В квартире все было разбросано, пол покрыт толстым слоем домашних вещей, одежды, белья. Просто поразительно, сколько разного барахла имела семья, проживающая здесь! Старшины, словно на свалке мусора, копались во всем этом, выбирая что-нибудь подходящее. Старшина Кобылин, видя мое безразличие к происходящему, сделал мне внушение:
— Вы, Уразов, что так смотрите? Думаете, и у ваших родных столько барахла? Мне писали из дома, что женщины ходят в одежде, пошитой из мешков, да и то рваных. А здесь столько добра пропадает! Что вы привезете в подарок после окончания войны своей матери?
Может, он был и прав. Я, видимо, был слишком «не от мира сего». Скорее чтобы не обижать старика и не быть «белой вороной», я тоже принялся копаться в завалах и в одежных шкафах. Там я нашел подходящее для сестер пальто с котиковым воротником, платья, нижнее белье, еще что-то. В душе я чувствовал стыд, унижение, обиду. Что ты делаешь с нами, война!
Прибежал ездовой и сообщил, что осколки снаряда вспороли металлическое жалюзи на витринах обувного магазина, а в нем полно обуви. Все бросились туда. Внутри уже копошились в полутьме солдаты, топтались по слою обуви, что-то выискивали, выбирали, что-то выбрасывали на улицу. Пары обуви перемешивались, получилась свалка.
Я попросил ездового Калмыкова выбросить мне женские туфли маме и сестрам. Но какие размеры, я не знал, в то время не очень в этом разбирались, просто мерили на ногу. Я взял белые для Зои, лакированные черные для Маши и коричневые маме. Мужской обуви там не было. Да если бы и была, то для отца я не подобрал бы — у него размер ступни был уникальный — 46-й. А о себе я не думал.
В то время уже разрешили высылать посылки из действующей армии: рядовому и сержантскому составу — по одной десятикилограммовой в месяц, а офицерам — по две.
Вновь начался обстрел. Стало темнеть. День 9 апреля показался мне годом.
Поздно вечером меня разбудил повар. Он сказал, что не знает, куда везти ужин для солдат. Старшины разъехались на поиски тылов снабжения, связные ушли к своим командирам на передовую. Комроты Сорокин, Наташа, Котя и охрана ночуют где-то в пустых квартирах — население города предпочитало в эти дни ютиться в подвалах.
Я хотел послать Лосева, чтобы он узнал расположение наших солдат, но совесть не позволила, решил идти сам. Повару велел ждать моего возвращения.
После бегства под Будапештом у нас теперь, на всякий случай, хранились гранаты для охраны штабных документов. При свете фонарика я проверил и дозарядил свой пистолет, взял две гранаты Ф-1, сунул их за широкий офицерский пояс.
Прижимаясь к домам, чтобы не задела шальная пуля, я пошел в сторону передовой. Я примерно знал, в каком районе находились наши бойцы, выстрелы помогали ориентироваться. Однако пока я шел, почти установилась тишина. Видимо, немцы ужинали, а наши, тоже ожидая ужин, не стреляли.
Я останавливался, прислушиваясь, не заговорят ли поблизости. Но было тихо. Значит, наши где-то дальше. Кажется, они стреляли в квартале за переулком.
Проскочил переулок. Крадучись, пошел дальше. Вдали на улице взвилась осветительная ракета, залила все вокруг голубым светом. Я прижался к водосточной трубе дома. Подумал: «Ну, немец далеко, а значит, и до наших еще надо идти!»
И я шел, до боли напрягая зрение и слух. В подожженном немецким снарядом костеле, в вышине, вспыхивали языки пламени, слабо освещая контуры улицы. Наверное, наши где-то здесь.
И вдруг с другой стороны улицы из окна по мне полоснула пулеметная очередь!
Я толкнул тяжелую дверь, она поддалась, и я оказался в темноте еле просматриваемого вестибюля. Широкая лестница вела к парадному остекленному входу в другое помещение. И на его фоне я увидел очертания человека, негромко окрикнувшего меня по-немецки. Наверное, меня спрашивали, кто я.
Влип! Вопрос повторился с тревогой и настойчивостью, и я заметил, что солдат поворачивается в мою сторону. Я лихорадочно соображал. Бежать в дверь — не успею: от пули не убежишь. Прыгаю в сторону от двери, падаю на пол, гранаты стукаются об пол и врезаются мне в живот. А я ведь про них забыл! Перевернувшись на бок, я выхватываю гранату из-за пояса, лихорадочно ищу кольцо… Меня оглушает автоматная очередь, но граната уже летит к немцу. Раздается взрыв. Я вскакиваю с пола и несусь к двери. Сзади слышу крики немцев: «Русские, русские!»
Я выскочил на улицу и сразу попал под двойной обстрел — и с немецкой, и с нашей стороны. Шмыгнул в проезд во двор, наткнулся на железный бак, больно ударившись коленом и животом, заскочил на него. В черном квадрате проезда сверкали фосфорные следы пуль, оттуда слышались крики, стоны, очереди из автоматов. Завязался бой. Но вскоре звуки стали отдаляться.
Затопали шаги, и кто-то вбежал во двор. Кажется, двое.
Я выхватил вторую гранату, нащупал кольцо и хотел уже кинуть, когда услыхал приглушенный мат и вопросы:
— Что у них там? Кто мог на них напасть?
— Кто там? — крикнул я. — Не двигайтесь!
— А ты кто? — спросили меня.
— Я — старшина Уразов из 68-й.
— Мы тоже из 68-й. Я — Максимов.
— Максимов! — И я бросился к ним.
— Откуда вы, товарищ старшина?
— Да вот вас искал и напоролся на немцев.
— Как же вы прошли наши боевые порядки? Почему вы здесь?
— Ищу, куда везти ужин.
— Какой тут ужин! Пошли к старшему лейтенанту Васильеву.
Мы вышли из проезда. Пули свистели по улице с нашей стороны. Видимо, наши думали, что немцы пошли в ночную атаку, и открыли бешеный огонь. Максимов крикнул в темноту:
— Лазарев! Прекратите стрельбу! Слышите? Прекратите стрельбу!
На нашей стороне стрельба утихла, и слышнее стали звуки боя в глубине немецкой обороны.
Мы, прижимаясь к домам, пошли к своим. Вскоре услыхали:
— Стой! Кто идет?
— Федя, это я, Максимов.
— Идите!
В комнату, где сидели бойцы, мы спрыгнули через выбитые окна прямо с подоконников. Из соседнего помещения я услышал голос старшего лейтенанта Васильева.
— Ну что там такое?
— Та вот, товарищ старший лейтенант, Уразов все и расскажет.
— Как Уразов? Откуда он?
Я рассказал все, что со мной произошло.
— А ведь они сами своих колотят! — воскликнул Васильев. — Привалов! Ко мне! Быстро сообщите Сорокину, что мы идем в наступление. Кочнев! Где Кочнев? Немедленно передайте старшему лейтенанту Пыпину, чтобы пришел ко мне. Приготовиться к атаке. Дозарядить оружие. Уразов! Останешься с нами, поведешь туда, где был.
С противоположной стороны улицы прибежал со связными Пыпин. Мне пришлось повторить свою недавнюю историю.
— Видимо, немцы струхнули, думали, что мы их атакуем, и отступили. Надо немедленно занять квартал, пока они не спохватились. Как ты думаешь? — спросил Васильев Пыпина.
— Согласен. Мы избежим потерь, захватив сейчас дома противника. Только нужно сделать это быстро.
— Передайте мою команду: всем выйти на улицу. А ты, Коля, беги к своим. Сейчас и двинемся.
Как только Пыпин вывел своих бойцов из домов, все двинулись по обеим сторонам улицы в сторону затихающего боя. Я, помкомвзвода Максимов и несколько бойцов с автоматами шли впереди. Вот и здание, в котором я устроил переполох. Дверь не закрыта. Прямо на пороге и на тротуаре лежали убитые немцы. Я хотел войти в здание, но Васильев скомандовал:
— Вперед! Не останавливаться!
Мы почти бегом устремились по улице, вдруг раздался сильный взрыв. Огонь хлестнул вверх и осветил на миг канал. Мост, через который перескакивала улица, был взорван. В небо взвилась ракета, и в ту же минуту над нами, упавшими на мостовую, пронеслась длинная пулеметная очередь. С другой стороны канала протянулись пунктиры трассирующих пуль. Раздался предсмертный крик, кто-то застонал.
— Занять оборону! Приготовиться к отражению атаки!
Но атаки не последовало. Одни фашисты успели перейти через мост, другие разбежались вдоль набережной канала на нашей стороне. Сверкали огоньки выстрелов, но это могли стрелять наши соседи — ночью не разобрать.
— Закрепиться на угловых домах! — скомандовал Васильев.
Он велел мне и своему ординарцу идти к обозу и доставить сюда кухню, пока не рассвело. Бухали выстрелы, видимо, для острастки.
Идя по улице к своему обозу, мы услышали стон. Осторожно подошли. На тротуаре у здания, где я встретился с немцами, стонал тяжелораненый. Ординарец сверкнул карманным фонариком. Перед нами лежал здоровенный немец, и из-под него текла лужа крови.
— Привалов, у вас есть индивидуальный пакет?
— Есть, но он может пригодиться мне. Пусть подыхает, как недобитая собака, — зло сказал ординарец.
Мы пошли дальше, и вскоре нас окликнули:
— Кто идет? Стоять на месте!
Я ответил. К нам подошел ординарец Сорокина и повел меня к нему. Я рассказал командиру роты, что произошло. Слушали и другие.