последнее. Он был уверен, что посетитель вручает ему взятку с целью разоблачения. Начальник нажал на все имеющиеся в его власти кнопки, вопя не своим голосом:
— Я вам покажу, как давать взятки!!!
Дальше Спиридон Иваныч вспоминает все, как во сне. Помнит только, как выбежал в приемную, сбил на ходу пустой стул секретарши, вынесся на лестницу, стремительно съехал на перилах вниз, не на шутку напугав встречных, затем, хотя здесь же были остановки автобуса, трамвая, троллейбуса, он остановил грузовую машину и, перемахнув через борт, приказал шоферу: «Гони!» К счастью, на борту машины в этот знойный июльский день оказался лед, и через некоторое время Неделькин пришел в себя…
А как же начальник? Увидев, с какой не по возрасту прытью посетитель оставил кабинет, и проследив в окно за его кроссом по улице, жилуправ успокоился. А его подчиненные медлили. Начальник подвинул к себе конверт, открыл, привычным жестом подсчитал сторублевки и, небрежно сунув их в карман шелкового кителя, принялся читать заявление Неделькина.
В это время в кабинет начали сходиться вызванные по тревоге: секретарша, завотделами и квартирный агент. Они почтительно стояли в ожидании распоряжения. Закончив читать заявление, начальник вынул носовой платок, смахнул слезу и, не приглашая подчиненных сесть, произнес такую прочувствованную речь:
— Методы наши — методы негодные, товарищи! Нет чуткости к людям, нет чувства ответственности, а наоборот. Вот я сейчас внимательно, со всей душой прочел заявление товарища Неделькина. Семья — шесть человек, четверо деток, одиннадцать метров площади. Член профсоюза с 1929 года. И хотя я сегодня не принимаю, но у товарища Неделькина (начальник поперхнулся), то есть товарища Неделькина я принял… Надо немедленно, в ближайшие дни вселить семью этого человека с золотыми руками, семью товарища Неделькина в новую, со всеми удобствами квартиру…
…Не успел еще Спиридон Иванович вселиться в новую квартиру, как жилуправа уже выселили из его уютного кабинета.
Г. Рыклин
ВТОРОЕ ЗЕРКАЛО
Мне рассказали, что Горшечкин, приходя домой, обращается к жене с речью:
— Настоящим сообщаю для вашего сведения о своем приходе и при сем прилагаю горячий привет. Благоволите поставить меня в известность о проценте готовности обеда на сегодняшний день, о часе приема пищи и какой первый пункт повестки дня: суп с клецками или борщ со свининой…
Сначала я, грешным делом, подумал, что это шутка. Но, поразмыслив малость, пришел к выводу: это на него похоже! Пусть даже чуть-чуть преувеличено, но в общем Федя Горшечкин именно так и разговаривает.
Федя Горшечкин уверен, что так надо разговаривать. Зачем думать над своей речью, когда есть готовый набор проверенных слов и фраз?
Я вспомнил далекие годы. Мы с ним вместе учились в школе, в старших классах. Уже тогда, на заре туманной юности, Федя чурался всякого проблеска самостоятельной мысли. Он аккуратно повторял чужие слова. Особенное пристрастие имел он к пышным фразам.
Говорят, что глаза — зеркало души. Не спорим, но добавляем: вторым зеркалом души является язык.
Язык Феди Горшечкина всегда свидетельствует о засорении его мозгов такой ерундой.
Как-то в ту пору я познакомил его с девушкой. Дело было вечером, а девушка была очень поэтически настроена и спросила Горшечкина:
— Вам нравится гулять при луне?
— Про Луну мы еще не проходили, — ответил Горшечкин, — но знаю, что она спутник Земли и согласно данным науки является небесным, извините за выражение, телом…
Все его классные сочинения были очень чистенькие, аккуратные и похожи друг на друга, как одна заплата на другую. О Евгении Онегине: «Это был продукт своей эпохи». О Печорине: «Это был продукт своей эпохи». О Тарасе Бульбе: «Это был продукт своей эпохи». О Марфе-Посаднице: «Это был продукт своей эпохи».
Словом, вся литература, вся история были превращены учеником десятого класса Горшечкиным в большой продуктовый магазин.
Сейчас, надо полагать, этому «продукту» уже под сорок. Судя по тому, что мне, приезжему человеку, рассказали о нем его сослуживцы, Горшечкин ничуть не изменился.
Ему по-прежнему лень думать. Ему по-прежнему нравятся двадцатилетней давности формулировки, давно взвешенные и расфасованные, — бери и пользуйся.
На собраниях он выступает с речами, в которых отмечает, что «международное положение чревато последствиями» и что «в отдельных звеньях еще не изжиты недостатки».
Я решил навестить Горшечкина и лично убедиться, как он живет и существует. Предварительно созвонившись с ним, я однажды вечером пошел к нему на квартиру. Принял он меня радушно.
— Пламенный привет, дорогой товарищ! — с этими словами обратился он ко мне.
Я не понял, шутит ли он своим «пламенным» приветом или говорит серьезно. Но тут же вспомнил, что Горшечкин боится юмора, как огня.
Сели. Помолчали. Потом для оживления говорю:
— Погода сегодня чудесная.
— Да, — ответил он, — ветер юго-западный, слабый до умеренного. Утром ожидаются заморозки на почве.
— Это по сведениям бюро прогнозов? — спросил я его.
Он на меня косо посмотрел и после небольшой паузы спросил:
— Ты все шутишь? Это хорошо. Как говорит наш заврайздравом товарищ Лемешко: «Смех — признак здоровья».
— А как твое здоровье, Федор? Ты всегда был могуч и крепок, бодр и весел.
— Ты все шутишь?
— Да, — сказал я, — согласен с твоим высокоавторитетным Лемешко: «Смех — признак здоровья».
— Я плохо выразился, что ли? Формулировка четкая. Хотя, правду сказать, малость того… подержанная. Но зато никакой ошибки.
— А давай, Федор, разговаривать без формулировок и цитат.
— Это ты вполне прав. Как метко выразился однажды наш третий секретарь горкома товарищ Капустин, «в свободном слове есть отрада».
— Это еще до Капустина сказал известный поэт.
— Не знаю. От поэта не слыхал, а от Капустина слыхал.
— Но мы же, Федор, условились говорить без цитат. Побеседуем просто, по-товарищески, по-человечески. А то, если записать твой разговор, многие не поверят. Скажут: старомодный тип…
— Ты все шутишь?
— Нет, я серьезно… А как у тебя, Федор, на работе?
— Наметил сокращение бумажной волокиты и рост внимания к живому человеку. Однако в отдельных звеньях еще не изжито.
— Ну, и попадает тебе за эти отдельные звенья?
— Не считаю нужным скрывать. Попадает. Недавно в нашей стенгазете был фельетон. Я сразу осознал и дал развернутую критику своих ошибок… Но малость и посмеялся.
— В чем дело?
— В том фельетоне, смеха ради, сказано, что к таким заболевшим канцелярщиной людям, как Горшечкин, надо применять особый курс водолечения: два раза окунуть в глубокий бассейн, но вынуть только один раз. Очень смешно. Не правда ли?
— А как у тебя с учебой?
— Охвачен лекциями и консультациями.
— Бываешь в театре, Федор?
— В прошлом году смотрел пьесу не то «Вешние вздохи», не то «Вешние воды».
— Ну и