— Король Мьюредах, прошу твоего разрешения пробить линию норманнов с моими людьми!
— Но это смерть, человек из Кимра!
— Не с моими молодцами! Я сам обучал каждого из них! Нам не страшна даже отборная гвардия Айвара!
— Что ж, если так, человек из Кимра… Ты получил мое разрешение, но не мое одобрение. Я никогда не приказываю людям идти на верную смерть.
— Благодарю тебя за разрешение, Мьюредах! — крикнул Оуен, и больше не медлил.
Он тут же приказал всем нам выстроиться в порядок, называемый «клином», — треугольник, в котором острый угол авангарда прорывался через ряды врага, а арьергард охранял захваченную территорию. Сам он, разумеется, встал во главе клина, а я — рядом с ним, также обнажив грудь, а на плечи накинув тот килт, что подарила мне в Кайр Лионе Гвинет. Он для меня — очень дорогая память, и невозможно было найти более подходящего времени для того, чтобы надеть его на глазах у всех, чем бой с норманнами Айвара. И этот килт на плечах в случае нашей победы будет лучшим подарком Гвинет! Я встал с левой руки Оуена, отступив лишь на шаг, а Хагарт встал справа. Выстроившись таким образом, мы сомкнутым строем ринулись в наступление. Действуя совершенно синхронно, мы мало-помалу прорвали первые линии противника. Клин наш состоял приблизительно из тридцати человек, и тридцать мечей вращались с бешеной скоростью, словно были одной страшной военной машиной. Как только кто-то из нас падал, на его место тут же вставал другой, не позволяя сбавить темп удара и не давая норманнам воспользоваться малейшей прорехой в наших рядах. Как только мы занимали какое-то пространство, работая с гармонией отлично сыгранного оркестра, на него тут же вступали воины Мьюредаха и защищали его до последнего дыхания. Наша тактика оказалась более выигрышной, чем норманнская. Они дрались не так организованно. Норманны, будучи отличными воинами, настолько ценили свои личные умения, что не хотели подчиняться никому, а без полного подчинения на войне невозможна никакая организованная атака или оборона. Однако, когда мы оказались в самой гуще противника и добрались наконец до комитатусов, положение наше весьма осложнилось. Комитатусы сражались верхами, пользовались турецким оружием, и, кроме того, у них были длинные турецкие пики. Ситрик набрал их из лучших, проверенных во множестве походов воинов, и в каждом был уверен, как в себе. Теперь сражение стало еще более ожесточенным. Оуен, Хагарт, я и еще семеро смельчаков прорвались сквозь главную линию обороны, но ряды за нами сомкнулись, преградив дорогу остальным бретонцам и Мьюредаху. Мы оказались в плотном вражеском кольце, и тогда нам пришлось выстроить железный непроницаемый круг из десяти свистящих мечей. Комитатусы давили все крепче, они окружили нас, пытаясь прорвать круг хотя бы в одном месте. Они напирали на нас лошадьми, но мы без устали вращали мечами, понемногу сшибая их с коней. По приказу Оуена мы сражались теперь по двое: первый с двумя мечами в руках отражал удары, а второй, пригнувшись рядом, в тот момент, когда оружие противника вылетало у него из рук от ударов скрещенных мечей товарища, вонзал свой меч во всадника и валил его с лошади. Через несколько минут мы смогли отвоевать себе достаточно лошадей, вскочили в седла и вырвались из стальных объятий элитной норманнской гвардии. Я вышел из окружения с мечом и своим обоюдоострым топором, который берег для самого Айвара. В тот же момент я увидел этого пса, спрыгнул с лошади и отчаянно крикнул:
— Айвар!
Мой крик прозвучал ревом зверя, перекрывавшим все звуки битвы, и конунг обернулся в мою сторону; увидел меня, окровавленного, среди трупов и на мгновение застыл в неподвижности… Его ледяные змеиные глаза глядели мне прямо в душу.
— Морской Волк?! Морской Волк жив?! Это невозможно! А! Так это его сын! Тот, который сумел ускользнуть! — вдруг завизжал он.
— Ты взял жизнь отца — так сегодня я возьму жизнь твоего сына, собака! — точно так же провизжал я и тут же проткнул мечом сразу двух его воинов, которые в следующее мгновение рухнули замертво.
Услышав эту угрозу в отношении своего первенца, Айвар бросился ко мне, словно дикий медведь, но щит его тут же разлетелся надвое под моими ударами. Теперь мы дрались без всякой защиты. Айвар был стар, но силен по-прежнему. Он нападал на меня яростно, и я отвечал ему так же. Я без особого труда отражал удары его топора, но, к несчастью, потерял свой меч. И тогда, действуя как можно быстрее, я схватил его в охапку и изо всех сил отбросил прочь, пока он не успел меня контратаковать. Я ни на мгновение не забывал при этом о хитрости и подлости моего противника, и мне надо было во что бы то ни стало не дать ему возможности пустить в ход кинжал. Отступив на пару шагов, я обеими руками занес над головой топор, затем сделал еще шаг назад для разбега и после этого прыгнул на конунга. Под силой моего удара лицо, шлем и оплечье Айвара Бесхребетного превратились в кровавое месиво — и именно сейчас он, как нельзя лучше, оправдывал свое прозвище.
— Это тебе за отца, северная змея! — я плюнул на корчившееся в груде других трупов массивное тело.
Но в своем гневе я совершил ужасную ошибку — отвлекся в битве, которая еще не закончилась.
— Энгус, берегись!
Хагарт успел предупредить меня вовремя, поскольку прямо на меня несся один из комитатусов Ситрика, целясь длинным копьем. Хагарт, бывший тоже верхом, кинулся наперерез, и от столкновения оба всадника полетели с коней. Но Хагарт вскочил мгновенно и убил еще двух опытных воинов личной охраны Айвара, пока я приготовился к нападению следующих двух. Они были верховыми, а я стоял на земле, скользкой от крови. Вероятно, это убедило их, что я представляю для них легкую добычу. Но едва они приблизились, я вскочил на небольшое возвышение рядом, а оттуда прыгнул как раз между двумя лошадьми, держа в руках и топор, и меч. Лошади мчались рядом параллельно друг другу, и потому всадники с длинными пиками не могли быстро развернуть ко мне свое оружие, я же насытил свое еще двумя смертями.
Затем, бросив косой взгляд вправо, я увидел Ситрика, который вне себя от ярости несся ко мне, но не верхом, а пешим. В руке у него сверкала пика одного из комитатусов. Я мгновенно встал в нужную позицию и принялся вращать мечом, используя прием Оуена и целясь в плечо врага.
Но Ситрика не волновали ни честь, ни слава воина. Он был королевским сыном, одетым в мавританские шелка и в мягкую выделанную кожу убитых рабов, и пока я учился, он никогда не заботился о том, чтобы уметь защитить себя, ибо всегда находился под охраной своих комитатусов. Мой меч сделал круг и опустился на врага со свистом. Удар оказался столь силен, что я так и не смог вытащить меч из тела Ситрика.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});