Читать интересную книгу Проект «Сфинкс» - Андрей Ивасенко

Лиса покосилась на Шельгу, но промолчала.

— Но я не могу вас оставить здесь… один на один с этими… — Боголюбов попытался возмутиться решением командира. — Не хотелось бы выступать в качестве подносчика снарядов.

— Не говорите чепухи! — отрезал Шельга. — Хотите повоевать? Это, конечно, не те твари, коих коснулся своей волшебной палочкой Господь Бог, но они, как мы уже успели убедиться, уязвимые и смертные. Без вас управимся. И бросьте замашки донкихотствующего мальчишки, вам не десять лет. Выполнять! Задача всем ясна?

— Так точно, — в унисон ответили Боголюбов и Воронов. Но профессор — понуро.

Скопление пауков неожиданно пришло в движение. Твари, как по команде, подняли вверх свои тоненькие хвосты и двинулись в сторону людей, ускоряясь с каждым шагом и даже не догадываясь, к какому помпезному огненному шоу они так рьяно спешат.

— Пли! — с бравадой и задором, словно пушкарь в старину, рявкнул Шельга. — Пали сучье племя!

Струи пламени вырвались из трубок огнеметов, точно страшное дыхание разъяренного дракона, и поглотили полчище тварей, накрыв их пылающим ковром. Пауки вспыхнули и превратились в горящие шарики — а-ля попкорн, прыгающий и лопающийся на разогретой сковороде. Жуткий визг гибнущих пауков приятно ударил в уши людям. Они замерли, удовлетворенно наблюдая за трапезой огня.

— Нам долго нельзя находиться здесь, — сказал Шельга. — С ранцев «эска» были демонтированы автономные дыхательные аппараты для дополнительного боезапаса и ядерных малюток.

Но дальше объяснять, что воздух скоро станет ядовитым, майору не пришлось. Это и так ощущалось с каждым вдохом — огонь поглощал кислород так же быстро, как брошенная спичка выжигает стелящийся по земле тополиный пух, и наполнял тоннель угарным газом и вонью от горящей плоти пауков.

Но тут произошло что-то странное. Огонь на секунду замер, поднявшись до сводчатого потолка, а затем заклубился и ринулся вспять — в сторону людей.

— Обратная тяга! Бежим к подъемнику! Живо! — закричал Шельга и, остановив Боголюбова, толкнул его в плечо, указав путь к командному пункту. — А вам туда! Забыли?!

Люди бросились со всех ног в темный коридор. За ними по пятам, словно взбесившийся локомотив, несся гулкий огненный шквал, облизывая стены, пол и потолок.

* * *

Едва Боголюбов захлопнул дверь, он почувствовал, как поток раскаленных газов ударил о железную преграду, загудел и постепенно утих. Роману Тимофеевичу стало не по себе от мысли, что опоздай он хоть на пару секунд, то сейчас бы пылал, как факел. Потом, вероятно, взорвался бы и боезапас в ранце, и его обугленные останки разнесло на клочки по сторонам, словно конфетти из хлопушки.

Профессор перевел дух и двинулся дальше. Когда же он вошел на командный пункт, то остолбенел от шока, с трудом подавив в себе рвущийся наружу крик.

Все вокруг в помещении было покрыто свежей кровью.

Красные пятна на поверхности пульта управления выглядели так, словно его обрызгали с пульверизатора. Сгустки крови и синевато-белые внутренности размазаны по полу. Возле перевернутого стола лежала оторванная по локоть человеческая рука с часами на запястье.

В тишине Боголюбову показалось, что он даже слышит, как часы монотонно тикают, отбивая уходящее время.

Тик-так. Тик-так…

И они действительно исправно работали. Что-что, а «Командирские» не зря славятся своей надежностью.

Он чувствовал, как страх со всех сторон обволакивает, липнет к телу, и естественное для человека состояние — мыслить логически, рационально — отступает назад, к границе животных инстинктов. В воздухе витал запах смерти, точно вирус какого-то нового неизлечимого гриппа.

«Где же Кошкин? Неужели?..» — мелькнула страшная догадка.

Боголюбов постарался изгнать назад панический страх, успевший завладеть им и готовый сожрать живьем. Но ничего не вышло — не отступил.

К горлу профессора подкатил горький комок. Кто это мог сделать? И как? Если одна из жутких тварей каким-то образом проникла сюда, то он неизбежно должен был столкнуться с ней, потому как люк все это время оставался открытым, а это означало, что внизу дверь автоматически должна быть закрыта. Путь к командному пункту всего лишь один — тот, по которому он сам пришел. В узком коридоре нереально незаметно разминуться. Не был же монстр невидимкой, в самом-то деле? Это нелепо, антинаучно! Невозможно! Хотя, какая к чертям собачьим здесь может быть «невозможность», в этом-то дьявольском подземелье, где каждая тень заодно с нацистскими монстрами? Да, но никаких криков он также не слышал. Беззвучно человек не может принять такую ужасную смерть. Это — весомый довод. Он обязан кричать как еретик, подвешенный за ребро на крюк над костром инквизитора — истошно, дико.

Профессор внимательно присмотрелся — кровь не успела свернуться, а это значит — монстр до сих пор может находиться здесь, так как не встретился по дороге. От этой жуткой догадки по телу Тимофея Романовича прокатилась волна колючих мурашек. Если бы его ноги не были парализованы, то они, скорее всего, сейчас бы подогнулись, став ватными. Но экзоскелет в боевом режиме не давал такой возможности бойцу и пресекал подобные слабости, пока человек находился в сознании и датчики могли фиксировать моторику нервных импульсов.

Боголюбов внимательно осмотрелся, но никого не заметил. Подойдя к столу, заглянул за него и обмер. Сердце ухнуло куда-то вниз. Ужасный тошнотворный запах ударил в нос. Глаза расширились и полезли на лоб.

Там лежал капитан Кошкин, вернее, то, что от него осталось. Тело с изломанными и оторванными конечностями — практически сплошь окровавленное, исполосованное чем-то очень острым — было распростерто на полу. Голова, отчлененная от туловища, находилась рядом. Широко распахнутые светло-карие глаза смотрели в потолок. Из шеи, в области разорванных артерий, торчали два пустых пластиковых шприца.

«Морфин, — догадался Боголюбов. — Но почему он сразу ввел себе такую лошадиную дозу, заведомо обрекавшую на смерть? Зачем вздумалось это делать? Он должен был выполнить данное ему поручение, а уж потом и… Неужели час жизни показался лишним? Любой умирающий будет хвататься за каждую секунду, как утопающий за спасательный круг. Любовь к жизни неистребима в человеке».

Подавив рвотный позыв, стараясь глубоко не дышать, профессор прикрыл глаза. В животе забурлило. Рука непроизвольно потянулась к вороту комбинезона, слегка потянула шнурок и нащупала серебряный крестик — почерневший от времени и пота. Он никогда его не снимал, даже в далекие годы юности, когда поступал в комсомол, а позже и в коммунистическую партию — подсознательно ненавистные, но столь необходимые для карьерного роста ученого в тот период, когда власть была в руках Вождей, а не народа. Боголюбов прижал крест-распятие к груди и начал молиться.

— Отче наш… — дрожащие губы выговаривали знакомые слова, которым его когда-то в детстве научила бабушка. Ему никогда не было так страшно, как сейчас, и молитва временно спасала от мыслей о жутких вещах.

И когда он произнес последние слова «и избавь нас от лукавого», раздался едва слышный звук. Тимофей Романович резко открыл глаза и понял, что тот, кого вполне можно назвать «лукавый», все-таки находится где-то рядом. И никуда он не исчез, не испарился, испугавшись молитвы. Профессор трижды истово перекрестился. Взрослый человек испытал по-детски сильное желание — завизжать, как испуганный ножом мясника поросенок, и убежать, спрятаться подальше от всего кошмара. Инстинкт самосохранения требовал немедленно открыть люк, ведущий к возможному спасению, и броситься наутек от неизвестно кого, кто притаился и ждет.

Звук недобрый. И Боголюбов осознал это шестым чувством.

Что это было? Игра возбужденного воображения? Может, он преувеличивает и подсознательно пугает сам себя? Нет, не может быть. Помещение пустое. Кроме трупа капитана и останков того немца здесь никого нет, точно — никого.

«Ты в этом абсолютно уверен?» — проснулся внутренний голос.

Какой-то новый, странный запах донесся до профессора. Он принюхался.

Что это?

Сероводород?

Не похоже.

Какой-то более неприятный запах, чем болотный смрад.

Вонь становилась сильнее.

«Адская геенна огненная! Вот что это такое! Тлеющие угли, на которых сатана жарит грешников! Господи, спаси и сохрани!».

Стараясь больше не шевелиться, он шепотом дал команду бортовому компьютеру «эска», чтобы тот отсканировал помещение в разных спектрах, и очень медленно повернул голову туда, откуда раздался звук.

Когда Тимофей Романович рассмотрел то, что находилось в пяти метрах от него, в углу, то больше уже не мог о чем-то думать. Мозг мгновенно отключился от всего — и от страха, и от мысли сбежать, и даже от малейшей надежды на спасение.