Читать интересную книгу Искусство и жизнь - Уильям Моррис

Таково прикладное искусство, которое, уверяю вас, стоит борьбы за то, чтобы оно действительно существовало. Да, я твердо убежден, что это искусство стоит борьбы, как бы тяжела она ни была. Есть такие вещи, которые достойны любой цены; превыше же всего я ценю сознательную мужественную жизнь, а искусства, во всяком случае, неотъемлемы от такой жизни.

Таково мое представление об условиях, в которых может создаваться подлинное архитектурное искусство, но мои рассуждения не просто воздушные замки, они основаны на изучении истории развития промышленных искусств. Поэтому мне теперь следует сделать беглый обзор моих взглядов на историю, хотя так часто это делалось раньше, что они должны быть известны многим, если не большинству из вас. На протяжении всей истории вплоть до конца средних веков даже и не возникал вопрос, следует ли придавать художественную форму изделиям, предназначавшимся существовать более или менее длительное время. Такая форма не увеличивала их стоимости и не требовала от мастера сознательных усилий при работе над ними. Просто художественная форма была присуща им, и возникала она так же естественно, как растет растение. На протяжении всех этих веков такие изделия целиком изготовлялись ручным трудом. Правда, в древнем мире большинство изделий создавалось системой рабского труда, и хотя положение рабов-ремесленников очень сильно отличалось от положения сельских батраков, тем не менее их рабство оставило заметный отпечаток на малых искусствах того периода в их буквально подобострастном подчинении более высокому искусству, которое создавалось художниками. Когда в Европе вместе с классическим миром умерло рабство, то вскоре, словно из котла Медеи{1} в котором перекипало все, что угодно, возникли средние века. Стоило появиться гильдиям, которые собрали вокруг себя и свободных и крепостных того времени, как эти работники, мастера всевозможных изделий, стали в своей работе свободны безотносительно к своему социальному положению. Декоративные искусства достигли небывалого расцвета, и, во всяком случае, миру как бы было дано предвкусить ту радость жизни, которая должна быть присуща обществу равных. В это время мастерство ремесленников достигло вершины. Общепризнанная цель ремесленных гильдий, как неопровержимо свидетельствуют их уставы, состояла в том, чтобы справедливо распределять работу среди ремесленников и приостановить в самом начале развитие капитализма и конкуренции внутри гильдии и в то же время производить изделия, критерием ценности которых было их действительное употребление и реальные потребности всех соседей, которые были заняты работой, выполняемой в таком же духе. Этот способ производства, имевший целью потребление, а не прибыль, принес должные плоды. Конечно, многое из того, что было создано гильдиями XIV и XV веков, погибло. Даже наиболее прочные их создания, например возведенные ими здания, были либо уничтожены, либо пришли в ветхость из-за невежества или нетерпимости, из-за легкомыслия или педантичной придирчивости последующих веков. Но то, что дошло до нас — и чаще всего благодаря простой случайности, — оказывается достаточным, чтобы преподать нам следующий урок: никакое развитие цивилизации, никакое вмешательство науки, покорившей в наши дни природу, пока эта наука не касается трудовой жизни рабочих, не способны заместить ни свободу рук и мысли в течение рабочего дня ремесленника, ни заинтересованность его в успехе самой работы. Кроме того, коллективный талант народа, воплощенный в свободном и гармоническом сотрудничестве, для архитектурного искусства гораздо более плодотворен, чем судорожные усилия величайшего индивидуального гения, ибо в первом случае жизнь и радость выражаются свободно, привычно и непосредственно, и это связано с традициями прошлого и, следовательно, столь же неизменно, как и труд самой природы.

Но этому обществу тружеников, этой вершине средневекового труда была суждена короткая жизнь. Ело тенденция к равенству была настолько полно уничтожена развивавшейся политической средой, в которой эта тенденция проявлялась, что о ее существовании едва ли догадывались до возникшей в наше время школы исторической критики. Люди, которые, пожалуй, невольно склонны терзать себя гаданиями о том, что могло бы произойти, пусть примут во внимание не менее существенные события, которые способствовали, по-видимому, той же перемене, и поразмыслить, что случилось бы, если бы Черная смерть{2} не опустошила половину северо-западной Европы, если бы Филипп ван Артевельде{3} со своими храбрыми воинами нанес бы поражение французскому рыцарству при Росбеке, как сделали их отцы при Куртре{4}, если бы рослые иомены Кента и Эссекса{5}, собравшись на «славном поле Майл-Энда», были бы не столь простодушны и не доверились бы молодому авантюристу, который совсем незадолго до того умертвил их вождя и покончил с крестьянской войной.

Все это приятные пустяки, но это и кое-что другое. Системе гильдий должен был неизбежно прийти конец. Как только созрела жажда новых знаний и большей власти над природой, как только двинулась более быстрыми темпами жизнь, развитие производительного труда должно было подняться на новую ступень. Гильдии оказались неспособными удовлетворить нужды в расширении производства и должны были исчезнуть, внеся значительный вклад в уничтожение феодальной иерархии и породив буржуазию, которая заняла ее место как господствующая в Европе сила. Капитализм начал созревать еще в недрах цеховой организации; в гильдиях впервые появился и наемный, так называемый свободный рабочий. Вне цехов, особенно в нашей стране, землю стали обрабатывать с целью получения прибыли фермеры-капиталисты, а не крестьяне — ради добывания средств пропитания, и таким образом была создана система производства, необходимая для развития современного общества — общества, покоящегося на договорных началах, а не на юридических установлениях. Эта система отличалась тем, что работник уже не был свободен в своей работе: над ним обязательно вставал хозяин, полностью контролирующий эту работу вследствие того, что ему принадлежали и сырье и орудия труда; появился и широкий рынок для продажи товаров, с которым работник не имел непосредственной связи и о существовании которого у него не было никакого представления. Постепенно он перестал быть искусным мастером, человеком, который, чтобы выполнять свою работу, обязательно должен интересоваться ею, поскольку он отвечал за качество изделий, которые ему приходилось производить и рынок для которых состоял преимущественно из его соседей, людей, чьи потребности он хорошо знал. Вместо искусного мастера, каким он был некогда, он становится наемным рабочим, не отвечающим ни за что и обязанным лишь выполнять указания своего мастера. Возможно, что в свободные часы он—смышленый гражданин, склонный разбираться в политике или тяготеющий к занятиям наукой или чем-нибудь в этом роде, но в свои рабочие часы он даже не машина, а какой-то небольшой придаток к этой громадной и почти чудодейственной машине — фабрике. Он человек, житейские интересы которого совершенно оторваны от предмета его труда — весь его труд стал «службой», то есть просто возможностью зарабатывать себе на пропитание в зависимости от воли какого-то другого человека. Обыкновенный рабочий при такой системе совершенно утратил всякий интерес к производству изделий, и этот интерес стал достоянием только организаторов его труда. Но такой интерес имеет обычно очень отдаленное отношение к производству товаров как предметов, которые держат в руках, рассматривают, которыми пользуются, — короче говоря, теперь эти товары — просто фишки в колоссальной игре мирового рынка. Мне представляется, что в этой громадной «производственной» области имеется немало «производителей», которые пришли бы в ужас, если б подумали, что им самим придется пользоваться товарами, которые они «произвели», и если бы они оказались свидетелями восторга их покупателей; и когда эти товары достигли бы конечной цели своего назначения, то они, вероятно, цинично усмехнулись бы.

В этом коротком обзоре я намеренно опустил ступени, через которые мы пришли к резкому различию между ремесленником средних веков и свободным рабочим наших дней, между производством изделий для непосредственного потребления и производством их как товаров для мирового рынка. Мне хотелось представить вам эти различия возможно отчетливее, но, предвидя возражения, я должен сказать, что отчетливо сознаю, что это превращение происходило постепенно, что свободный рабочий нового времени не должен был в самом начале резко менять способ работы, что система разделения труда коснулась его в XVII веке, что она была усовершенствована в XVIII и что, по мере того как эта система приближалась к совершенству, изобретение автоматически действующих машин еще раз изменило отношение рабочего к своей работе и в крупных промышленных отраслях превратило его из машины в сиделку при машине (мне кажется, это было для него достижением) и, с другой стороны, привело почти все уцелевшие до той поры ремесла под власть той же системы разделения труда и, таким образом, на некоторое время уничтожило мастерство среди тех классов, которые трудом зарабатывают себе на жизнь. Но их мастерство почти совсем вымерло, сохранившись только среди художников-профессионалов, претендующих на звание джентльменов.