с папой нахлынули на меня в буйстве красного, зеленого и синего цветов.
Когда я в первый раз попыталась забрать у него воспоминание о сэндвиче с тунцом, я думала, что у меня не вышло. Но я видела это воспоминание, зеленое от сожаления и безошибочно реальное, не так ли? А потом папа сказал: «Я все еще отчетливо все вижу у себя в голове, ясно как день. И остро».
Когда я увидела его во второй раз, он смотрел на фотографию мамы, пытаясь вспомнить, какую шутку он рассказал ей, чтобы она улыбнулась. Мне не удалось заставить его забыть сэндвич и в тот день тоже, но он вспомнил шутку после нашего сеанса. «Я вспомнил, что я сказал твоей маме, чтобы рассмешить ее в тот день! Какая любимая буква пирата?»
Я думала, что потерпела неудачу. Я думала, что не смогу забирать воспоминания. Но это было совсем не так, правда ведь?
Я прочищаю горло, боясь задать вопрос, но отчаянно желая услышать ответ вслух.
– Что именно вы имеете в виду, говоря «я вернула его вам обратно»? – Слова с трудом прорываются сквозь гул в моей голове. – Что, по-вашему, я сделала?
Она вытирает щеки тыльной стороной ладоней и смотрит мне прямо в глаза, как будто это я сошла с ума.
– Это часть того, чем вы занимаетесь? Могу я назвать это частью мозговой терапии или что-то в этом роде? – Она смотрит на что-то позади меня и встает, пожимая плечами. – Хорошо. Ладно. Я пришла сюда, чтобы стереть память о моем муже после его смерти, потому что я трусиха. Мне было слишком больно вспоминать о нем. – Она снова переводит взгляд на меня и поднимает подбородок, как будто ей нужно что-то доказать. – Тогда вы заставили меня вспомнить его снова и помогли мне понять, какую ошибку я совершила, стерев его из памяти. Спасибо.
– Люси сделала что?
Я оборачиваюсь. Папа стоит в конце коридора, волосы торчат в разные стороны. Его рот широко открыт, глаза широко раскрыты. Я понятия не имею, как долго он там стоит, но выражение его лица говорит мне, что он услышал достаточно. Он знает.
Отец был неправ. Причина, по которой я не могу заставить людей забывать, не в том, что мне нужно больше практики. А потому, что я не могу заставить людей забыть.
Я могу заставить их вспомнить.
Я еще раз смотрю на пораженное лицо отца и делаю единственное, о чем могу думать.
Я бегу.
31
Я срываю велосипед с того места, где я его оставила, у стены дома, и с разбегу залетаю на него.
– Люси, пожалуйста! Ты должна меня выслушать. Вернись!
Папа позади меня, кричит так громко, что, наверное, весь город слышит. Его шаги раздаются по веранде и гравию дорожки, но я не оглядываюсь назад. Я не могу. Я не хочу видеть ужас на его лице и пытаться понять, что это значит.
Я проскакиваю мимо цепи, блокирующей подъездную дорожку, мимо ряда машин, ожидающих, когда их впустят внутрь. Кто-то кричит, чтобы я открыла ворота, но я продолжаю крутить педали. Мимо почтового ящика, мимо маминого парка, мимо кактусов, выстроившихся вдоль дороги.
Я не могу ехать по главной дороге, вдруг папа решит меня искать. Вместо этого я еду по объездным дорожкам, на которых настаивала Мануэла в тот день. Это самый безопасный вариант. Многие из них слишком узкие, чтобы по ним могла проехать машина.
Мое сердце колотится так сильно, что кажется, будто оно может воспламениться. Солнце – как блистер на небе, яркое и слепящее на фоне пыльной дороги.
Я заставляю людей вспомнить. Я могу отменить все, что сделал мэр. Все, что сделал мой отец.
От осознания этого в моей груди вспыхивает фейерверк.
Я еду по той же дорожке, что и вчера, пробираясь между выбоинами и растениями, преграждающими путь. К тому времени, когда дом Марко появляется в поле зрения, мои бедра болят от усилий, затраченных на кручение педалей.
Я кладу велосипед возле зарослей и несколько секунд перевожу дыхание. Я бы убила за глоток воды или полотенце, чтобы вытереть пот, но на все это нет времени.
Отец испугался, когда услышал, что я могу делать. Он определенно испугался. Но боялся ли он за меня или за себя?
«Юкон» Марко припаркован на том же месте, что и вчера. Я не вижу других машин, хотя это не значит, что в гараже нет ни одной. Это не значит, что он один. Но это неважно; я должна увидеть его.
Я могу заставить Марко все вспомнить.
Этого достаточно, чтобы заставить меня двигаться. Я делаю глубокий вдох, а затем бегу к его дому.
Я бегу сбоку, а не напрямую к дому. Но все же любой, кто выглянет из окна, увидит мое приближение. Когда я добегаю до переднего двора, я замедляю шаг, осматривая окна на признаки того, что за мной кто-то наблюдает.
Занавески на среднем окне открыты – это окно Марко. Я подбираю щепку с земли и бросаю ее. По стеклу раздается резкий стук.
Я подхожу ближе, наклоняю голову, чтобы заглянуть в затемненную комнату.
После нескольких секунд отсутствия всякого движения я набираю горсть щепок и начинаю бросать их одну за одной