощальный взгляд.
Снова раздается голос тренера:
— Леннокс? Грейди? Вы здесь?
— Иду, тренер, — кричу я в ответ, закрывая за собой дверь спальни.
Инстинктивно поворачиваясь к комнате Рейна, я обнаруживаю, что дверь в нее открыта. И это очень удивляет, потому что даже после фиаско с краской Киран не решался впустить меня в свое пространство, в свой разум и, осмелюсь сказать, в сердце.
Как раз в тот момент, когда я собираюсь отвернуться, в дверном проеме появляется Киран. Он выносит коробки со своими работами и красками, а затем возвращается, чтобы собрать рисунки со стола. При виде его, одетого в толстовку и темно-серые спортивные штаны, меня бросает в жар.
Почему я так себя чувствую?
Я делаю шаг к его двери с намерением подхватить одну из его коробок, чтобы отнести в грузовик, но меня выдает скрип половиц. Киран резко вскидывает голову.
Переступая порог, я мягко ему улыбаюсь:
— Нужна помощь?
Его лицо озаряет озорная ухмылка:
— Еще как!
Но когда я собираюсь перекинуть вещмешок через плечо, чтобы освободить руки, Рейн вырывает его из моих пальцев и прижимает меня к стене. Затем дарит мне обжигающий поцелуй, пожирая мои губы так, словно думает, что с такой страстью сможет проникнуть внутрь и оставить на моем сердце свою метку.
Киран, может, и не знает, но он уже это сделал.
Три гребаных слова, длиной в десять букв, готовы сорваться с моего языка. Я не говорил их никому, кто не был моим кровным родственником, в основном из-за того, что, до появления Рейна, ни в кого не влюблялся.
До Кирана любовь для меня являлась всего лишь словом. Бессмысленной теорией, не включающей в себя общения сердец, цветов, простого взгляда в глаза другого человека и ощущения той самой искры.
Но с появлением Рейна? Моя теория просто взлетела на воздух.
Быть влюбленным в кого-то — это ежедневная битва. Не только за другого человека, но и за себя. Это поиск общей почвы, кусочков, которые объединяют души и делают их сильнее, как никто и никогда. Это осознание своей ценности, и не только заслуженное к вам отношение, но и доверие с обеих сторон.
Это значит, готовность открывать другому человеку свои самые темные уголки, показывать, что вы такой, какой есть, во всей своей гребаной славе. Это не просьба исправить вас, а поддержка, чтобы вы смогли исправиться сами.
Любовь к Рейну хоть и превратилась в вызов всей моей жизни, также вызвала привыкание. Потому что я видел и владел частичками, которые он не показывал остальному миру. Это всепоглощающий кайф, питающий тёмные глубины моей души. И хотя я знаю, что могу выжить без этого кайфа, я ужасно не хочу его терять.
С другой стороны, это ведь определённо зависимость, да?
Но даже сейчас я проглатываю слова, которые разрушили бы абсолютно все, что мы построили за эти несколько недель.
Потому что так и будет. Особенно если Киран не ответит взаимностью.
Это не значит, что я не готов кричать о своей любви с крыш, если бы был уверен, что мое признание изменит все. Если бы мы могли превратить слова — нас — в реальность.
— Мы можем остаться здесь навсегда? Не могу вынести и мысли о том, чтобы уехать, — шепчу я Кирану в губы, прежде чем прикусить его нижнюю и втянуть ее в рот.
Из груди Рейна вырывается хриплый смешок:
— Я тоже, детка. Но мы не всегда получаем то, чего хотим. — Он кусает мои губы до такой степени, что они наверняка распухли, но мне все равно.
В ту же секунду, как покинем это место, как только разорвем эту связь, все будет кончено.
Вот только ни один из нас не в силах остановиться.