Макс протягивает мне термос, а сам достает из машины две вещи. Он, очевидно, хорошо подготовился.
— Ледянки? — недоверчиво спрашиваю я.
Макс засовывает под мышку две красные пластиковых ледянки и невинно улыбается.
— Ага, это ледянки, — подразнивает он.
Захлопнув багажник, Макс кивает головой в сторону лесной тропинки между двумя домами.
— Пошли.
Я с трудом ковыляю за Максом по снегу, который достигает мне уже до лодыжек.
То, что мне приходится идти в ботинках Макса, значительно замедляет меня, и ему приходится постоянно останавливаться, чтобы я могла догнать его. Он ведет меня по узкой тропке, окруженной плотной стеной деревьев.
Откуда-то издалека доносятся смех и крики. Мы минуем деревья и оказываемся позади квартала. За крайним рядом домов начинается склон, а внизу устроено футбольное поле.
Повсюду носятся дети. Очевидно, часть занятий отменили из-за снегопада, и большинство местных ребятишек собрались у самого крутого склона для катания на ледянках, который я когда-либо видела.
— Ты сюда хотел привезти меня? — уточняю я у Макса, изумленно глядя на него. Мне бы стоило уже перестать удивляться поступкам Макса, но в моей голове никак не укладывается, что мужчина, с которым я познакомилась, и мужчина, с восторженным выражением на лице, как у носящихся вокруг детей, стоящий сейчас рядом со мной с двумя ледянками в руках, один и тот же человек.
Макс засовывает руки в карманы и наслаждается картиной, разворачивающей перед его глазами: взгляд рассеянный, на губах мягкая улыбка.
— Мама приводила меня сюда, всякий раз, как выпадал снег. Это было нечто особенное, только между мной и ней. Она позволяла мне кататься с этого холма, пока я был уже не в силах стоять, тогда она поила меня горячим шоколадом и относила в машину.
Я ничего не говорю, не желая прервать этот редкий момент откровенности. Макс кивает на скопление камней у подножья холма.
— Я сломал руку, ударившись о те камни.
Он смеется, но это грустный и тоскливый смех.
— Мама страшно перепугалась. Меня повезли в больницу на скорой, что для девятилетнего мальчишки самая крутая вещь на свете. Поэтому я не думал вообще о том, что у меня кость торчит сквозь кожу.
Его улыбка увяла, и он сморщился.
— Я не был здесь с тех пор, как мне было десять, — пробормотал он, погрузившись в воспоминания и глядя куда-то в пространство перед собой.
Я чувствую, как сдавило горло, а на глазах закипели слезы. Я знаю, что он делает, даже если он поступает так неосознанно. Он дарит мне частичку себя, частичку себя до того, как он увлекся наркотиками. До появления клуба. До того, как его жизнь покатилась под откос.
Я делаю глубокий дрожащий вздох, чтобы успокоить прерывистый стук своего сердца. Как не отдать свое сердце парню, который стоит передо мной, и делится самым дорогим, что у него есть? Своими воспоминаниями. Своим счастьем. Частью своей жизни, которая осталась непорочна.
Макс моргает несколько раз, словно приходит в себя и вспоминает, где он находится. Он разворачивается ко мне и уголки его губ ползут вверх. Он забирает у меня из рук термос, кладет его под деревом, и вручает мне одну из ледянок.
— Будет весело. Обещаю, — заверяет он меня, вытаскивает из заднего кармана шапочку и надевает ее.
Снова это слово. Обещаю.
Но в этот раз, глядя в его сверкающие и головокружительные глаза, я верю ему.
В ответ я лишь закатываю глаза.
— Конечно, если не сломаю шею, — невозмутимо отвечаю я, и Макс целует меня в кончик носа.
— Прекрати быть такой пессимистичной, — укоряет он, хватает меня за руку и тянет к гребню холма.
Наблюдая, как маленькие дети скатываются с холма и кричат, я закусываю нижнюю губу. Признаюсь, я немного трусиха. Плюс склон здесь действительно крутой, и я уже стала свидетельницей нескольких падений.
— Да, я не так уверена, — сомневаюсь я, пока Макс усаживается на свою ледянку. Дети вокруг бросают на нас странные взгляды. Уверена, немного странно видеть пару взрослых, которые рядом с ними играют в снегу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Макс смотрит на меня.
— Ты раньше никогда не каталась, правда? — подводит он итог моим колебаниям.
Я качаю головой. Чувствую себя идиоткой. Но у нас в Северной Каролине не так много снега. Несколько снежинок и мир останавливается. Выпадает полдюйма снега, и школа закрывается, но все равно этого обычно недостаточно, чтобы кататься на санках.
Макс отодвигается на край ледянки и хлопает по освободившемуся месту перед ним.
— Мы поедем вместе, — решает он.
— Мы слишком тяжелые. Ничего не получится, — отвечаю я.
— Вообще-то, с большим весом вы поедете быстрее, — вставляет слово маленький мальчик, стоящий возле меня. Я смотрю на него и хмурюсь.
— В данный момент эта информация не очень мне помогла, — отвечаю я.
Мальчик, на вид не старше семи, с головы до ног покрытый снегом, закатывает глаза.
— Не будь такой трусихой, — говорит он мне.
Макс фыркает, и у меня отвисает челюсть. Этот ребенок издевается надо мной?
— Ты слышала маленького парня. Не будь такой трусихой, — подстрекает Макс. Не желая выглядеть идиоткой перед школьником, я сажусь на ледянку перед Максом и подтягиваю колени к груди.
Ноги Макса прижимаются к моим, он обнимает меня руками за талию, крепко притягивая к себе. Даже через всю нашу одежду, я ощущаю жар его тела.
Опустив подбородок мне на плечо, он целует меня в щеку.
— Вперед. Держись крепче, — шепчет он мягко и заправляет волосы мне за ухо. Мальчик улыбается мне, а я показываю ему язык. Он округляет глаза и убегает.
— Вау, очень по-взрослому, Обри, — смеется Макс. Я пожимаю плечами.
— Он это заслужил, — шучу я, ощущая тепло и покалывание, когда спиной ощущаю смех Макса.
И затем, не дав мне шанса подготовиться, Макс толкает нас вперед, и мы скользим вниз по склону. Холодный воздух опаляет мое лицо, а волосы развиваются на ветру. Всю дорогу вниз я ору как слабачка.
Достигнув подножья, санки врезаются в сугроб и взлетают в воздух. Мы с Максом слетаем с них. С глухим стуком я приземляюсь на спину, по моему лицу стекает грязь. Я решаю лежать и не вставать, смотрю на небо и пытаюсь восстановить дыхание.
Неожиданно надо мной склоняется Макс, улыбаясь как идиот.
— Разве было не круто?
Он помогает мне подняться на ноги и стряхивает снег с моих джинсов. Я похлопываю по ногам и рукам, ища сломанные кости.
Макс берет меня за руку и начинает взбираться вверх по холму.
— Давай сделаем это снова, — кричит он, таща меня за собой.
Я спотыкаюсь и падаю, потянув Макса за собой. Меня пробирает смех, я набираю снег в руку и швыряю ему на спину. Он вскрикивает и пытается стряхнуть его.
Согнувшись в приступах приближающейся истерики, я наблюдаю, как мой парень прыгает, пытаясь стряхнуть снег с рубашки.
А затем он останавливается, и по хулиганскому блеску в его глазах, я понимаю, сейчас произойдет нечто плохое. Он медленно и целенаправленно наклоняется и лепит снежок.
— Хочешь поиграть так, да? — спрашивает он меня, ладонями превращая холодную массу в крепкий, плотный шар.
Я поднимаю руки и пячусь.
— Даже не думай, Макс! Клянусь Богом… — моя угроза затихает, потому что потом я бегу, а Макс нагоняет меня. Я чувствую, как снежок ударяется меня в спину.
— Ловите ее! — слышу я крик маленького мальчика, которого мы видели раньше, и вскоре я убегаю уже не только от Макса, но и от четырех детей, которые швыряют в меня снежками.
Макс валит меня на снег и закрывает своей спиной от детей, забрасывающих нас снежками.
— Мы объединяем силы, — шепчет он мне на ухо.
Я киваю, мы быстро встаем и бежим за атакующими. Они визжат, пока мы ведем нашу эпическую снежную битву.
К тому времени, как мы объявили перемирие, я смеялась так сильно, что у меня щеки горели и болели бока. Детям нравился Макс. Я ухмылялась, наблюдая, как он поднимался по холму с тремя мальчиками, повисшими на нем, как обезьянки. С ними он казался таким естественным. Я наблюдала, как легко он общается с детьми, и сердце у меня в груди сжималось.