Американец, видимо, что-то сообразил, увидев реакцию Сорокина, и показал на пальцах и, жестами, что он поедет на лошади в свое расположение, а потом сразу ее вернет.
— Ладно, проверим. Приведите мою лошадь! Не вернет — я сам накажу себя за доверчивость.
Крапивко привел коня Сорокина — гнедого красавца со светлыми гривой и хвостом. Американец рассыпался, как мы поняли, в благодарности, вскочил в седло, помахал рукой и уехал. Сразу было видно, что наездник он отменный.
Все считали, что лошадь и седло потеряны безвозвратно. Но на следующее утро приехал американский солдат, говорящий по-русски, вернул лошадь и седло и пригласил всех офицеров в свою часть на ужин.
У офицеров начался переполох. Ординарцы стирали им гимнастерки, надраивали до блеска сапоги, подшивали воротнички, гладили, чистили. Офицеры вытащили в сарай ванну, нагрели в бочке из-под бензина воду и по очереди начали мыться, бриться, стричься.
Ваня Живайкин потом мне рассказывал об этом приеме-ужине.
Гостей у КПП встретил солдат, владеющий русским языком, и проводил их в часть. Американские офицеры высыпали на улицу, построились в один ряд вдоль дорожки к входу в дом. Наши офицеры во главе с Сорокиным пошли вдоль этого ряда, жали каждому руку. Последний в шеренге гостеприимным жестом пригласил их войти в дом. Там уже были накрыты столы. Все расселись. Из другой комнаты вышли девушки и уселись рядом с американцами.
Американский старший офицер спросил у Сорокина, где их дамы, почему их не привезли. Затем сказал что-то, и американские офицеры повели своих девушек вокруг стола и посадили рядом с нашими, а сами сели напротив. Начались тосты за Победу, за дружбу, за русских победителей.
Пили виски и коньяк. Девушки не отставали. Напитки наливали в большие рюмки, чуть прикрыв дно.
Когда был переведен на русский язык тост «За русских победителей!» — все поднялись. Встали и наши офицеры, но рюмки в руки не взяли — Сорокин приказал.
Американцы замерли, не донеся рюмки до губ, недоуменно смотрели, зашептались. К Сорокину подскочил переводчик:
— В чем дело, господин майор?
— Налейте нам полные бокалы!
Переводчик перевел, и грохнул смех. Всем нашим офицерам наполнили бокалы. Когда возгласы и смех стихли, Сорокин сказал:
— Мы, русские офицеры, к вашему тосту хотим добавить — за наших славных союзников американцев! — И он первый осушил бокал виски.
Девушки завизжали, полезли целоваться к нашим офицерам, сели им на руки, обняв за шею.
Сорокин велел Живайкину принести водку. В нашем обозе водка хранилась в канистрах, и пришлось разливать ее в стеклянные бутылки, найденные у хозяев.
Американцы рассматривали этикетки бутылок, но Сорокин сказал:
— Переведите. Во всех бутылках, какие бы на них ни были этикетки, — русская водка.
— Водка! Водка! — зашумели вокруг, отодвигая виски и коньяки.
В зал стали подходить еще девушки, их рассаживали с американскими офицерами. Началась настоящая пьянка, танцы, флирт.
Американцы выражали крайнее дружелюбие, обнимали наших офицеров, говорили, что не любят англичан — чопорных, холодных, корректных. Выражали мнение, что русские такие же, как и американцы. Наши офицеры с этим соглашались — простота общения и дружелюбие их покорили.
Ваня Живайкин так высказал свое восхищение знакомством с американцами и их подругами:
— Знаешь, Саша, если бы они говорили по-русски, их можно было бы принять за наших — хорошие ребята.
Наша спокойная «пограничная» жизнь на демаркационной линии продолжалась недолго. Вскоре нас сменила другая часть.
Мы вновь ехали к Дунаю, а затем вдоль его берегов. И опять нас поражали виды на каменные замки, островерхие кирхи, на острова-крепости и на реку в высоких зеленых берегах. Говорят и поют о голубом Дунае. Я же видел его только зеленым — в нем отражались высокие зеленые горы.
Мы возвращались к городу Санкт-Пельтен, у которого встретили Победу. Тогда мы не были в самом городе, теперь же мы въезжали в него по шоссе, идущему от Вены. Комендант Санкт-Пельтена определил нашу дислокацию в горном селе вблизи города. Наш обоз и солдаты, передохнув, стали подниматься по асфальтовой дороге в горы. Вдоль дороги шел огромный овраг, поросший лесом, а примерно на середине подъема в горы находилась плоская площадка. На ней скопились машины, подводы, люди. К ним присоединились и мы. Здесь артисты давали концерт. Мы разместились на склоне оврага, как в амфитеатре, а на площадке-сцене был развешен занавес, почти не скрывавший артистов и музыкантов.
Солисты выступали с известными песнями: «Темная ночь», «Ой, Днипро, Днипро!», «Бьется в тесной печурке огонь».
И вновь, отдохнув, мы идем дальше в горы. Наконец, мы въехали в село, расположенное на пологом склоне оврага-ущелья. Здесь и предстояло разместиться нашей роте.
Меня с Лосевым поместили в двухэтажном доме на крепком сельском подворье. Я занял второй этаж пристройки к дому, а рядом — хозяева. На первом этаже размещались кухня, столовая, кладовые, погреба, поскольку этот этаж с улицы упирался в опорную стену.
Наташу и Котю поселили во флигеле в нашем дворе, в отдельной части которого жила квартирантка. Двор был большой, с конюшней, в которой в стойлах находились шесть коров и пара волов. На противоположной стороне двора были высокий овин, молотилка с сельскохозяйственным инвентарем. На чердаке — скирда соломы. Со двора был выход в яблоневый сад и на огород.
Хозяин и хозяйка, уже пожилые добродушные люди, имели трех дочерей — двадцати, восемнадцати и шестнадцати лет. Мой «штаб» разместился в изолированной, закрывающейся комнате с выходом на открытую площадку. В него мы занесли железные сундуки с документами.
Роте было поручено нести охрану села. Но и сами селяне, нам на удивление, были организованы старостой в добровольные отряды по наведению порядка в селе и по очереди несли ночные дежурства.
Хозяйские дочери сначала прятались от нас, но постепенно осмелели. Павел Лосев был красавцем, привлекавшим внимание девушек, да и вели мы себя корректно и дружелюбно.
Меня все интересовало здесь, за границей. Я сравнивал хозяйство с нашим, и оно казалось мне идеальным. Конюшня чистая, стены побелены известкой, деревянные полы покрыты подстилкой из листьев, для уборки навоза устроены специальные лотки с уклоном, чтобы навоз стекал в железобетонный септик, где он перегнивал, уплотнялся и использовался потом как удобрение.
Коровы и волы были короткошерстные, через светлорыжую и белую шерсть просвечивала бело-розовая кожа. Даже метелки хвостов были чисто вымыты.
У хозяина имелся электродвигатель, установленный на двухколесную тачку. Его можно было перемещать в любое место и, подключив к электросети, использовать для работы различных механизмов и приспособлений: соломорезки, молотилки, циркульной пилы, насоса артезианской скважины, сепаратора, маслобойки, соковыжималки, точила… По всему двору, как и в хозяйственных постройках, были установлены электрические розетки.
Двор был выложен булыжником.
Часть своей земли Бауэр засевал клевером.
Выращивались также яблони, кусты помидоров, шпинат, огурцы и зелень. Много земли было занято картофелем.
Из яблок наши хозяева делали сидр, из помидоров — томатную пасту для заправки супов. Огурцы резались на специальной шинковочной доске на толщину тонкого картона, складывались в банки и заливались винным уксусом. Потом они использовались в качестве закуски под шнапс.
Для нас фрукты и овощи были лакомством, вносящим разнообразие в наш пресный мясо-макаронный рацион, всем уже осточертевший.
Иногда, собрав помидоры, огурцы и лук на грядках наших хозяев, я делал салат. Подсолнечного масла здесь не было, а оливковое ценилось на вес золота и использовалось в пищу редко, главным образом для заправки шпината.
Мой салат из свежих овощей для них это было в диковинку. А когда один небольшой помидор я съел, обмакивая в соль, на меня смотрели как на фокусника.
Мой салат попробовали, но есть не стали. Старшая из хозяйских дочерей, Клара, принесла из огорода пучок шпината. Хозяйка его нашинковала, сбрызнула винным уксусом, оливковым маслом, чуть присолила, попробовала сама и предложила мне. Но мне такое блюдо не понравилось — трава травой.
Мы с Лосевым приняли приглашение пообедать вместе с семьей хозяина дома. Ели молочный суп с капустой, заправленный томатом. Лосев им рассказывал, что такое борщ, как и из чего его готовить.
С помощью Павла начался разговор. Старик удивлялся, что мы, и особенно я, внешне ничем не отличаемся от австрийцев.
И тут меня точно бес подтолкнул. Чтобы завоевать доверие хозяев, а особенно их дочерей, я заявил, что я и есть австриец по отцу. Якобы в империалистическую войну мой отец попал в плен к русским, был направлен в Сибирь и там женился на русской.