Читать интересную книгу Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару - Энн Эдвардс

Пегги была измучена, но, как только они выехали на скоростное шоссе, впервые за этот год она почувствовала себя свободной. Они были одни. Не было ни телефона, ни звонков в дверь. Марши взяли себе псевдоним «Мэннелин» и пользовались им, останавливаясь по пути в местах, где их никто не смог бы опознать.

Джон выглядел слабым и утомленным, и Пегги заметила, что у него слегка дрожат руки. Год выдался тяжелым и для него. И сейчас ему приходилось заниматься всеми вопросами, связанными с иностранными изданиями, наряду со всеми другими ее проблемами и своей собственной работой. Редко когда свет в его маленьком кабинете гас раньше двух часов ночи.

Ни один из них не мог предвидеть события уходящего года или подготовить себя к ним. Но было, конечно, во всем этом и хорошее. Так, теперь они могли не беспокоиться, что вновь окажутся в долгах. Два дня назад Пегги получила миллионный экземпляр своей книги. После выхода романа в Англии 6 октября 1936 года хвалебные отзывы шли потоком, а датские критики готовились к тому, чтобы обеспечить такой же успех новому американскому бестселлеру в своей стране. Похоже было на то, что роман принесет Пегги не только национальную, но и мировую известность. А на День благодарения до нее дошел слух, что «Унесенные ветром» выдвинуты на соискание Пулитцеровской премии.

Казалось бы, Маргарет Митчелл должна была стать счастливейшей женщиной в Америке. Почему же она не была ею? Крутые перемены произошли в жизни Пегги, а она оказалась не готовой принять их; не было у нее и возможности вернуться к своей прежней безвестности. Пегги не «надела цилиндр» — не стала высокомерной и недоступной, и сомнительно, чтобы когда-нибудь ей удалось это, но состояние постоянного сопротивления и враждебности стало для нее таким же естественным, какими раньше были доброта и отзывчивость. Она была известна и богата, могла осуществить практически любую свою мечту — объехать весь мир, купить роскошный дворец, завести драгоценности и лучшие автомобили, — но ничего этого она не хотела.

Чего бы ей хотелось — это вернуться к прежнему порядку вещей в ее жизни, но, увы, это желание уже никогда не могло быть исполнено. Вот и пришлось ей занять оборонительную позицию и решить для себя, что она, Маргарет Митчелл, теперь одна против всего мира. Ирония судьбы в том, что и ее происхождение, и воспитание, и вся ее прежняя жизнь хорошо подготовили ее к невзгодам и несчастьям, но отнюдь не к славе и богатству. Вот почему сохранить свое уединение и некое подобие обычной жизни стало для Пегги своего рода навязчивой идеей.

В то время, пока шли переговоры с Сэлзником о продаже ему прав на экранизацию романа, Пегги получила письмо от Джинни Моррис, в котором Джинни писала, что к ней обратились через Анни Уильямс — имя, конечно, не из тех, что согревали душу Пегги, написать «статью о Митчелл» для журнала «Фотоплей». Джинни ухватилась за идею, поскольку отчаянно нуждалась в деньгах: дочь страдала болезнью легких, и ей требовался более мягкий климат. Объяснив причины, которые побудили ее задуматься над этим предложением, Джинни заверила Пегги, что статья будет совершенно безвредной и коснется лишь некоторых моментов их жизни в Смит-колледже, о которых, по мнению Джинни, Пегги вряд ли помнит.

Обе женщины встречались совсем недавно, месяца два назад, когда Джинни заезжала на пару дней в Атланту, возвращаясь из Флориды. Пегги тогда взяла на себя роль гида (позднее Джинни назовет дом Митчеллов на Персиковой улице «Тарой на трамвайных путях») и пригласила свою подругу на обед, и Джинни почувствовала, что их былая дружба восстановлена.

Вот почему так удивилась Джинни, получив от Пегги ответ, в котором та с негодованием писала, что подобная статья взбудоражит всех ее поклонников и вновь превратит ее жизнь в ад.

Пегги угнетало то, что многие жители Атланты могли бы написать статьи «Я — знал — ее — когда», хотя и не торопились пока этого сделать. Вот почему она с такой резкостью написала Джинни, что не может выполнить ее просьбу об интервью (которого та и не просила), и предложила вместо этого занять подруге те 800 долларов, которые ей заплатили бы в журнале за статью. Джинни с негодованием отвергла этот «обременительный для нее компромисс», написав:

«Единственное, что расстроило меня во всем этом деле, — это полубезумный тон твоего письма. Это просто позор, Пегги, что тебя не радует грандиозный успех твоей книги. Ведь о подобной удаче мечтает, наверное, каждый. Неужели это для тебя невозможно: сесть на пароход и отправиться туда, где тебя, по крайней мере некоторое время, никто бы не знал?

В тот вечер, когда пришло твое письмо, я ходила на лекцию Томаса Манна, которую он впервые прочитал на английском. Он говорил о Гете (герое его следующего романа), и меня взволновало то, как подробно он остановился на той гнетущей и назойливой славе, которая пришла к Гете вместе с невероятной популярностью его первой книги. Люди приходили в такое волнение, встречаясь с ним на улицах, что падали, теряя сознание… так что, детка, до тех пор, пока тебе еще не приходится перешагивать через ничком лежащие тела, ты должна быть благодарна судьбе за это!

Между прочим, я не упрекаю теперь тех, кто желает знать хоть что-то о «Личности, Стоящей за Книгой», поскольку открыла, что меня не столько интересовало то, что Манн сказал о Гете, сколько тот факт, что воротничок у него был несколько велик для него и что существует вокруг него некая неуловимая аура, которой обладал и тот профессор, что учил меня в детстве французскому языку.

Если ты не против — выслушай пару мудрых слов. Бульварные газеты, которые все кипятятся по поводу ролей Ретта и Скарлетт, напоминают всему миру больших, безобидно ворчащих псов, которые и не подумают зарычать, пока ты выглядишь спокойной и не стремишься убежать. А потому лучшее, что можно придумать в отношении поклонников, это давать им время от времени немного пищи для сплетен. Я всегда была убеждена, что жизнь Линдберга, например, была бы намного спокойнее, общайся он время от времени с публикой».

Джинни знала то, о чем писала: как специалист по связям с общественностью компании «Юнайтед Артистс» она пятнадцать лет имела дело с различными проявлениями «звездной болезни» и причудами славы. И потому считала себя просто обязанной объяснить Пегги, что жизнь совсем не должна быть такой, какой она ее себе представляет, что Пегги должна понять тех людей с психологией посетителей дешевых магазинов, которые преследуют ее, и ясно представить себе, что огромный процент фанатов, преследующих кинозвезд, это ее собственная потенциальная читательская аудитория и что если она постарается понять их, она не будет ни злиться на них, ни нуждаться в защите от них.

«Почему бы тебе не сменить номер телефона на новый и не убрать его из справочника? — разумно вопрошала Джинни. — И если ты не можешь уплыть на пароходе из-за болезни Джона, то как насчет того, чтобы уехать на автомобиле? Во всяком случае, ты говорила, что твоя нынешняя квартира мала для вас…

Корреспонденция Мэри Пикфорд была невероятной, и самое удивительное в этом то, что в течение двадцати пяти лет она не прекращалась ни на день. У нее был просто потрясающий штат помощников, и вся переписка велась с любезностью и тактом, без превращения при этом Мэри Пикфорд в мученицу.

Неужели ты не в состоянии найти способных людей, которые будут делать за тебя и для тебя подобную работу? Ты могла бы, кроме того, обратиться в службу, занимающуюся подобными делами, и попросить издательство пересылать туда всю почту, приходящую на твое имя. Почему у тебя нет агента? Литагент способен создать защитную стену вокруг тебя. Все звонки шли бы к нему, а ты общалась бы лишь с теми людьми, с которыми бы пожелала.

Неужели фирма твоего отца не в состоянии вести все твои юридические дела без того, чтобы не заставлять тебя так нервничать по любому поводу?»

Пегги плохо восприняла этот «химический анализ» своей славы, но через месяц эта небольшая ссора между женщинами, казалось, была забыта, и когда Стефенс собрался в Нью-Йорк, Пегги попросила Джинни сделать одолжение к присмотреть потихоньку за братом, а также помочь ему советами в отношении правил и привычек мира кино и киношников, прежде чем он отправится на встречу с представителями Сэлзника. Джинни сделала одолжение, и Стефенс, вернувшись, всячески превозносил ее советы и интеллект.

Истина же, наверное, состояла в том, что Пегги Митчелл просто не знала, как ей вести себя, чтобы быть на высоте того положения, куда вознесла ее слава, и особенно боялась, что эта слава может разрушить ее брак.

Похоже, однако, что Джон Марш был вполне доволен своим положением мужа известной американской писательницы. Он гордился достижениями своей жены и ее славой, в лучах которой он мог и сам погреться. Позднее, когда ажиотаж вокруг романа пошел на убыль, он даже чувствовал себя ответственным за поддержание ее славы. Это Пегги считала, что очень важно, чтобы Джон продолжал работать в своей компании, а они продолжают жить на его заработок и в той квартире, которая была ему по карману, не беря на себя общественных обязательств, которые могли бы потребовать более респектабельного жилья, и что и в будущем они будут жить так же, как жили и до публикации «Унесенных ветром». Но не прошло и месяца со дня выхода книги в свет, как стало ясно, что Пегги заблуждалась.