Я видела бесконечные страдания Татьяны с порванным плечом. Миронова еще добавила: «У меня для тебя никаких гарантий нет». Тогда я для себя решила: зачем мне плохо кататься, да еще и превозмогая боль, когда я уже все, что только можно, выиграла? Ну, будет у меня одиннадцатый чемпионат мира, который ничего, по большому счету, не изменит в моей жизни.
Но мы все же прилетели на чемпионат мира. Правда, отправились на него позже всех, вместе с нами летела только пара Вероника Першина и Марат Акбаров. Мы уже знали, что их заявят вместо нас. А на чемпионате ажиотаж. Нас встречает в аэропорту немецкий журналист. Мы много лет с ним общались, можно сказать, почти дружили. Он меня спрашивает: «Вы будете выступать?» Я говорю: «Нет, не будем, видишь, даже другую пару привезли». Он мне ничего не сказал, куда-то побежал. Потом мы его увидели уже в гостинице. «Извини, — говорит он, — я побежал звонить Бабилонии и Гарднеру, потому что они тоже решили не выступать, я их сейчас уговаривал приехать. А она мне в ответ: мы не можем, партнер в госпитале». Так оказалось, что на чемпионате нет ни Бабилонии, ни нас.
Предпринимались совершенно беспрецедентные попытки сбросить с первого места Черкасову и Шахрая и вытащить на него гэдээровскую пару. К счастью, это не удалось. Организаторы чемпионата попросили нас выступить в показательных выступлениях. В ИСУ нам предложили принять участие в традиционном туре. Мы согласились выступать и там, и там. Но когда мне сказали, что нас ставят в начале первого отделения, я категорически заявила: такого не будет. «Но вы не участники чемпионата, вы не победители». Я ответила: «Вы же нас просили выступить как олимпийских чемпионов, а не как участников чемпионата? Я выходить первой не буду никогда». Возникло напряжение. В конце концов немцы объявили, что организаторы не смогли договориться с Родниной и Зайцевым, чтобы они вышли в показательных выступлениях. Я давно заметила, что в то время западные немцы, если вдруг возникали трудности, нас поддерживали. Но когда ситуация развивалась нормально, они всегда умели ложку дегтя в нее влить.
Мы отправились в тур и, естественно, закрывали каждое выступление. Хотя мы катались далеко не с тем накалом, что раньше, — плечо все же порвано, и «Калинку» мы показывали усеченную, потому что я не могла делать многие элементы. Мы для зрителей создали облегченный вариант из прежних технически очень сложных фрагментов.
Работа в комсомоле
После Лейк-Плэсида олимпийцев принимали в ЦК комсомола. Всем раздавали призы, подарки и поздравления. Первый секретарь ЦК ВЛКСМ Борис Пастухов в своей речи говорит: «Мы Родниной вручили уже все почетные знаки, которые только есть у комсомола. Не знаем, чем ее теперь награждать». Я предложила: «Вручите премию Ленинского комсомола!» Но почему-то никто на мое предложение не откликнулся. Пастухов быстро закончил: «Наши двери всегда для вас открыты, мы были бы счастливы видеть вас в этом здании».
В конце мая мне позвонили и пригласили на заседание ЦК ВЛКСМ.
Я сидела среди этих комсомольских начальников, из которых всего пару человек знала. По-моему, проходил секретариат ЦК ВЛКСМ или что-то в этом роде. Принимали новых работников. С трибуны Пастухов зачитал мою характеристику, так как выносился на обсуждение вопрос об утверждении меня ответоргом отдела спортивной, оборонной и массовой работы. Конечно, все дружно проголосовали «за». Я села. Не помню, с кем сидела рядом, но у соседа спросила: «А что означает «ответорг»?» Сосед мне в ответ: «Ответственный организатор!» Я ему: «Я понимаю, как расшифровывается слово «ответорг». Я спрашиваю, что я должна делать?» Я же понятия об этой работе никакого не имела. Одно дело — настоящие кадровые комсомольские работники, которые много лет шли снизу вверх по этой комсомольской лестнице, а тут вдруг с бухты-барахты я к ним в компанию попала.
В отделе было тридцать с лишним человек, я в нем — единственная женщина. Меня определили в сектор, которым руководил Виктор Галаев. Он назывался «Олимпийский сектор»: олимпийский чемпион по прыжкам в воду Володя Васин, гимнаст Витя Клименко, Женя Шеваловский и я. Сектор этот просуществовал недолго, потому что уже вовсю бушевал май, а Олимпиада в Москве проходила в августе. Он и был создан как раз в преддверии Олимпиады. Мы дружно поработали и после Олимпиады все вместе перешли в другой отдел — массовых мероприятий.
Мне в ЦК комсомола, пожалуй, было интересно. Прежде всего потому, что я попала в родную спортивную среду, но, к счастью, никак не связанную с фигурным катанием.
Там, в ЦК комсомола, я получила и первый опыт организационной работы. Мне дали кипу писем, а я не знала, что есть такое правило: поставить письмо на контроль. Прочитала и объявляю: «Ребята, какую же дурь сюда пишут!» Они мне в ответ утвердительно: «Сплошная дурь». И тогда я письма, которые считала бессмысленными, стала выбрасывать. Через два дня мне пришлось их из мусорной корзины доставать, — хорошо, что два дня уборщица мусор не выбрасывала. А может быть, они так специально подстроили, чтобы у меня корзину не вычищали. Я возвращала оттуда к дальнейшей жизни даже самые идиотские письма, поскольку они все были на контроле.
Конечно, я не имела никакого понятия о работе не только с письмами, но и с документами. Но меня достаточно тактично, хорошо и интересно учили. Потом я окунулась в массу всяческих мероприятий: от спартакиад и комсомольских ударных строек до военно-патриотической игры «Зарница». Я побывала во множестве регионов страны, познакомилась с огромным количеством людей из комсомола, которые сегодня занимают серьезные позиции в бизнесе, кто-то оказался в руководстве страны, а кто-то стал региональным лидером. То, чем я занимаюсь сейчас как депутат, очень похоже на то, чем я занималась двадцать пять лет назад. В тот период меня ввели во множество разных общественных организаций, например Комитет защиты мира (теперь Комитет мира), но в основном во всякие женские клубы. Фамилия звонкая для любых мероприятий.
Сложилась дружная команда, и во многом благодаря ее доброжелательному отношению я спокойно от большого спорта перешла к совершенно иной деятельности. Работа в ЦК комсомола дала мне время, чтобы оглядеться.
Но когда я пришла в первый день на работу, меня в здание не пустили. Я пришла не просто в брюках, а в джинсах! Ничего, кроме брюк и джинсов, я в тот период не носила, впрочем, и сейчас не ношу. Юбки как-то не по мне. А там на входе стоял дядя, вероятно, отставник соответствующего управления, он меня в таком виде в ЦК пускать отказывался. Мне персонально разрешили ходить в брюках. Но, похоже, сыграло свою роль прежде всего то, что вход в наш отдел лежал не через центральный подъезд. Мы занимали много всяких маленьких помещений не в здании Центрального Комитета, а в отдельном небольшом доме. Хотя внутренний двор был общий. Один раз мы прибежали в буфет, кофе-чаю попить, я стою в очереди в джинсах, в свитере. Наш начальник отдела, который стоял впереди, поворачивается ко мне и говорит суровым голосом: «Ирина Константиновна, а почему вы без комсомольского значка?» Мне это показалось смешным, и я ответила: «Знаете, по возрасту я уже давно коммунист. А потом, к этой одежде не очень подходит комсомольский значок». У меня на свитере брошка какая-то висела. Короче говоря, он собирал партийное собрание с моим личным вопросом. Я вечно на пустом месте попадаю в историю.