а в массе это получалось серо, несмотря на то, что спектакль должен был получиться ярким.
Шаронов подвинул к себе тарелку с клубникой и, слушая, всасывал ягоды в себя одну за другой.
«А кто отбирал работы на выставку?» — едва не крикнул Никритин, но сдержался, рывком поднялся и вышел.
...В кухне было полутемно от небольшой, высоко висевшей лампочки. Плавал теплый запах подогретой еды и прелого лука. Шипела сковорода на электрической плитке, возле которой стояла Инна Сергеевна со столовым ножом в руке.
— Опять не обедали? — взглянула она на Никритина, когда тот вошел. — Сейчас покормлю.
— Да нет, что вы!.. — выставил ладонь Никритин и принюхался: неужели в такой атмосфере не задыхается сердце!
— Я же видела, как вы проглотили это несчастное печенье, — не глядя, сказала она. — Ничего, сейчас подогреется...
Из кабинета невнятно доносились голоса — бас Скурлатова и высокий блекочущий тенорок Шаронова.
Никритин подошел к кухонному столу и выдернул вилку из штепселя. У него слегка захватывало дыхание — то ли от волнения, то ли от выпитого натощак коньяка.
— Инна Сергеевна! — выдохнул он. — Как вы можете выносить это!
— Что — «это»? — она вскинула бровь и полуобернулась к нему.
— Ну... вы — тут, а они... а сам — там. Говорят. Игра ума и всякая такая штука...
— «Там — сам», — укоризненно-мягко передразнила Инна Сергеевна. — Значит, так нужно.
Она неслышно вздохнула. Тускло звякнул отложенный нож.
— Но почему, почему?
— Потому что они пришли к нему, а не ко мне.
— Ну а я пришел к вам! К вам, понимаете?! — взмахнул рукой Никритин, почти вплотную придвинувшись к ней. — Неужели вы не видите, неужели не понимаете, как вы ему не нужны. Как он вас не ценит!
— Алеша, вы — милый... — Инна Сергеевна негромко, как-то грудно и необидно рассмеялась, взяла его голову в руки, заглянула в глаза. — Милый и смешной... Я знаю, что вы приходите ко мне. И я полюбила бы только вас, если б не любила его. Есть вещи, которые нельзя увидеть со стороны. Вы говорите — я не нужна ему. Милый Алеша, если б не было меня возле него, не было бы и его, такого. В этом моя тайна, и в этом моя маленькая гордость. Придет время — и вы узнаете, что это зовется еще любовью. У вас тоже будут звездные ночи, в которые вход открыт только двоим. — Она взъерошила ему волосы и по-матерински поцеловала в лоб. — А что я для вас? Я же старуха, на десять лет старше вас...
Никритин закрыл глаза, скрипнул зубами. Представилось однажды подсмотренное невзначай... Так же вот были гости. Разошлись. Снимая фартук на ходу, Инна Сергеевна вошла в кабинет. Скурлатов сидел усталый, опавший после возбуждения, задумчиво посасывал трубку. Она тихо подошла сзади, облокотилась о кресло, провела пальцами по его волосам. Он, не глядя, взял ее руку, поцеловал в ладошку. Потерся головой об ее плечо.
Никритин резко высвободился и, боясь взглянуть на Инну Сергеевну, шагнул к двери. В передней обо что-то споткнулся, толчком откинул наружную дверь.
...Ровным неживым сполохом сияли длинные лампы дневного света. Ночная улица была пуста и казалась шире обычного. Как площадь, как стадион. Лишь темные незрячие окна загадочно смотрели в эту пустоту.
Пусто было и на душе у Никритина. Словно чем-то горячим облило голову. Жжением охватило мозг. А мысли не было. Будто вытряхнули все, как ядрышко ореха. Лишь два слова перекатывались в пустой скорлупе головы: «Стыд, стыд! Щенок, щенок!» С таким же незрячим и стеклянным взглядом, как у окон на этой улице, он шел, бросая метровые шаги. Спотыкался, торопился, словно убегал от самого себя. Он был противен себе.
Колыхался зыбкий тротуар, испятнанный неровными тенями. Шуршала жесткая ткань дешевых брюк.
Внезапно он налетел на девушку, столкнулся с ней лицом к лицу. Мгновенье он стоял, не понимая, что случилось, придерживаясь за ее выставленные локти, затем бессознательно отстранил ее и вновь зашагал — все так же широко, незряче. Надрывно взвизгнули тормоза, ударил в ноги слепящий свет. Что-то дернуло его в сторону.
Вытащенный чуть не из-под колес автомобиля, Никритин стоял на тротуаре рядом с той самой девушкой. Он был уверен — она. Что-то запало в безотчетно бодрствующую память, когда еле не сшиб ее.
— Спишь, гад?! — высунулся из дверцы разъяренный шофер. — У‑у, овца!
Машина тронулась с места и, помигав на перекрестке матовым поворотным огнем, скрылась за углом.
Лишь теперь испуг пронизал Никритина. Будто пузырек воздуха в полиспасте, страх ударил под сердце, в солнечное сплетение. Ноги ослабли, и тело облилось потом. Девушка все стояла рядом. Какие-то нелепые локоны на лбу и внимательный — исподлобья — взгляд...
— Это ведь на вас я налетел? — спросил Никритин.
Она кивнула, все так же серьезно глядя на него.
— Откуда же вы взялись тут?
— Шла за вами. Глаза у вас были, знаете, такие...
— За психа приняли? — усмехнулся Никритин.
Она отрицательно качнула головой.
— Мало ли что случается в жизни...
— Извините, спасибо!.. — с опозданием спохватился Никритин.
Он потряс ее руку, опущенную в карман расстегнутого жакета, шагнул в сторону.
— Может, проводить вас? — бросила она вслед.
— Спасибо, все в порядке! — крикнул Никритин, не обернувшись.
Она все же поравнялась с ним, пошла рядом, почти касаясь плечом, приноравливаясь к его широкому шагу.
— Куда вы торопитесь? — глянула она сбоку.
— Черт его знает! Во всяком случае, не домой, — резковато ответил Никритин, вышагивая в привычном ритме хорошего ходока. — Иду — и все!
— Нет, у вас в самом деле что-то не в порядке, — убежденно сказала девушка, принявшая заданный темп ходьбы и не отстававшая.
Никритин благодарно покосился на нее. Словно бы высвободилась, распрямилась стесненная в течение дня грудь, дышать стало легче — оттого, что рядом был кто-то живой. Незаметно для себя он сбавил шаг.
— Ничего подобного! — уже мягче сказал он и доверительно прибавил: — Просто личные неприятности.
— Неприятности... — повторила