Читать интересную книгу Русская Доктрина - Андрей Кобяков

Самодержавие-суверенитет есть одна из высших форм осуществления свободы, и национальной и личной. Личной, поскольку только гражданин и подданный самодержавного государства может быть уверен в том, что это государство не станет действовать вопреки стране и ее людям, не посягнет на основы общественной жизни, будет способно само контролировать свои действия и отвечать за них. Напротив, подданный государства, не имеющего подлинного самодержавия, не может быть уже ни свободным гражданином, ни полноценным подданным, поскольку подчинен не только своему государству, в национально-политическое тело которого он включен, но и некоей внешней силе.

Однако идея самодержавия не полностью соответствует западному понятию “суверенитет”. Суверенитет, как это и вообще характерно для западной политической традиции, определяется через негативную формулу – “тот, кто получает указания от папы или императора, не суверенен”, как писал создатель европейской теории суверенитета Жан Боден. Русское понятие самодержавия включает в себя прежде всего позитивный аспект, это не только независимость от чьего-либо чужого суверенитета, но и концентрация в едином властном полномочии огромной государственной мощи. “Русский Царь ни от кого не получает и не получил своей власти; Русские Цари и Князья объединили разрозненные племена и организовали то русское государство, под сенью которого сложился русский народ, и прежде чем русский народ почувствовал себя политическим телом, во главе его уже стояли Русские Цари, сильные созданным им государством и организованными ими общественными силами. Русские Цари возникли с русским царством, воспитавшим русский народ к сознанию своего единства. Власть русского царя – власть самодержавная, то есть власть самородная, не полученная извне, не дарованная другой властью. Основанием этой власти служит не какой-нибудь юридический акт, не какое-нибудь законоположение, а все историческое прошедшее русского народа”, – писал замечательный русский юрист А.С. Алексеев.

Идея самодержавия, таким образом, основана не только на принципе независимости от какой-то иной власти, но и на позитивном опыте произошедшей в ходе длительной исторической работы русского государства и русского народа концентрации огромных сил и полномочий в одном источнике, в одном государственном принципе. Принцип самодержавия не утрачивает, разумеется, своего значения с прекращением исторического существования русской монархии, вне зависимости от того, будет она восстановлена или нет. Она была исторически первой, в чем-то самой возвышенной и совершенной, но не единственно возможной формой осуществления русского самодержавия. Его идею сформулировал еще один выдающийся русский правовед П.Е. Казанский: “Самодержавной называется русская Верховная Власть, покоящаяся на собственной силе”. Другой выдающийся русский юрист В.Д. Катков справедливо отмечает, что “где нет личного самодержавия, самодержавия императоров, там оно сменяется идеей коллективного самодержавия”. По тонкому замечанию Каткова, отбросив все “старорежимные” идеи, марксисты-социалисты удержали именно идею самодержавия в коллективистской форме диктатуры пролетариата. Фактически в ходе революции эта диктатура трансформировалась из инструмента интернациональной классовой борьбы в еще одну, пусть и весьма своеобразную и в чем-то извращенную, форму самодержавия как концентрации национальной власти. Напротив, в постсоветской России принцип самодержавия был фактически утрачен, что немедленно сказалось на качестве, эффективности и дееспособности государства.

Мы стоим перед задачей восстановления традиционного понимания природы государства, то есть внутреннего самодержавия как единства, полномочности государственной власти и ее сосредоточенности на актуальных исторических задачах. И по сей день широко распространено понимание государства как инструмента легитимного насилия, который необходим исключительно в целях ограничения и исключения насилия нелегитимного. Не менее распространено и другое ошибочное суждение о государстве как о “предприятии по оказанию услуг населению”. Это суждение очень часто звучит в риторике нынешнего чиновничества, однако, по сути, оно лицемерно и не имеет практического смысла.

Государство Российское никогда не имело конфликтов с нацией в том духе, который породил Английскую или Французскую революции. В России коренные интересы династии полностью совпадали с интересами нации. По сути, полноценную идеологию “национализма” или “народности” в России пришлось создавать лишь в царствование Николая I, когда восстание декабристов поставило под сомнение тождество династии и нации. В России государство воспринималось как богоданное, царь – прежде всего, если не исключительно, как помазанник, наделенный особой божественной благодатью разумения, а не “династ”, распоряжающийся государством как своей собственностью. Еще Московские Великие князья, присваивая себе титулы “Всея Руси”, отказались от династического оформления своей власти в пользу национального. Когда в России произошла революция, она шла не под лозунгом прав нации против права царя. Большевистский интернационализм заменил национальный язык языком классовым, государство теперь было призвано работать в интересах трудящихся, хотя фактически очень быстро произошел сдвиг в пользу прежнего понимания государства как общенародного.

Демократия должна быть неотъемлемой составляющей национального самодержавия в России. Так было издавна и в вечевую эпоху, и в эпоху земских соборов, и местного “губного” управления. Однако для формирования полноценной государственности необходимо сочетание демократии с другими политическими началами – автократическим и аристократическим. Каждое из этих начал имеет свое место в системе выражения национальной политической воли. Демократическое начало дает эту волю в “абсолютных цифрах”, как выражение совокупного мнения тех, кто становится объектом приложения тех или иных политических решений. Начало аристократическое дает национальную волю в ее качественном состоянии, через посредство лучших по тем или иным признакам людей, способных самостоятельно произвести политическую рефлексию и выдвинуть хорошо обдуманное и интеллектуально глубокое мнение. Наконец, в автократическом начале национальная воля концентрируется в одном-единственном человеке, способном “без посредников” принимать решения и осуществлять их в жизни. Сочетание трех этих политических принципов воспроизводит триаду самосознания, о которой мы говорили в первой части Доктрины: национальное–родовое–индивидуальное.

2. Новая сложность

Органическая доктрина государства, признавая демократию одним из путей властестроительства, рассматривает политический народ как совокупность прошедших, настоящих и будущих поколений, образующих государство как исторический субъект. Такое понимание демократии существовало в средневековой России и обозначалось термином соборность. Соборность предполагает солидарное стремление к общему благу средствами государственной власти. Политическая воля народа в духе соборности – это не механическое большинство голосов, а выражение мнения нации как органического единства, в котором ни одна из образующих его групп не получает превосходства перед другими в силу численности или богатства. Соборная демократия исключает узурпацию мнения нации мнением какой-то одной, пусть даже количественно наибольшей ее группы и безусловное подчинение меньшинства большинству, если только это меньшинство не исключило само себя из соборного единства нации.

Еще в древности политические философы пришли к убеждению, что оптимальной формой правления является смешанная, соединяющая в оптимальной пропорции все три политических начала (демократическое, автократическое и аристократическое). В русском политическом языке это представление наиболее четко было выражено Л.А. Тихомировым, введшим термин “сочетанная форма правления”. Такая форма предполагает гармоническое сочетание основных форм государственного устройства в единый политический механизм, без предоставления абсолютного перевеса одному какому-либо началу. Классическим образцом такого сочетания был политический режим Римской республики и продолжавшей ее ранней Римской империи (сохранявшей республиканские политические формы). Именно найденному римлянами оптимальному сочетанию аристократии, демократии и монархии древние приписывали исключительные военные и политические успехи Рима. Даже в период крупнейших кризисов эпохи гражданских войн государственный механизм Рима оставался непоколебленным, несмотря на смену политических режимов.