Марионетки прижимались друг другу, их одеревенелые конечности цеплялись друг за друга. Земля под ними разверзлась, осыпалась и исчезла. Длинные светлые волосы куклы-девушки были окружены цветами, которые затемняли ее лицо, нити переплетались в витиеватую надпись «Икс».
Пока я стояла там, очарованная странным, но красивым рисунком, на кончик носа мне упала капля воды, за ней еще несколько коснулись моих щек. Подняв голову, я заметила надвигающиеся тучи, и с грустью наблюдала, как дождь заливает водой рисунок, стирая его с поверхности.
Мне казалось позорным, что нечто столь поразительное, нечто, на создание чего кто-то потратил так много времени, будет уничтожено дождем.
Я оказалась не готова к изменениям в погоде, поэтому стояла под проливным дождем, зачарованно наблюдая, как яркие краски смешиваются воедино, заливая дорогу. Две куклы, застывшие в страстном, но неудобном объятии, таяли, пока от них не осталось и следа.
— Почему он просто не может рисовать на бумаге, как обычный человек — раздался у меня за спиной злобный голос.
Брукс стоял рядом со мной, передвинув свой зонт, чтобы он закрывал меня. Я неделями не разговаривала с ним, не после нашей конфронтации после группы поддержки. Он продолжал сидеть там неделю за неделей, но не инициировал никакого взаимодействия. Однако, я чувствовала, как он пристально за мной наблюдает. И он был не единственным. Я знала, остальные тоже наблюдают за мной, что не помогало моей паранойе, которая уже почти достигла переломного момента.
Марионетки исчезли полностью. — Я думала тебе нравились рисунки Икса, — заметила я, все еще не отводя глаз от мокрого тротуара.
Брукс фыркнул. — Это как тот клуб, просто бредовая трата времени. Конечно, он выглядит круто, но это лишь скрывает гнилое сердце, — выдал он. Я знала, он говорил не о рисунке.
— Почему так горько, Брукс? Чтобы создать такой рисунок, нужен немереный талант, — спросила я, вздрагивая от холода и мокрой одежды, прилипшей к коже.
Дождь бил по зонтику, образуя ручейки вокруг нас, забрызгивая мою обувь и джинсы, когда они бились о землю.
Брук покачал головой. — Я понимаю, Обри. Легко отвлечься чем-то подобным. Но не забывай об уродстве, таившимся внутри. Может это и выглядит красиво, но это всего лишь рисунок, и в конечном итоге его смоет.
От метафор Брукса у меня закололо сердце. Но его значение было абсолютно ясным. Если раньше я задавалась вопросом о статусе нашей дружбы, то теперь уже нет. Я могла практически распробовать его неодобрение.
Я вышла из-под защиты его зонта. Посмотрела в глаза своего бывшего друга и не увидела ни следа от доброго, сострадательного парня, которого я знала раньше.
— Мне жаль тебя, Брукс. Легко критиковать то, чего ты даже не понимаешь. Выносить осуждения, даже не смотря на все реально. Мне жаль, что я не оправдала твоих ожиданий. Что разочаровала тебя. Но в конечном итоге мне бы пришлось сойти с этого пьедестала. — Брукс раскрыл рот, будто хотел что-то сказать, но затем покачал головой.
— Мне тоже жаль, Обри, — ответил он грустно.
Я снова посмотрела на испорченный рисунок. Все что осталось, это лужица краски на траве.
— Ты упустишь потрясающие вещи в своей жизни, если не будешь видеть дальше своего носа, чтобы заметить красоту в самых чуждых условиях. И запутанность — это не уродство. Это осложнение, которое стоит того, — произнесла я мягко, разворачиваясь и уходя.
Я вытащила телефон и снова попыталась дозвониться Максу. Без ответа. Я замерзала, кончики пальцев онемели. Но я не могла вернуться в свою квартиру. Я не могла находиться на кампусе.
Было лишь одно место, которому я принадлежала. Лишь один человек, в котором я нуждалась.
Так что я прошла четыре с половиной квартала, чтобы найти его.
И когда его там не оказалась, я ждала.
Я всегда ждала Макса.
Глава 26
Обри
— Почему я не могу пойти с тобой? — спросила я Макса, когда лежала голой и переплетенной с ним на его кровати. Его пальцы гладили мою спину, заставляя меня извиваться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мы большую часть дня были поглощены друг другом. Прошла почти неделя с того времени, как мы виделись в последний раз, и когда я наконец снова его увидела, то не получила никакого объяснения о его отсутствии. Не было ничего.
Я хотела злиться на него. Хотела расстроиться и грустить. Но не могла. Не когда он прикасался ко мне и держал так, будто от этого зависит его жизнь. Не тогда, когда мои собственные чувства были нестабильными и болезненными от моего всплеска самореализации.
Я любила Макса Демело. И ощущала это глубоко в своих костях.
Я сгорала от желания рассказать ему. Положить свое сердце к его ногам также, как сделал и он. Я представляла, как засветятся его глаза, когда я скажу ему. Фантазировала о его реакции. Он поцелует меня, займется со мной любовью, одарит меня красивыми словами.
Но слова «я люблю тебя» быстро поглотили другие вещи.
В основном это была жизнь, которую он вел, когда мы не были вместе, жизнь, которую я ненавидела, так же уверенно, как любила мужчину, который жил ею.
Необходимость защищать то немного, что осталось от моего сердца сделала меня немой. Так что слова оставались невысказанными, даже если стали вытатуированы на моем сердце.
— Я ненадолго. Всего на несколько часов. Почему бы тебе просто не остаться здесь? Так что, когда я вернусь домой, смогу сделать это, — ответил Макс хрипло, перевернув меня на спину и устраиваясь между моими бедрами.
Я узнала, что Макс использует секс, чтобы заткнуть меня. Когда я спрашиваю его или выражаю беспокойство, он переворачивает меня на спину и затрахивает до тишины.
И пока я не могу не наслаждаться методами, которыми он контролирует направление наших разговоров, это также разочаровывало.
Так что, когда он прижался головкой между моими влажными, теплыми складками, целуя, чтобы закончить наш разговор, я запротивилась.
Я попятилась бедрами назад, даже когда мое тело умоляло меня соединится с его. Разорвала наш поцелуй и повернулась лицом в сторону. Я толкнула его в грудь.
— Я хочу пойти в «Манию», Макс. Пожалуйста, возьми меня с собой, — умоляла я.
Не знаю, почему я раздула из его похода в клуб в субботу вечером такую большую проблему. Кроме того, что я устала проводить свои выходные, задаваясь вопросом, что он делает, пока он там, хотя мне не очень надо было напрягаться, чтобы это представить.
Пока он тщательно старался хранить свои наркотики подальше от меня, я знала, они все еще были. Эта сука требовала так много его времени. Пока он отрицал свою зависимость, она постоянно присутствовала в наших отношениях. И он сдавался ей, нуждался в своих таблетках, больше внимания, чем уделял мне.
И я ревновала.
Я была в ужасе.
Макс превратил меня в беспорядок эмоций, как хороших, так и плохих. Я не знала, что делать. Не знала, как помочь ему. И вот она я, учусь на факультете, чтобы стать консультантом по зависимости, и ничего не могу сделать для мужчины, в которого влюблена.
Каждый раз, когда я пыталась поднять вопрос о его приеме наркотиков, он заявлял, что это не проблема, что я должна перестать беспокоиться о нем. Он не видел себя моими глазами, печального, отчаянного мужчину, который понятия не имел о том, как он разрушает себя. Он думал, что держит все под контролем. Думал, что у него все под контролем. Он думал, раз может скрывать самое худшее от меня, значит я никогда не узнаю.
Он так сильно ошибался.
Я видела разницу между Максом, который был под кайфом как бумажный змей, и Максом, который был в тисках зависимости, и обе эти стороны проявлялись чаще и жестче, чем Макс, который существовал посередине.
Эти две крайности быстро стали его единственным образом жизни. Макс, существовавший между ними, быстро ускользал. Я знала, он сражался, ему было больно, он страстно этого желал. И даже если он не принимал передо мной не после того, как мы ездили повидаться с его братом, я знала, он все еще проводит большую часть времени под кайфом.