На низеньком столе — как обычно, поднос с пирожными.
Какими-то новыми, таких я у Джоша еще не видела.
— Ну, что, начнем?
Джош наконец усаживается напротив нас, кладет айпад на стол рядом с пирожными. Передо мной — чашка крепкой арабики, перед Карен — мятный чай.
— Кому-то что-нибудь еще нужно?
Карен пинает меня под столом. Она неравнодушна к американскому акценту.
— Джош, успокойся уже, а? Не дергайся и покажи запись. — Я нервничаю даже больше, чем он. — Поклянись, что ты еще не смотрел?
Он бросает на меня свирепый взгляд, словно хочет сказать: «Да разве бы я так психовал, если бы уже посмотрел?» Наклоняется к ноутбуку и щелкает по ссылке, которую прислали из Лос-Анджелеса.
Секунда — и мы видим фрагмент фильма. Вступает музыка, и комнату наполняет мягкий голос Мери Ли Гарсиа. Я узнаю свою мелодию, слышу написанные мной слова. Нью-Йорк, Музей современного искусства. В зале на скамье сидит женщина, ждет возлюбленного. И знает, что он не придет. Она смотрит на «Водяные лилии» Клода Моне. На глазах — слезы. Вспышка воспоминаний — недавно они были вместе.
Я сижу, замерев. Что будет дальше? Джош прижал руку к губам.
Карен стискивает мою руку. Я поворачиваюсь к ней и вижу, что она плачет. А ведь Карен никогда не плачет. Никогда.
— Так и бывает, — шепчет она. — Именно так и бывает.
— Чертовски верно, — соглашается Джош, и вот уже мы все хохочем. Карен просто чувствует мою реакцию.
А я-то знаю, что мой воспитанный и тактичный агент со Среднего Запада никогда не ругается.
Он озабоченно заглядывает мне в глаза, ожидая подтверждения:
— Здорово, правда же?
— Здорово. — Я испытываю радость и тревогу одновременно.
Понимаю: это мгновение неповторимо, так не будет больше никогда. — У Мери Ли голос изумительно ложится на мелодию. Хорошо, что она согласилась.
— Через десять дней выйдет сингл, а после июньской премьеры — альбом с саундтреком, — говорит Джош.
Я открываю рот, но он предостерегающе поднимает ладонь:
— Не волнуйся, твой суперагент уже обо всем позаботился.
Ты разбогатеешь, девочка. — Он потирает руки, как мультяшный злодей-ростовщик.
— …и куплю себе на кухню гранитную столешницу.
— Да хоть карьер гранитный покупай! — фыркает он.
— …и переделаю гараж в студию! — Меня несет.
— Можешь просто выкупить свой старый дом.
Назло Адаму. Хотя, как ни странно, мы должны сказать ему «спасибо».
Полагаю, выражение моего лица демонстрирует, что я по этому поводу думаю.
— Если бы он вел себя достойно, ты, скорее всего, никогда не написала бы такую песню.
Карен молчит. Поворачиваюсь к ней за поддержкой и вижу, как ее начинает неудержимо рвать прямо на пирожные.
— О господи! Мелани! — истерически вопит мертвенно-бледный Джош.
Я помогаю Карен подняться. Она позеленела, смотрит виновато.
— Кофе вызывает отвращение, в толпе дискомфорт, рвет при виде пирожных… — Загибаю пальцы. — Когда ты собиралась мне сказать?
— Как только ты пригласила бы меня поесть, — всхлипывает она. — Боже, мне так стыдно! Простите.
— Бен знает?
— Да, мы точно выяснили в пятницу.
— Какой срок?
— Примерно шесть недель.
Джош на заднем плане ахает. Мелани приносит бумажные полотенца и пакет для мусора, я начинаю наводить порядок. По лицам Мелани и Джоша видно, что к столику с рвотой они не подойдут даже под пистолетом.
У Джоша на лице гримаса отвращения.
— Принесите освежитель воздуха, Мелани.
Джош, открой окно.
Я сгребаю все со стола и заталкиваю в пакет. Протягиваю Мелани. Она держит пакет перед собой на вытянутых руках, будто гранату. Карен заторможенно наблюдает.
— Извините, — повторяет она.
Я хихикаю:
— Привыкай, золотце. Извиняться придется часто. У тебя впереди брак и материнство. Ладно, давай отвезем тебя домой. Никаких автобусов, только такси. — Я подталкиваю ее к выходу. — Отправишь мне ссылку, Джош? И прости за пирожные. — Останавливаюсь и целую его в обе щеки. — Просто нет слов. Ты «наилучшайший» агент во всем мире!
Он краснеет от удовольствия.
— А то! Да и ты ничего так. — И целует меня в ответ. — Ссылку отправлю, не переживай. И позаботься о нашей мамочке.
На улице идет дождь, а я без зонта. Ухитряюсь поймать такси и загрузить Карен на заднее сиденье.
— Поезжай домой. Отдохни, расслабься. Никакой работы. — Беру ее руки в свои. — Мои поздравления.
Это фантастическая новость. Вы оба молодцы.
Карен растерянно кивает, называет таксисту адрес, и машина трогается. Я стою под дождем на углу где-то в Сохо. Смотрю на небо и улыбаюсь.
У Карен с Беном будет ребенок. Моя песня звучит в фильме. Мне хочется радоваться и танцевать на тротуаре, как Джин Келли в фильме «Поющие под дождем ». Вместо того чтобы спуститься в подземку, останавливаю такси. Черт, теперь мне многое по карману!
Прошу водителя отвезти меня в Уондсуэрт, к складскому комплексу, где мы встречаемся с бывшим мужем.
— Боже. — Адам смотрит на оставшуюся мебель.
— Боже… — И запускает пальцы в шевелюру. — Вещи, среди которых мы жили, — на складе. Так странно.
Я киваю. Странно и больно. Мы стоим здесь, как потерянные, и смотрим на ряды шкафов и стульев, гору коробок, картины. Обломки распавшегося брака.
На глаза внезапно наворачиваются слезы, я сдерживаю рыдание и только тихо шмыгаю. Адам берет меня за руку и шепчет:
— Все будет хорошо.
О чем это он?
— Забери, что нужно. А остальное потом отдадим благотворительным организациям.
Собственные слова потрясают меня до глубины души: неужели такое количество наших общих воспоминаний будет выброшено всего лишь из-за недостатка места? Я впервые жалею, что мы продали старый дом.
Адам словно читает мои мысли:
— Что сделано, то сделано.
Он отпускает мою руку и подходит к чемодану.
Я сразу вспоминаю: это чемодан из чулана рядом со студией, именно в нем хранятся все подарки для Ноя и… Адам замирает и только смотрит, не в силах прикоснуться.
— Думаю, ты заглядывала внутрь?
— Да .
Он поворачивается ко мне:
— Теперь ты меня ненавидишь? За то, что скрывал все это от тебя?
— Нет, Адам. — Я качаю головой и сажусь на плетеный садовый стул. — Были моменты, когда я думала, что ненавижу. Я ненавижу то, что ты сделал, — что ты врал и изменял, что ты был слабым, что у тебя недоставало храбрости сказать все прямо и честно. Но тебя — тебя — я не ненавижу.
Он присаживается на чемодан Ноя.
— Должно быть, тебе достался более опытный психотерапевт, нежели мой Том. — Адам передергивает плечом. — Поскольку сам себя я ненавижу до сих пор.— А смысл? Легче ведь не станет.
Он глубоко вздыхает:
— Я хотел тебе рассказать. В самом начале, сразу, как только мне сообщила Кира. Когда мы ходили на консультацию, помнишь?
Я молча киваю.
— Но не сумел. Ты простила мне связь с Кирой.
Простила, даже продолжала любить, и я не сумел. Боялся все разрушить.
С ужасом вижу, что он начинает плакать. Стучит по чемодану, словно там спрятано нечто страшное.
Я замираю, что-то подсказывает: не мешай ему.
— Как вышло, что ты полюбила меня, Бет? Почему ты меня полюбила?
От его взгляда сердце обливается кровью. Напротив сидит мужчина, которого я любила всегда. Он плачет, ему плохо, он нуждается в утешении и любви.
А я застыла, как истукан, на старом выщербленном садовом стуле.
— Можешь не верить, но тебя всегда было легко любить.
Он качает головой:
— Им не хватило для меня любви. Получается, что тебе тоже.
Я сразу понимаю, о чем он говорит.
— Ты ведь прочитала то письмо… Мои родители любили друг друга сильнее, чем меня или Бена. Если верить Тому, я затаил обиду и нес ее все эти годы. — Адам саркастически усмехается. — Чистая правда, Шерлок. Капец, какая чистая. Они бросили меня, теперь и ты бросаешь.
И смотрит мне в глаза.