относительности изменила многие подходы в физике. Эйнштейн доказал, что омфала, от которого мы шли в изучении вселенной, не существует, а идея «центра вселенной» – абсурд. Представление об одной истинной картине вещей сменилось множеством точек зрения. Любые измерения имеют смысл лишь с учетом наблюдателя.
Физики закономерно остро реагируют на попытки оправдать теорией относительности культурную или моральную беспринципность. Смысл работы Эйнштейна не в том, что «все относительно», подчеркивают физики, а в том, что он соединил противоречивые относительные картины мира в одно не-относительное и объективное пространство-время. Это правда, но с долей лукавства. Как мы уже видели, события начала XX века отмечены одной странностью: представители разных областей жизни – искусства, политики, науки – приблизительно одновременно пришли к похожим открытиям. Дело не в том, что художники и мыслители вдохновлялись трудами Эйнштейна, но не умели их верно понять. Еще до публикации общей теории относительности многие живописцы очевидно пытались разобраться в отношениях наблюдателя и наблюдаемого или соединить разные взгляды на предмет. И у кого-то хватит нахальства назвать Эйнштейна ученым-модернистом, как бы это ни злило правоверных физиков.
На протяжении века ученые и математики, такие как Гейзенберг, Фрейд, Гедель и Лоренц, раз за разом подтверждали, что омфалов не существует, подчеркивая неопределенность и отсутствие единой непарадоксальной системы. Одновременно художники и философы, такие как Пикассо, Коржибски, Джойс и Лири, приходили к подобному заключению, исследуя человеческую психику. Открытые ими модели множественной перспективы проложили путь индивидуализму, который проповедовали Кроули, Рэнд, Тэтчер и The Rolling Stones. Все эти люди считали свою точку зрения самой верной. Наше видение мира может стать абсолютным, только если мы заставим принять его всех людей в мире, а такое не удалось даже Сталину с Гитлером.
Значит, индивидуальная реальность относительна. Никаких абсолютов, с которыми можно было бы сверяться, просто не существует. Единственный неподвижный ориентир для жителей северного полушария – это Полярная звезда, единственная точка на небе, не меняющая своего положения за срок человеческой жизни. Но даже Полярная звезда слегка колеблется.
Нам это может не нравиться. Можно клясть относительность и стремиться к абсолюту. Но реальность не изменить: абсолюта не существует.
Постмодернизм был не досадным заблуждением, а точным отчетом о том, что мы узнали. Пусть даже он и был интеллектуальным болотом, спасение из которого казалось невозможным. И которое никому не пришлось по нраву.
К началу XXI века вся башня постмодернизма оказалась задвинута в тень. Увы, заодно стали отвергать и дорогу, по которой мы к ней пришли. Наша сегодняшняя идеология подчеркивает, что абсолют несомненно существует. Истина, конечно же, есть. Это утверждает Ричард Докинз, говоря, что «со стороны левых мы сталкиваемся с похожим, но гораздо более зловещим вызовом культурного релятивизма – представлением о том, что научная истина – это только один из многих видов истины и он не заслуживает никакого особого статуса». Или, как сказал римский папа Бенедикт XVI в речи перед конклавом 2005 года, «Сегодня особенно предательской помехой задаче образования оказался пропитавший все наше общество и культуру релятивизм, который не признает никакой определенности, оставляя единственным мерилом всего личность с ее вожделениями. Притворяясь свободой, он становится для личности тюрьмой, запирает человека в его собственном эго». О том же сказал в свое время Мартин Лютер Кинг: «Я пришел к вам сегодня, чтобы сказать, что на свете есть вещи правильные и неправильные. Навечно и безоговорочно. Ненавидеть – неправильно. Так было всегда, и так будет». Можно процитировать британского философа Роджера Скрутона: «В споре о нравственных проблемах релятивизм – первое прибежище негодяя». Существование абсолютной истины также провозглашали неолибералы и социалисты, террористы и активисты, ученые и хиппи. Вера в определенность – вот поистине церковь, соединившая самых разных прихожан.
Увы, ее паства никак не договорится, какую форму этот абсолют должен принять. Но в его существовании она не сомневается.
Эта вера в абсолютную определенность не опирается ни на какие свидетельства существования определенности. Порой думается, что она основана на психологической потребности в уверенности, часто встречающейся у людей, особенно пожилых. Культурные дискуссии начала XXI века в итоге превратились в Войну за Определенность. Каждая из фракций исповедников абсолютной истины стремится перекричать все другие, предлагающие иные понимания этого абсолюта.
К счастью, истинный фанатизм редок. Большинство людей, ученых и обычных, бессознательно занимают позицию мультимодельного агностицизма. То есть объясняют мир, применяя множество моделей, подчас противоречащих друг другу. Такой агностицизм не утверждает, что все модели равноценны, поскольку среди них есть более и менее полезные, а польза еще и зависит от ситуации. Он не тревожится бесконечным числом интерпретаций – в этом нет практического смысла – и при этом сознает, что единственно верной интерпретации не бывает. И он не будет отрицать реальное существование предмета лишь потому, что наше понимание его – культурный или языковой конструкт. Вещи бывают реальны, даже когда наше понимание их несовершенно. Так что мультимодельный агностицизм отличается широтой взглядов. Его приверженцы редко занимают непрактичные крайние точки зрения, почему, видимо, и не снискали особого успеха в редакциях научных постмодернистских журналов.
Мультмодельный агностицизм знаком любому ученому. У науки нет общей теории всего, а есть множество альтернативных, противоречащих друг другу моделей, каждая из которых работает на своем уровне и в определенных условиях. Хорошей иллюстрацией может служить спутниковый навигатор в машине. Его микропроцессор работает по законам квантовой механики, спутник, с которым он сверяет свое положение, запущен на орбиту в соответствии с законами Ньютона, а чтобы данные спутника были точными, потребовалось знание теории относительности. Хотя квантовая, Ньютонова и Эйнштейнова модели противоречат друг другу, спутниковая навигация работает.
Обычно ученые об этом особо не переживают. Модель – это по определению упрощенная, усеченная версия описываемого явления. Возможно, технология и не убедительна с точки зрения абсолютной истины, но дорогу до дома покажет.
Впрочем, есть все-таки тенденция рассматривать эти противоречивые модели как часть пока еще скрытого от нас абсолютного знания – видимо, чтобы от них меньше отдавало постмодернизмом.
Абсолютистский подход к противоречивой природе научных моделей признаёт, что каждая отдельная модель несовершенна, но утверждает, что на смену им придет общая теория всего, чудесная теория, свободная от парадоксов и верная на всех уровнях Вселенной. Канадский научный журналист Дэн Фальк в 2005 году написал о поисках этой всеобщей теории книгу «Вселенная на футболке» («Universe on a T-Shirt»), чье название отражает веру в то, что эту супертеорию можно будет записать короткой формулой вроде уравнения E = mc² (и напечатать на футболке).
Для мультимодельных агностиков эта идея – прыжок в неизвестность. Она напоминает о заблуждении Эйнштейна, который считал