Читать интересную книгу Отлучение (Из жизни Александра Солженицына - Воспоминания жены) - Наталья Решетовская

И во всем остальном произошел перелом. Давление у мужа упало. Медосмотр пройден. И машина стала заводиться. Можно готовиться к отъезду! Не повезло только с техосмотром. Он проводится сейчас на нефтезаводе. Территория считается взрывоопасной, а потому частные машины туда не пускают. Не беда! Уедем без техосмотра! Через месяц приеду для этого одна, в Рязань. Пройду техосмотр сама: мне не привыкать!

До конца дня 28 апреля собираемся, укладываемся. Навестившая нас Наташа Радугина опечалилась: уж слишком много мы увозим, слишком отрываемся от Рязани!..

Не совсем понятно, куда нам ехать. Надо бы в Борзовку! Сажать огород! Но погода явно портится, и мы решаем ехать в "Сеславино".

Машина и в самом деле нагружена до предела. С нами едет даже наш несгораемый шкафик, называющийся "бобиком"! Этот "бобик" совсем стиснул "штурманское" место. На верхнем багажнике - стол и мой велосипед. Возле нашей Борзовки особенно не покатаешься: много машин на шоссе, да и крутые подъемы; а вот в "Сеславине" - повсюду асфальтированные затененные дороги. И размяться можно, и в магазин съездить за продуктами. Не всегда же для этого машину гонять!

Как всегда, когда мы едем в свои излюбленные Борзовку или "Сеславино", Александр Исаевич становится добрее, доступнее. Говорит, что хотя это время, что меня не было, ему в "Сеславине" жилось довольно хлопотно (больше всего досаждал то и дело портившийся насос), но поработал неплохо. Хотя первая редакция "Августа" еще не закончена, уж занялся второй, переписав целых 10 глав романа. Рассказывает и о некоторых своих рязанских впечатлениях. Когда приехал в Рязань, увидел у клуба строителей объявление о лекции Борисовского (из Москвы) по международному положению. Подумал, не. пойти ли на эту лекцию: ведь небось не обойдется без вопросов о нем... А потом узнал, что действительно была записка: "В чем вы теперь обвиняете Солженицына?" Лектор ответил: "В его реакции на исключение из ССП".

По западному радио Александр Исаевич как-то слышал о себе, что он имеет квартиру в Рязани, живет на даче под Москвой, работает над историческим романом. (Вероятно, сведения эти были взяты из статьи лорда Бетеля, напечатанной 20 марта в немецком журнале "Ди Вельт", о чем я уже писала.)

А в Москве Александру Исаевичу рассказали, что на мехмате МГУ как-то были расклеены листовки: "Родина должна знать своих стукачей!" И даже были названы студенты, являющиеся осведомителями. Эти студенты осенью 69-го года получили благодарность в приказе "за бдительность". Заслуга их состояла в том, что по их доносу два студента были исключены из университета за чтение произведений Солженицына.

Упомянул Александр Исаевич и о своей переписке с В. Лакшиным, что получил от него ответ и снова ему ответил: "Приедешь, прочтешь..." Дело в том, что еще до моей поездки в Ростов мы случайно узнали, что Лакшин, будучи в одном доме, сказал, что Солженицын 62-го года и Солженицын сейчас - это два разных человека. Тогда - простой, общительный. Теперь надменный, недосягаемый. Александра Исаевича это очень задело, и он написал ему. И вот, оказывается, пришел ответ от Лакшина. К сожалению, сейчас я не располагаю всеми этими материалами. Есть у меня лишь копия письма Александра Исаевича, написанного Лакшину 20 апреля. Не буду его приводить. Скажу только, что Александр Исаевич в своем ответе перевел все совершенно в другую плоскость, сведя личное к политике, упрекнул Лакшина и сделал его ответственным за поведение "Нового мира" в связи с чехословацкими событиями в августе 1968 года, упрекнул его также в избыточной лояльности, осторожности и т. д. Одним словом, с больной головы свалил все на здоровую!

Ответ Лакшина уже на это письмо нам привезли в "Сеславино" 30 апреля на следующий день после нашего возвращения из Рязани. В письме - большая обида на Александра Исаевича. Мне все это очень больно. Да и муж в какой-то степени понял, что дал лишку. Решил пока на этом переписку закончить. Однако невольно завелся. И 2 мая сначала написал, а затем и перепечатал третье свое письмо Лакшину. Копии этого письма у меня также нет. Нет и последнего письма Лакшина, которое все же положило конец их переписке. Но вот он сам частично цитирует его в своей книге "Друзьям "Нового мира", являющейся ответом на книгу Солженицына "Бодался теленок с дубом". Приведу этот отрывок его письма от 8 мая:

"Вполне сочувствую Вашему желанию "на переходе к 70-м годам назвать все своими твердыми именами". Но Вы делаете ошибку, если думаете, что говорите всякий раз как бы от лица Истории. Не уверен, что она во всем согласится с Вами. К сожалению, Вы сплошь и рядом питаете иллюзии самые детские, легко теряете масштаб явлений и поддаетесь, очевидно, впечатлениям и настроениям кружковой сектантской предвзятости. А сколько наивной импровизации в Ваших исторических прогнозах и оценках!.. Сознаю, конечно, и Ваша пристрастность, и оценки эти - в большей мере результат нездоровых обстоятельств, противоестественного положения, в которое Вы поставлены, как писатель. Но, неизменно восхищаясь Вашим художественным талантом, я искренне сожалею, что Ваша общественная активность находит себе такой ложный выход".

Солженицын не ответил, и на этом переписка его и Лакшина оборвалась, а через несколько лет их спор продолжился уже не в письмах, а на страницах их книг.

В "Сеславине" в нашей квартирке прохладно: отключено отопление. На участке кое-где еще лежит снег. Но воздух! - такой, что пить его хочется.

Вечером в день нашего приезда нас навестил Ростропович. Конечно же, повел мужа любоваться результатами стройки. На достроенной части дома лепится великолепный карниз. Мстислав Леопольдович уговаривает Александра Исаевича продать нашу Борзовку, с тем чтобы постоянно жить здесь. (Он не разделяет нашего восхищения собственной дачкой.) Сами они собираются ехать в Саратов. Дмитрий Евгеньевич - "Димуля" - будет их там венчать (это через 15 лет после начала супружества!), а Галина Павловна будет еще и креститься. 15 мая - их 15-летие. Хотят отметить его в "Сеславине". Зал, увы, к тому времени закончен не будет. Зато электрик обещает осветить к этому дню парк: устанавливаются те самые фонари парижские, похожие на те, под которыми прохаживались в свое время Пушкин, Достоевский...

На следующее утро нас разбудили птицы своим многоголосьем. И сюда наконец-то пришла настоящая весна!

У меня много дел. Надо убрать всю квартиру до переезда в Борзовку. Да хочется и по-серьезному продолжить свою работу по выпечаткам нужных мне материалов из папок. Теперь в моей комнате прибавился большой стол, только что привезенный из Рязани. Есть где разложиться, где машинку поставить.

Хотя на майские праздники погода была превосходная, даже жаркая, переезд в Борзовку задержался из-за того, что мы оба дружно разболелись. У меня поднялась температура, знобит, у мужа разыгрался насморк. Но не хочется в такую погоду быть в помещении. Александр Исаевич выносит наружу черный круглый наш столик с инкрустациями (когда-то привезенный тетей Шурой из Парижа!) и перепечатывает свой ответ Лакшину. А я совершаю первую прогулку на велосипеде. Заодно покупаю в жуковском магазине кое-какие продукты. Снова пригодился приделанный когда-то к моему велосипеду багажничек.

К вечеру у мужа стало гореть лицо, сделалось прямо-таки багровым. Охлаждает себе щеки холодной водой. Значит, снова подскочило давление. Решаем, что на следующий день переедем в Борзовку, куда душа так и рвется. Авось там ему получшает!

3 мая, позавтракав и быстро собравшись, едем. Маме посылается открытка:

"Дорогая Мария Константиновна!

Доехали легко и благополучно. Грипповали после Наташкиных рязанских сквозняков, сейчас оклемались. Будем лечиться воздухом.

Целуем!"

Я чувствую себя уже хорошо, а Александр Исаевич все еще нездоров: с насморком, лицо красное, сам раздражительный, придирчивый. Все наше Киевское шоссе в колдобинах, которых так много бывает весной, после зимы, но ни в одну из них я - водитель - не имела права попасть. Однако приближение к Борзовке возымело свое действие. К мужу возвращается радость жизни. "Какое красивое наше шоссе!" - говорит он.

К самому домику нашему подъехать не смогли, земля еще не подсохла. Пришлось весь наш багаж перетаскивать вручную. Но неожиданно подоспела помощь: к нам из Щекутина пришел Сергей Иванович, что достраивал нам дачку. "Ну как гонимый писатель поживает?" - спросил он. Сергей Иванович обеспокоен видом Александра Исаевича, цветом его лица. Считает, что у него чуть ли не предынфарктное состояние. Советует ему голодать. Говорит, что сам часто практикует голодовку: как только превзойдет норму в весе. По 3-8 дней ничего не употребляет, кроме воды. Александр Исаевич согласен голодать, но только пить не воду, а Валино молоко. Отказаться от него (всю зиму мечтал!) не в состоянии.

На столе терраски мы обнаруживаем коробку с картофелем. На ней записка от Жореса Медведева, из которой мы узнаем, что картошка эта не простая, "Лебедевская"! А скоро появляется и сам Жорес Александрович. Ему тоже не нравится вид моего мужа. Да, надо поголодать! Но он не за такую уж жестокую голодовку, как Сергей Иванович. Просто надо ограничиться фруктами и овощами! Муж на все согласен, но чтоб ему оставили только Валино молоко.