постучать или позвонить в дверь, и заглянула в кабинет.
— Идите скорее, — настойчиво позвала она, — в церкви человек умирает.
Спустя несколько минут доктор Гриффитс уже бегло осмотрел раненого.
— Можно перенести его в ваш дом? Там я смогу лучше о нем позаботиться, — произнес он, вставая с колен, — хотя сомневаюсь, чтобы от этого был прок.
— Конечно, — отозвалась Пончик, — пойду все приготовлю. И пришлю Харпера с Джонсом, хорошо? Чтобы помочь вам его нести.
— Спасибо. Я вызову от вас карету «Скорой помощи», но, боюсь, пока она едет… — Он замолчал, не докончив.
— Внутреннее кровотечение? — спросила Пончик.
Доктор Гриффитс кивнул.
— И каким только ветром его сюда занесло? — проговорил он.
— Думаю, он провел тут всю ночь, — предположила Пончик. — Харпер отпирает церковь утром, когда идет работать, но обычно не заходит внутрь.
Всего минут пять спустя доктор Гриффитс уже повесил на место телефонную трубку и вернулся в жилую комнату, где на диване, застланном на скорую руку шерстяными одеялами, лежал раненый. Пончик только-только успела прибраться после осмотра больного и теперь держала в руках тазик с водой.
— Вот такие дела, — сообщил Гриффитс. — «Скорая» вызвана, полиция уведомлена.
Он постоял, хмурясь и глядя на лежащего перед ним пациента. Тот по-прежнему не открывал глаза, но каким-то нервным, судорожным движением все время пытался прижать к боку левую руку.
— В него стреляли, — сказал Гриффитс. — Стреляли в очень тесном помещении. Он скатал свой носовой платок, сделав из него что-то вроде тампона, и затолкал в рану, чтобы остановить кровотечение.
— Он мог пройти большое расстояние после того, как это случилось? — спросила Пончик.
— О да, это вполне возможно. Известен случай, когда смертельно раненный человек встал и пошел вдоль по улице словно ни в чем не бывало и лишь минут пять или десять спустя внезапно потерял сознание. Так что совсем не обязательно в него стреляли в церкви. Вовсе нет. Точно так же это могло случиться и на некотором расстоянии от нее. А кроме того, он мог выстрелить сам в себя, уронить револьвер, а потом направиться в церковь, повинуясь какому-то внутреннему зову. Не совсем понимаю, почему он пришел в церковь, а не в дом священника.
— А я знаю почему, — сообщила Пончик. — Он так и сказал: «Святое место».
Доктор недоуменно взглянул на нее.
— Святое место? — переспросил он.
— А вот и Юлиан, — Пончик обернулась на звук шагов мужа, донесшийся из прихожей. — Юлиан! Иди сюда.
В комнату вошел приходской священник Юлиан Хармон. Он казался старше своих лет оттого, что всегда напускал на себя какой-то ученый рассеянный вид.
— Боже мой! — произнес Юлиан Хармон, останавливая мягкий и удивленный взгляд на хирургических инструментах и на распростертом на диване безжизненном теле.
— Он был в церкви, умирал, — принялась объяснять Пончик, экономя, как всегда, слова. — У него огнестрельная рана. Ты знаешь его, Юлиан? Кажется, он произнес твое имя.
Священник подошел к дивану и посмотрел на умирающего.
— Бедняга, — проговорил он и покачал головой. — Нет, я его не знаю. Почти уверен, что прежде не видел его никогда.
В это мгновение лежащий снова открыл глаза. Он перевел взгляд с доктора на Юлиана Хармона и с него на его жену. Умирающий стал вглядываться в ее лицо. Гриффитс шагнул к нему и настойчивым тоном сказал:
— Не могли бы вы объяснить нам…
Но незнакомец, не отрывая глаз от хозяйки дома, пробормотал слабым голосом:
— Прошу… прошу…
Затем по его телу прошла легкая дрожь, и он умер…
Сержант Хейес лизнул карандаш и перевернул страницу блокнота.
— Итак, это все, что вы мне можете рассказать, миссис Хармон?
— Да, все, — сказала Пончик. — Вот вещи из его карманов.
На столе рядом с локтем сержанта Хейеса лежали бумажник, видавшие виды старые часы с инициалами В.С. и обратный билет до Лондона. Ничего больше.
— Удалось выяснить, кто он? — осведомилась Пончик.
— В полицию звонили некие мистер и миссис Экклз. По-видимому, он ее брат. Убитого звали Сэндборн. В последнее время у него были проблемы и со здоровьем, и с нервами. Недавно он почувствовал себя хуже. Позавчера вышел из дома и не вернулся. И у него был револьвер.
— А здесь он сошел с поезда и застрелился, — подхватила собеседница. — Но почему?
— Ну, понимаете ли, у него была депрессия…
Пончик не дала ему договорить.
— Я не о том. Я спрашиваю: почему он оказался здесь?
Поскольку сержант Хейес явно не знал ответа на сей вопрос, он предпочел ответить уклончиво:
— Он приехал автобусом, что прибывает в пять десять.
— Приехал, но почему? — настаивала Пончик.
— Не знаю, миссис Хармон, — сдался наконец сержант Хейес. — Это нельзя объяснить. Если рассудок помрачен…
Но Пончик докончила вместо него:
— То это можно сделать где угодно. И все-таки, мне кажется, необязательно садиться на автобус и ехать в такую глушь, как наша. Ведь он, кажется, здесь никого и не знал?
— Трудно сказать наверняка, — промямлил сержант.
Он виновато покашлял и проговорил, вставая со стула:
— Собственно говоря, если вы, мэм, не возражаете, то, может быть, вы позволите, чтобы мистер и миссис Экклз приехали поговорить с вами.
— Конечно, не возражаю, — отозвалась Пончик, — само собой разумеется. Но только что я могу им сказать?
— Ну, вы уж там как-нибудь, — порекомендовал сержант.
— Единственное, что утешает, — проговорила Пончик, провожая его до крыльца, — что это не убийство.
К воротам подъехал автомобиль. Взглянув на него, сержант Хейес предположил:
— Похоже, миссис и мистер Экклз уже добрались сюда, мэм, чтобы потолковать с вами.
Жена священника поняла, что ей придется хорошенько заставить себя выполнить эту нелегкую повинность. «В конце концов, — подумалось ей, — я всегда могу позвать на помощь Юлиана. Когда люди теряют близких, служитель церкви всегда окажется кстати».
Пожалуй, она не смогла бы сказать ясно, какими она представляла себе мистера и миссис Экклз, однако, приветствуя их, она не могла отделаться от чувства, что сильно удивлена. Мистер Экклз оказался тучным багровощеким мужчиной, который в иных обстоятельствах, вероятно, был жизнерадостным весельчаком. Миссис Экклз наверняка обожала выставлять себя напоказ, хотя сейчас это не слишком бросалось в глаза. Отличительной чертой ее внешности был маленький злой рот с поджатыми губами. Ее голосок звучал высоко и пронзительно.
— Можете сами представить, миссис Хармон, какой это был страшный удар, — произнесла она.
— Конечно, — ответила Пончик, — понимаю. Прошу вас, садитесь. Могу ли я предложить вам… хотя, пожалуй, для чая еще рановато…
Мистер Экклз сделал протестующий жест пухлой ручкой.
— Нет, нет не утруждайте себя ради нас, — возразил он. — Мы и так вам обязаны; уверяю, вы так любезны. Мы просто хотели… ну… вы понимаете… что там