Лю-Цзе опустил взгляд на висевшие рядом черпаки. Мужчина по-прежнему не оборачивался.
– Гм. Интересный вопрос,- произнес мойщик бутылок.- Можно сказать, ты отчасти в Анк-Морпор-ке. А ячьего молока не желаешь? У меня есть молоко коровы, козы, овцы, верблюдицы, ламы, лошади, кошки, собаки, дельфина, кита или аллигатора. На любой вкус.
– Что? Но аллигаторы не дают молока! – воскликнул Лю-Цзе, хватаясь за самый большой черпак.
Тот совершенно бесшумно снялся с крючка.
– А я и не говорю, что получить его было легко.
Метельщик крепко сжал в руке черпак.
– Что это за комната, приятель?
– Ты в… маслобойне.
Мужчина у мойки произнес последнее слово так, словно оно было синонимом замка ужасов, сунул очередную бутылку в подставку для сушки и, по-преж-нему стоя спиной к Лю-Цзе, поднял руку. Все пальцы были сжаты, за исключением среднего.
– Знаешь, что это значит, монах? – спросил он.
– Не слишком-то дружелюбный жест, приятель.
Ручка тяжелого черпака уютно лежала в ладони.
Лю-Цзе приходилось пользоваться и менее удобным оружием.
– О, весьма поверхностное толкование. Ты ведь пожилой человек, монах. Я вижу на тебе бремя веков. Скажи, что это значит, и поймешь, кто я такой.
В прохладной маслобойне стало еще холоднее.
– Твой средний палец? – попытался угадать Лю-Цзе.
– Фу,- откликнулся мужчина.
– Фу?
– Да, фу! У тебя же есть мозги, используй их.
– Послушай, весьма признателен тебе за то, что…
– Тебе доступны тайные знания, которые все так настойчиво пытаются обрести.- Мойщик бутылок чуток помолчал.- Более того, я даже подозреваю, что тебе доступны явные знания, спрятанные на самом виду, которые практически никто обрести не пытается. Так кто я такой?
Лю-Цзе уставился на одинокий палец. Стены маслобойни потускнели. Холод стал еще более ощутимым.
Мозг бешено заработал, и библиотекарь воспоминаний взял дело в свои руки.
Он попал в ненормальное место, значит, и человек не был нормальным. Палец. Один палец. Один из пяти на… Один из пяти. Один из Пяти. Некие смутные воспоминания о древней легенде отчаянно засигналили ему.
Пять минус один – четыре.
Пятый лишний.
Лю-Цзе аккуратно повесил черпак на крючок.
– Пятый Лишний,- сказал он.- Пятый из Четырех.
– Наконец-то. Вижу, ты получил хорошее образование.
– Ты был… ты тот, кто ушел прежде, чем они стали знаменитыми?
– Да.
– Но… мы в маслобойне, и ты моешь бутылки!
– Ну и что? Должен же я хоть чем-нибудь заниматься.
– Но… ты был Пятым Всадником Абокралипси-са! – воскликнул Лю-Цзе.
– Готов поспорить, ты не помнишь, как меня зовут.
Лю-Цзе задумался.
– Да. Не припоминаю, чтобы я когда-либо слышал твое имя.
Пятый Всадник медленно повернулся к нему лицом. У него были черные глаза. Абсолютно черные. Блестящие и черные, совершенно без белков.
– Меня зовут…- промолвил Пятый Всадник.- Меня зовут…
– Как?
– Меня зовут Ронни.
Безвременье разрасталось как лед. Волны замерзали на море. Птицы оказались пришпиленными к небу. Весь мир замер.
Но не стих. Постоянно был слышен звук, словно кто-то проводил пальцем по краю очень большого бокала.
– Пошли,- велела Сьюзен.
– Ты слышишь? – спросил, останавливаясь, Лобсанг.
– Да, но нам-то…
Внезапно она толкнула Лобсанга в тень. Посреди улицы вдруг возник серый балахон Аудитора. Он начал вращаться, и воздух вокруг него мигом наполнился пылью, которая очень скоро превратилась в вертящийся цилиндр, который, в свою очередь, превратился в нечто похожее на нетвердо стоявшего на ногах человека.
Существо качнулось взад-вперед, медленно подняло руки, осмотрело их со всех сторон, а затем целенаправленно зашагало прочь по улице. Чуть погодя к нему присоединилось аналогичное существо, вынырнувшее из переулка.
– Совсем на них не похоже,- заметила Сьюзен, когда сладкая парочка скрылась за углом.- Они что-то задумали. Надо бы проследить.
– А что будет с Лю-Цзе?
– А что с ним будет? Сколько, говоришь, ему лет?
– Он говорил, что восемьсот.
– Значит, крепкий орешек. Ронни достаточно безобиден, если ты осторожно себя ведешь и не споришь слишком много. Пошли.
Она решительно двинулась вперед.
Аудиторов становилось все больше и больше, и они шли меж замерших повозок и неподвижных людей в сторону, как выяснилось, Саторской площади – одного из самых больших открытых пространств в городе.
Тихие неподвижные фигуры стояли у торговых ларьков, а между ними сновали серые силуэты.
– Их тут сотни,- сказала Сьюзен.- И все в человеческом облике. Судя по всему, у них здесь собрание.
Господин Белый начинал терять терпение. До этого момента он и не подозревал, что оно у него есть, потому что если он и был чем-нибудь, так это терпением. Но сейчас он чувствовал, как оно испаряется. В голове возникло странное, горячее ощущение. Как мысль может быть горячей?
Толпа Аудиторов в человеческом образе немного обеспокоенно наблюдала за ним.
– Я господин Белый! – объявил он несчастному новообращенному Аудитору, которого привели к нему, и сам пораженно содрогнулся. Подумать только, он произнес это личное местоимение и остался в живых! – Значит, ты не можешь быть господином Белым. Это приведет к неразберихе.
– Но у нас заканчиваются цвета,- вмешался в разговор господин Фиолетовый.
– Этого не может быть,- заявил господин Белый.- Цветов существует бесконечное количество.
– Но куда меньше названий,- заметила госпожа Темно-Серая.
– Это невозможно. У каждого цвета должно быть название.
– Мы сумели найти только сто три названия для зеленого, прежде чем цвет становился заметно синим или желтым,- вмешалась госпожа Пунцовая.
– Но оттенки бесконечны!
– А названия – нет.
– Эту проблему следует решить. Внесите ее в список, госпожа Коричневая. Мы должны дать название каждому оттенку.
Лицо одного из Аудиторов женского пола обескураженно вытянулось.
– Но я не могу помнить все. К тому же я не понимаю, почему ты отдаешь приказы.
– Я старше всех среди воплощенных, за исключением той отступницы.
– Всего на несколько секунд,- заметила госпожа Коричневая.
– Это несущественно. Старшинство есть старшинство. Это факт.
Это действительно был факт. Аудиторы уважали факты. А еще фактом было то, что по городу сейчас болталось более семисот Аудиторов. И господин Белый прекрасно об этом знал.
И должен был положить конец этим беспрестанным воплощениям, потому что все больше и больше его собратьев сбегалось в горячую точку. Это было слишком опасно. Как продемонстрировала на своем примере отступница, человеческий облик заставлял разум работать определенным, весьма тревожным образом. Поэтому вести себя следовало крайне осторожно. Это был факт. Только тем, кто мог пережить данный процесс, следовало разрешать воплощаться, дабы закончить начатую работу. Это был факт.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});