Из этого же документа следует, что в феврале 1923 г. начальник оперативного отдела штаба фронта, бывший Генерального штаба подполковник В. Шестун подвергся аресту по подозрению в шпионаже в пользу Польши, а не в связи с участием в каком-либо заговоре[671].
К самому командующему у фронтовых политработников и сотрудников Особого отдела действительно накопилось много вопросов, но все они были связаны с его далекими от коммунистической морали многократными поступками, получившими скандальную известность в среде военнослужащих. Особый отдел завел на М. Тухачевского дело и накапливал поступающую из разных источников информацию. Эти сведения могли потребоваться как минимум Центральной контрольной комиссии ВКП(б), а как максимум — прокуратуре.
Оперативное дело Особого отдела ЗФ под № 218 и с характерным названием «Теплая компания» было начато 14 октября 1922 г. Фигурантами по делу проходили командующий М. Тухачевский и его тогдашний начальник штаба С. Меженинов. Они обвинялись в незаконном использовании народного имущества и подозревались во взяточничестве[672].
Анализ материалов дела показывает, что речь шла о разного рода подношениях командующему со стороны подчиненных ему командиров, об использовании в личных целях продовольственных товаров из войсковых фондов, об увеселительных мероприятиях и т. д. Многие факты чекистами были задокументированы, включая и незаконную передачу командующим своего револьвера леснику за организацию хорошей охоты[673].
Сотрудников Особого отдела заинтересовали и несоразмерные с официально получаемым денежным содержанием расходы М. Тухачевского. Однако никаких признаков подготовки им антиправительственного выступления выявлено не было. Проявлялось лишь недовольство действиями против него крупных фронтовых политработников, откровенно критически настроенных по отношению к личному поведению командующего.
Документы дела свидетельствуют, что сотрудники Особого отдела фронта собирали не только компрометирующий М. Тухачевского материал, но стремились найти и объяснения его поступкам, выявляли и фиксировали положительную информацию.
Достаточно привести пример с составлением одним из осведомителей Особого отдела по поручению чекистов характеристики на М. Тухачевского. Секретный сотрудник объективно описал выдающиеся способности командующего и единственным недостатком военачальника признал недооценку возможностей врага, заносчивость по отношению к последнему. Вместе с тем, осведомитель подчеркнул, что М. Тухачевский, поверив в какую-либо идею, может действовать крайне неосмотрительно[674].
В меморандуме по делу, подготовленном уполномоченным Особого отдела фронта Дроздовым, указывалось: «Это несомненно, что мы имели в лице т. Тухачевского… талантливого военного руководителя, военный авторитет для наших друзей и врагов, в партийном же отношении Тухачевский равняется нулю»[675].
Не забыли чекисты и неоднократные критические заявления командующего относительно партийного влияния на армию через реввоенсоветы и политические отделы. Он не раз заявлял, что указанных органов, как самостоятельных единиц, с мнением которых командующий должен считаться, не должно быть. Институт комиссаров М. Тухачевский всегда считал «ненормальным наростом на шее армии, мешающим ей шевелить головой»[676].
Еще в 1920 г. он опубликовал в журнале «Революционный фронт» статью «Нужны ли Красной армии комиссары?», где указал на необходимость все права по управлению армией сконцентрировать исключительно в руках строевых командиров[677].
Осенью 1923 г. командующий пошел на резкое обострение отношений с политработниками.
Как следует из сводки Особого отдела ЗФ от 12 октября, М. Тухачевский намеревался выехать в Москву для личной встречи с Л. Троцким, перед которым хотел поставить вопрос: или он, М. Тухачевский, уходит с поста командующего фронтом, или лишаются своих постов руководители политической работы на фронте[678].
Некоторые сомнения у сотрудников Особого отдела вызвал и факт отказа М. Тухачевского, со ссылкой на мнимую болезнь, участвовать в параде войск в честь 6-й годовщины Октябрьской революции. Это сочли как минимум политически некорректным.
Однако все это были определенные признаки, и не более того. Каких-либо фактов, свидетельствующих об антиправительственных настроениях командующего, чекисты не добыли. При этом следует иметь в виду, что все осведомители, работавшие по делу М. Тухачевского, не являлись его близкими соратниками и единомышленниками. Поэтому никаких разговоров на актуальные политические темы командующий с ними не вел. Оценить политическую лояльность «красного Бонапарта» в полной мере особисты не смогли.
Чекисты Западного фронта (вероятно, по указанию из Москвы) внимательно следили за достаточно масштабными по тому времени и длительными (20 дней) маневрами фронтовых соединений и частей, организованными М. Тухачевским. Они не могли не брать в расчет развитие международных событий, и прежде всего «германский Октябрь». Недвусмысленные заявления М. Тухачевского о возможном участии Красной армии в военной помощи немецким коммунистам придавали маневрам оттенок возможной подготовки к поступательной войне[679].
Высшее политическое руководство страны уже имело опыт «самостийных» действий М. Тухачевского в 1920 г., в период советско-польской войны, приведших к осложнениям во внешнеполитической сфере. Тогда Политбюро ЦК РКП (б) приняло следующее постановление: «Выразить самое суровое осуждение поступку тт. Тухачевского и Смилге, которые издали, не имея на то никакого права, свой хуже чем бестактный приказ, подрывающий политику партии и правительства»[680].
Добавим, что в приказе по войскам Западного фронта говорилось о возможности мира с Польшей только лишь на ее развалинах. И это в период, когда велись мирные переговоры.
Теперь, в 1923 г., подтолкнуть импульсивного, переживающего «польский синдром» командующего к авантюрным действиям могли некоторые его близкие соратники. Мы имеем в виду прежде всего двух человек: командира 4-го стрелкового корпуса, бывшего офицера царской армии А. Павлова, исключенного из большевистской партии за пьянство, и командира 7-й кавалерийской дивизии Г. Гая, лишенного полномочий политического комиссара в связи с возбуждением против него уголовного дела[681].
Вместе со своим командующим они переживали поражение от польской армии и были готовы к реваншу. Симптоматично, что именно А. Павлов на маневрах руководил победоносно наступающими «красными». По одну сторону с ним был и Г. Гай.
Кроме того, нелишне в связи с маневрами отметить, что контрразведывательный отдел полномочного представительства ГПУ и Особый отдел Западного фронта вели дело разработки на группу высшего комсостава 4-го корпуса во главе с А. Павловым[682]. Эта группа оценивалась как монархическая и, следовательно, контрреволюционная.
Чтобы выявить признаки возможной подготовки М. Тухачевским к авантюрным действиям (в виде похода в Германию через Польшу), ОГПУ срочно запросило у своего полномочного представительства в Смоленске все приказы за июнь — август по войскам Западного фронта[683].
После окончания маневров, чтобы нарушить устоявшиеся среди комсостава связи и таким образом не допустить возможности нового нагнетания ситуации, чекисты через военное командование Красной армии добились передислокации некоторых частей, включая части 4-го корпуса и 7-й кавалерийской дивизии[684].
Для оценки и выработки упреждающих мер все материалы на М. Тухачевского были осенью 1923 г. запрошены в Особый отдел ГПУ[685].
Ознакомившись с ними и, вероятно, получив через какое-то время некую дополнительную информацию, председатель ГПУ Ф. Дзержинский написал в первый день 1924 г. срочную записку своему заместителю В. Менжинскому. В контексте нашего исследования ее текст крайне важен, поэтому приведем ее полностью: «В связи с данными о наличии в армии Западного фронта контрреволюционных сил необходимо обратить на Западный фронт сугубое внимание. Полагаю необходимым: 1. составить срочную сводку всех имеющихся у нас данных о положении на Западном фронте, использовав и весь материал, имеющийся в ЦКК — РКИ (Гусев — Шверник); 2. наметить план наблюдения и выявления, а также мер по усилению нашего наблюдения и по предупреждению всяких возможностей. Меры должны быть приняты по всем линиям нашей работы: Особый отдел, КРО, Погранохрана, Губотделы, а также по линии партийной — ЦК и Губкомы. Нельзя пассивно ждать, пока „Смоленск (имеется в виду штаб Западного фронта, дислоцированный в Смоленске — А. З.) пожелает продиктовать свою волю Кремлю“. Прошу этим заняться, использовав пребывание здесь Апетера. Я думаю, кое-какие задания можно было бы дать Благонравову и Самсонову и Межину по линии ж. д. и их влияния и их смычки»[686].