старик ответил без колебаний и согнулся в легком поклоне — Прошу тебя, добрая сильга. Войди в сумрак оскверненной могилы моих предков… и открой мне истину…
Ему не пришлось повторять. Упруго подскочившая девушка заторопилась к гробнице. Я чуть отстал, решив скатать одеяла — иначе ветер вмиг утащит — и поспешил за ней.
Анутта миновала стоящего чуть в стороне от входа Часира и даже не взглянула в его лицо. А я взглянул. И понял, что сильно заблуждался, когда сам себя успокоил оказавшимися лживыми словами «он почти оправился». Старый горец не оправился. Замерев над собранными на уже мокром от грязи и тумана одеяле мелкими и крупными осколками костей, он встал над этим скорбным месивом и замер. Как мудрый человек, он опустил лицо пониже, чтобы никто не мог прочесть его истинных чувств.
А чувства были… и такого яростного накала, что Часир вот-вот начнет шипеть от касаний редких капель приносимой ветром воды.
Закаменевшее лицо, вздутые челюстные желваки, сощуренных глаз не видно в темных ямах под бровями, а морщины кажутся глубокими ущельями. Старый горец разъярен. Судя по очертаниям спрятанных под черным плащом чуть подрагивающих рук, его пальцы сжаты на рукояти кинжала. Ноги широко расставлены, он дышит нарочито глубоко и размеренно… Да… лишь разоренная родовая гробница и груз прожитых лет удержали его от необдуманных поступков. Будь он лет на пятнадцать моложе… они уже мчались бы верхами по давно остывающему следу, пригнувшись к лошадиным шеям и походя на атакующих дрэнков — черных горных ястребов. Воистину правы те, кто глаголет, что старость приносит не только лишь дряхлость со слабостью, но и мудрость со сдержанностью…
Сильга пробыла в гробнице недолго. Поначалу я сунулся было следом, сделал глубокий вдох и, поперхнувшись невыносимым смрадом, отступил, как только различил в сумраке склепа успокаивающий кивок девушки. Удивительно, но она, прижавшая к нижней части лица едко пахнущий платок, осталась равнодушна к разбросанным останкам и к вони гниющей плоти. С облегчением вывалившись на свежий воздух, я отступил от зловонной гробницы и замер в ожидании, задумчиво подбрасывая на ладони опять одолженный сильгой необычный кинжал. Мои глаза не отрывались от черного зева входа, а в голове крутилась удивленная мысль — откуда у нее такая выдержка? Откуда такая стойкость?
Когда она вышла, я шагнул было к ней, но вовремя остановился. Анутта же, перешагнув обломки у входа, осторожно обойдя одеяло с собранными костьми, удивительно светло улыбнулась напряженно ожидающему вердикта старому горцу:
— Пусть твоя душа найдет успокоение, добрый Часир — твой сын не сошел с ума и не был обычным злодеем детоубийцей. Твой сын убивал мерзкого кхтуна…
— Ауххум танаар… — гортанно выдохнув эти слова, Часир пошатнулся, прижал сухую ладонь к глазам и ненадолго замер так.
— Все же кхтун — медленно произнес я.
— Да — подтвердила Анутта — Тут нет ни малейшего сомнения. Девочкой завладел темный дух, а судя по все еще сильным тошнотворным следам его присутствия в склепе… кхтун особо зловреден… из тех, кто вредит самому себе, когда не в силах совладать с собственными чувствами. Злой… очень злой… мерзкий… — она передернула плечами и уже с печалью продолжила, обращая к старику — Я ведаю на что способны такие твари. Они умеют обжигать словами… умеют пугать… Не каждый человек выдержит такое. А уж коли такое происходит с твоим собственным ребенком, что вдруг превратился в явившееся прямиком из Огненной Бездны исчадие… Услышав ту жуть, что изливалась из невинных губ несчастной одержимой девочки, твой сын ненадолго потерять разум и поддаться испугу и ярости…
— Кхтун… — тихо-тихо произнес Часир, медленно убирая руку от лица — Темный дух…
— Быть может твой сын и не хотел убивать — добавил я, припоминая случаи из своего палаческого прошлого — Детские кости хрупки, а жизнь не слишком крепко держится в их крохотных тельцах. Быть может, твой сын просто хотел закрыть ей рот… сжал слишком сильно, продержал излишне долго и… случилось то, что случилось.
— Такое случается — согласилась Анутта — Прошлого уже не изменить… но теперь мы знаем, что у твоего сына есть возможность искупить свои грехи и попасть на горные луга Светлой Лоссы. Она мудра и справедлива. Она поймет, что душа твоего сына чиста, добрый Часир…
— Но он все же убил… — не выдержав и не переборов голоса своего призвания, тихо добавил я — Приговор и не мог быть иным…
Поочередно смерив меня и сильгу долгим, очень долгим пронизывающим взглядом, старик согнулся в земном поклоне, а выпрямившись, склонил голову и глухо произнес:
— Мой род обязан вам. Вам обоим. И… я прошу не за себя… но за всех, кого породили мои чресла…
Сильга поняла сразу и склонила голову в ответ:
— Я поведаю всем о том, что случилось с твоей внучкой и твоим сыном, добрый Часир. Можешь не сомневаться.
— Благодарю…
— Я помогу ей — добавил я.
— Благодарю — повторил старый горец.
— Но мало кто внимает словам палача о казненной им жертве — вздохнул я — Стоит завести речь о казненном и все начинают думать, что меня терзают муки раскаяния…
— И мало кто прислушается к той, кого в глаза называют гулящей девкой — Анутта вздохнула еще горше — Но я расскажу всем, кто захочет слушать.
Коротко кивнув, Часир повернулся к своим внукам и заговорил на родном языке, что был удивителен по звучанию — то звенел как полноводная горная речушка, то гремел как сходящая с крутых склонов лавина. Его внуки торопливо отвечали, яростно топали, взмахивали руками, а то и крутились на месте, отчего их почти черные плащи с хлопаньем заворачивались вокруг тел.
— Собаки… — неожиданно произнесла Анутта и, увидев мой изумленный взгляд, пояснила — Они говорят о собаках…
— Откуда ты…
— Нас готовят к дорожной жизни — напомнила мне терпеливо чего-то ждущая девушка — И никто не ведает куда забросит нас судьба. Посему нас обучают различным языкам и наречиям. Сильга должна уметь объясниться с каждым и неважно откуда он родом. Но… должна признаться, что с изучением других языков у меня все плохо…
— Собаки — с досадой подтвердил Часир, в то время как двое из его внуков уже бежали к лошадям — Мы не взяли с собой собак. Порой старые обычаи вредят… По нашим обычаям нельзя размещать кладбища слишком близко к селениям. Нельзя пригонять сюда отары и приводить собак… Лишь лошадям и якам дозволено приходить на подобные луга. Да и то мы привязываем их поодаль…
— Почему? — невольно удивился я — Чем