Они пришли ко мне посоветоваться, стоит ли им перейти к Тарасовой. Я возразила, что у Тани много своих учеников и ей будет трудно на них отвлекаться. А они мне: «Вы ей скажите, что мы хотим просто пойти под ее руководство, а программу нам Лена сделает». Так мы заочно познакомились с Черкасской. Лена с Тарасовой постоянно не работала, она возилась только с Гараниной и Завозиным. Через год я закончила кататься, а Татьяна Анатольевна взяла Лену в свою группу танцоров. В нее входили Бестемьянова — Букин, Гаранина — Завозин, Карамышева — Синицын. Когда мне предложили организовать свою группу, я первым делом ее прямо спросила: «Лена, будешь со мной работать?» Мы к тому времени с ней уже крепко дружили. Она мне: «С удовольствием, только надо как-то с Татьяной Анатольевной решить этот вопрос».
Я приехала к Тарасовой на тренировку. «Таня, — говорю я, — вот такая история. Мне предложили собрать свою группу, и, естественно, хочется работать со своими. Как ты смотришь, если я начну с Леной?» Таня в ответ: «Да, конечно, друзья — это очень важно. Только с другом можно начинать большое дело». Я Ленке говорю: «Всё в порядке. Тарасова не против». На следующий день сижу за своим столом в ЦК комсомола, но что-то у меня кошки на душе скребут. Не знаю почему, но скребут. Я покупаю большой букет роз и еду к Тарасовой на тренировку. Хотела вручить букет Татьяне Анатольевне в благодарность за то, что она меня понимает: я же начинающий тренер. С этим букетом вхожу на каток и слышу дикий крик. Татьяна Анатольевна налетает на Лену, что она предательница, что она бросает ребят. Вижу Лену, у которой глаза, полные слез. Я резко подхожу, вручаю Лене этот букет, беру ее за руку и забираю с катка. На следующий день Лена стала работать со мной.
Не знаю, откуда это во мне, но у меня всегда есть предчувствие неприятностей. Я так с этим букетом торопилась на своей «копейке» на каток! Все-таки это серьезный шаг — отдать хореографа. Но я же Лену не переманивала. Я честно пришла, а Татьяна мне могла сказать: «Ира, ты давай пока организовывайся, а у меня для Лены есть работа, которую она должна закончить».
Мы начали вместе просматривать ребят, о музыке думать — в общем, строить планы. Это был конец июня, и мы бежали вместе на «Кристалл» на нашу первую тренировку. Бежали, волновались. Мы не знали, найдут ли ребята в Лужниках этот каток. Для нас — и для нее, и для меня — тот день был главным событием в жизни. На «Кристалле» мы дружно работали по соседству с танцевальной группой Милы Пахомовой. На «Динамо» мне лед не давали — все время занимали Елена Анатольевна и хоккей. Плюс Виктор Кудрявцев, у него тоже была специализированная группа, но одиночного катания, откуда вышли Кира Иванова и Анна Кондрашова, Кулик и многие другие.
Я раз сказала Пахомовой: «Мила, ты знаешь, что меня поражает? Такая-то пишет учебник по фигурному катанию». Миле дали почитать главу про танцы, мне про парное катание. Я ей: ни ты, ни я не беремся за такой труд, потому что понимаем, какая это колоссальная ответственность! Она в ответ: правильно, потому и не беремся.
Я проработала тренером десять лет, из них шесть — в Америке. И, может быть, только с Жуком у меня были сложные взаимоотношения. Со всеми остальными тренерами парного катания у меня сложились нормальные рабочие отношения, хорошие или вполне дипломатичные. Я никогда не позволяла себе говорить ничего лишнего и взяла за правило ни у кого не забирать учеников. Мы все прекрасно понимаем, что с любой тренировки можем уйти с катка без работы. Такова судьба и рядовых, и великих тренеров. В основном посягательство идет на тех, кто имеет имена или какие-то достижения, причем со стороны тех людей, у которых амбиции бегут впереди их возможностей. Правда, в Америке, при любом противостоянии такое хамство, подлость и зависть, что ты можешь получить на родных катках, невозможны. Мне всегда казалось, что, образно говоря, в нашем тренерском кругу периодически все друг другу мажут дегтем двери.
В какой-то момент я поняла, что устала, что не могу больше работать в фигурном катании. Я устала соревноваться. Люблю приходить на каток, что-то ребятам подсказать, посмотреть, что у них получается или, наоборот, не выходит. Я вижу, им нравится, что я им уделяю внимание и время, пусть и небольшое. Но вновь стоять каждый день на льду и вести учеников — уже не могу.
Когда я стала заниматься фигурным катанием, я не совсем понимала, что делаю. Ну каталась, ну нравилось. А потом пришел сумасшедший кайф, или, как сейчас говорят, драйв, когда пошли первые результаты. И вовсе не потому, что меня эти результаты сильно воодушевляли. Прежде чем до них дойти, мне пришлось проделать колоссальную работу, пусть интереснейшую, но очень тяжелую, которая включала, помимо многочасового ежедневного катания, подбор музыки, составление программы. Я взрослела, интерес к программе и физическим упражнениям сменился интересом к психологической борьбе. Чем выше ты поднимаешься в спортивной карьере, тем больше места в жизни у тебя занимает спорт. Теперь ты уже не просто физически крепкий человек, у тебя отныне и сильный характер.
Может, оттого я так долго оставалась в спорте. Сначала шло утверждение личности. Оно началось с Жуком, которому я бесконечно доверяла. Естественно, оно переросло в наше противостояние, потому что я выросла, и мы уже по-разному понимали направление, по которому следовало двигаться. Так я оказалась у Тарасовой. Все время, что мы работали вместе, во мне присутствовал какой-то новый интерес.
Наконец, я начала работать самостоятельно, и вначале тоже испытывала огромное любопытство. Но в Америке, когда пошел поток, я вдруг поняла, что начинает пропадать то, что так долго меня грело в фигурном катании.
Что такое поток? Ты приходишь на каток и работаешь. Просто работаешь. Если ты постоянно ешь даже самую изысканную пищу, непременно наступает момент, когда ты ее больше видеть не можешь. Какая бы она вкусная, полезная или уникальная ни была. Все равно есть не можешь, выше края не нальешь ничего. Так и я в один из дней поняла, что если сейчас не уйду, то начну ненавидеть фигурное катание, а этого мне больше всего в жизни не хотелось.
Мне не отбили вкус к моему делу ни партнеры, ни конкуренция, ни тренеры, ни руководство. Никто и ничто аппетита к фигурному катанию мне не испортил. Но наступил момент, когда я сама поняла — переела! Не хочу больше им заниматься. Не потому, что я с чем-то справляюсь или не справляюсь. Не потому, что у меня к этому нет способностей. У меня к фигурному катанию пропал тот интерес, который заставляет идти к достижению цели и результатов.
Мое отношение к фигурному катанию на сегодняшний день стало таким: хочу — смотрю, не хочу — не смотрю. Может быть, все это произошло оттого, что всю жизнь мне полагалось достигать вершин в самом фигурном катании или посредством фигурного катания. Очень сильно меня Америка переделала. А может, цепь тяжелых событий в жизни, распад семьи и смерть Лены Черкасской.