Позднее факты подобного превращения вчерашних "палачей" в "жертвы" стали общеизвестны; так, например, крупнейшие военачальники Я. И. Алкснис, И. П. Белов, В.К. Блюхер, П. Е. Дыбенко и другие 11 июня 1937 года осудили на расстрел своих сослуживцев В. М. Примакова, М. Н. Тухачевского, И. П. Уборевича, И. Э. Якира и других, но в следующем, 1938 году сами были расстреляны...
И те, кто заняты ныне главным образом выявлением "палачей" и, с другой стороны, "жертв" 1937 года, едва ли способны приблизиться к пониманию сути дела, - так же, как и те, кто видят главного или даже единственного "палача" в Сталине, в его личном характере и индивидуальной воле. То, что происходило в 1937 году, было своего рода завершением громадного и многогранного движения самой истории страны, начавшегося примерно в 1934 году, после периода коллективизации. За краткий срок страна очень резко, можно даже сказать, до удивления резко изменилась, хотя знающим историю России в XX веке нет оснований особенно удивляться быстроте колоссальных перемен.
Так, 10(23) июня 1917 года Ленин на заседании Первого съезда Советов (большевики составляли там незначительное меньшинство - менее 10 процентов) объявил, что его партия готова взять власть в России. В 1930-х годах и позднее реакция эсеро-меньшевистского Съезда на это заявление изображалась в виде приступа бессильной злобы; между тем очевидец, известный литератор Вячеслав Полонский, вспоминал в 1927 году, "как в июне 1917 года Первый съезд Советов хохотал над заявлением Ленина... несколько минут, которые показались мне очень долгими, съезд не мог успокоиться от хлынувшего на него веселья"220. Однако не прошло и полгода, как "весельчаки" вынуждены были осознать свою полнейшую недальновидность...
Скорее всего именно долгим хохотом встретили бы делегаты XVII съезда партии, избравшие 9 (февраля 1934 года новый состав ЦК, чье-либо заявление о том, что в близком будущем почти две трети членов избранного ими верховного органа власти расстреляют "свои"... Но, повторяю, террор 1937 года - это только один из результатов совершавшейся с 1934 года политико-идеологической метаморфозы, хотя, конечно, наиболее поражающий ее результат...
1) "Контрреволюция", осуществляемая по-революционному"...
Сосредоточение, даже, если прибегнуть к современному жаргонному словечку, "заклиненность" на фигуре Сталина фатально мешала и мешает увидеть реальное движение истории в 1930-х годах, - движение, о котором достаточно весомо и верно сказал, например, такой деятель и идеолог, как Л. Д. Троцкий. Речь идет о его книге "Преданная революция", законченной к началу августа 1936 года (то есть еще до 1937-го и до расстрела Зиновьева и Каменева 25 августа 1936 года) и издававшейся также под названием "Что такое СССР и куда он идет?". Троцкий считал эту книгу "главным делом своей жизни"221. Однако нынешних авторов, пишущих о 1930-х годах, как правило, интересуют другие сочинения Троцкого, написанные несколько позже, сочинения, посвященные "разоблачению" личных пороков Сталина. Дело в том, что в левых кругах Запада в течение 1930-х годов все нарастал культ Сталина, Троцкого это крайне раздражало, и он стремился всячески дискредитировать своего победившего "соперника". Эти сочинения Троцкого гораздо более легковесны, чем "Преданная революция", о чем без обиняков говорится даже в апологетической книге Исаака Дойчера "Троцкий в изгнании"222, однако сегодняшние авторы, заклинившиеся на Сталине, ценят более всего именно "сталиниану" Троцкого.
В сочинении же "Преданная революция" Троцкий явно ставил перед собой задачу понять ход самой истории, а не личные сталинские "козни": "Достаточно известно, - совершенно верно писал он, - что каждая революция до сих пор вызывала после себя реакцию или даже контрреволюцию, которая, правда, никогда не отбрасывала нацию полностью назад, к исходному пункту... Жертвой первой же реакционной волны являлись, по общему правилу, пионеры, инициаторы, зачинщики, которые стояли во главе масс в наступательный период революции... Аксиоматическое утверждение советской литературы, будто законы буржуазных революций "неприменимы" к пролетарской, лишено всякого научного содержания"223.
И далее Троцкий конкретизировал понятия "реакция" и "контрреволюция" непосредственно на "материале" жизни СССР в середине 1936 года: "...вчерашние классовые враги успешно ассимилируются советским обществом... - писал он. - Ввиду успешного проведения коллективизации "дети кулаков не должны отвечать за своих отцов"..." Мало того: "...теперь и кулак вряд ли верит в возможность возврата его прежнего эксплуататорского положения на селе. Недаром же правительство приступило к отмене ограничении (это началось в 1935 году. - В.К.), связанных с социальным происхождением!" восклицал в сердцах Троцкий (там же, с. 94,95).
Ныне об этой стороне дела уже мало кто знает, а между тем "ограничения" были чрезвычайно значительными. Так, например, в высшие учебные заведения принимались почти исключительно "представители пролетариата и беднейшего крестьянства". Выразителен в этом отношении написанный в октябре 1923 года "отчет" профессора факультета общественных наук (ФОН) Московского университета В. Я. Брюсова - знаменитейшего тогда поэта, ставшего в 1920 году большевиком. В отчете речь шла, в частности, о "чистке" студенческого состава: "...принимался во внимание и момент социальный... результат чистки оказался, в общем, удачным. Надо признать, что в прошлом, 1922-1923-м, академическом году состав студенчества ФОНа оставлял многого желать... В текущем году это значительно изменилось. Что касается 1-го курса, то в текущем году состав его должен оказаться совершенно иным, так как принимались почти исключительно окончившие рабфаки"224 (то есть подготовительные "рабочие факультеты").
Отказ от такого рода "ограничений" возмущал Троцкого - хотя сам-то он вырос в весьма богатой семье... Резко писал он и о другом "новшестве" середины 1930-х годов: "По размаху неравенства в оплате труда СССР не только догнал, но и далеко перегнал (это, конечно, сильное преувеличение. В.К.) капиталистические страны!.. трактористы, комбайнеры и пр., то есть уже заведомая аристократия, имеют собственных коров и свиней... государство оказалось вынуждено пойти на очень большие уступки собственническим и индивидуалистическим тенденциям деревни..." (с. 106, 107, 109, 110).