Читать интересную книгу Мартовские колокола - Борис Батыршин

— Но ему явно очень плохо — продолжал настаивать франт. — Я — приват–доцент по кафедре медицины. Поверьте мне, у вашего товарища очень нехороший кашель…

— Спасибо, спасибо, господин приват–доцент, — бормотал Виктор, увлекая исходящего кашлем Лопаткина в сторону от фонарей, к выходу с бульвара. — Спасибо, мы уж как–нибудь сами…

«Вот принесла их нелёгкая, — раздосадованно думал он. — Только–только разговор на нужную тему зашёл… Впрочем, не беда — друг Володенька уже совершенно дозрел для пояса шахида. То есть он, конечно, не знает, что это называется «пояс шахида», но оно ведь и неважно, так? Главное — колебаться будет ничуть не дольше чем обычный шахид. То есть — ни секунды. Что ж, господин генерал от кавалерии Долгоруков, уважаемый московский генерал–губернатор, похоже, вас ждёт сюрприз. Только уж извините — крайне неприятный. Ничего личного, как говорится, просто так уж вам не повезёт — встретитесь вы со студентом Володей Лопаткиным в самый главный, завершающий момент его жизни…»

* * *

— Какие у вас интересные коньки, Иван! — сказала Варя, хватаясь за мой локоть на крутом повороте у столба, украшенного гроздьями разноцветных электрических лампочек. Никогда таких не видела! А что это на них за надпись такая?

«Еще бы ты видела! — подумал я. — И дёрнул меня чёрт притащить с собой коньки из дома… Нет, они, конечно, не отсвечивали на весь каток флуоресцентным пластиком немыслим–кислотных расцветок, но всё же — пластмассовые нашлёпки, защищающие костяшки, белые пластиковые «стаканы» со впрессованными в них узкими стальными лезвиями, да и надпись эта брендовая, будь она неладна… А всё почему: не решился уродовать ноги на здешних «прокатных» уродцах, которые — не поверите! — надо приматывать к ноге какими–то ремнями. А вот Варенька, ничего, катается — и, пожалуй, получше чем я на своих супер–технологических, со вставками из микропоры…»

Пришлось выкручиваться:

— Это.. мнэ–э–э… отцу прислали, из Канады!

Хоть здесь не соврал — коньки и правда, были не китайские, а самые натуральные, канадские и стоили кучу денег. Их мне прислала моя американская мамаша, во время очередного приступа материнской любви — когда вспомнила, что у неё вообще–то имеется старший сын, оставленный в дикой Рашке… не хочу об этом, неприятно…

А Варенька, раскрасневшаяся, весёлая, продолжала щебетать:

— Ой, Иван, что–то у меня правый конёк вихляется. Давайте найдём местечко, я поправлю…

— Да в лёгкую… простите, Варя, конечно, сейчас…. — поправился и мы покатили к лавочкам, окружающим снежный островок посреди катка. На ходу мы то и дело уворачиваться от парочек. Разок мимо нас пролетели Марина с Серёгой Выбеговым — на ходу кадет сделал нам ручкой а Маринка послала воздушный поцелуй. За сестрой с её кавалером следовал Николка; наш гимназист катался куда хуже и меня, и даже хуже своей сестрицы, так что сейчас ему было не до того, чтобы глазеть по сторонам — все силы уходили на то, чтобы удержаться на ногах…

— Ну что же вы, Иван! — послышался недовольный голосок моей дамы. — подайте мне руку, я сяду…

Машинально я протянул Варе руку; она, затормозив, пристроилась на краешке заполненной до отказа лавочке и принялась возиться с ремнями. Было неудобно — длинные полы платья мешали добраться до пряжки, коротенький полушубок (или как это здесь у них называется?) не давал нормально согнуться в поясе и дотянуться до высокого башмачка, к которому были примотаны лезвия. Я спохватился:

— Постойте, Варь, давайте помогу!… — опустился на колено перед девочкой, и подхватил ладонью лодыжку, с намерением подтянуть ремни.

Вместо того, чтобы протянуть мне ногу с коньком, Варя дёрнулась назад, вырвав ногу, и чувствительно заехав лезвием конька мне по ладони.

— Черт… так и руку распороть можно!

— Простите… буркнула Варенька и я удивлённо поднял на неё глаза — голос девочки звучал как–то странно.

Да и сама она, похоже, не была в восторге от моей галантности. Я оглянулся по сторонам — барышня лет двадцати, сидевшая рядом с нами, с удивлением смотрела на меня, а её спутник, молодой офицер–артиллерист понимающе усмехнулся. Я с запозданием сообразил, что делаю что–то не то: ну да, подобный насквозь естественный для нас жест — поправить конёк спутнице на катке, — здесь, пожалуй, может быть воспринят как изрядная фривольность…

— Простите… гхм… — в замешательстве выдавил я. — Простите, Варя, я хотел… А вот у нас, в Канаде, так принято, чтобы кавалер помогал даме зашнуровывать коньки на катке…

Я нёс какую–то чушь и, наверное, сам запутался бы — но тут Варя, решительно отстранив мою руку (сам не заметил — но я всё так же стоял перед ней на колене и продолжал цепляться теперь уже почему–то за лезвие конька), быстро привела свой спортинвентарь в порядок.

— Поедемте, Иван, давайте догоним Марину с моим кузеном…

Мы проделали ещё два круга. Лисья шапочка Маринки и башлык Серёжи то и дело мелькали впереди; начал идти лёгкий снежок, оркестр заиграл какой–то прозрачный, искристый вальс, и мне так и хотелось подхватить Варю за руки и закружиться с ней по льду — хоть я и совершенно не умею этого делать, но сейчас наверное, получится…

Музыка затихла. Я вдруг обнаружил, что мы с Варей возле террасы с оркестром, и она, задыхаясь (последний круг был, кажется, слишком быстрым) смотрит на меня такими сияющими глазами, что я сразу забыл, что вокруг меня девятнадцатый век, и до моего рождения еще, строго говоря сто двенадцать лет. Я осторожно положил ладони ей на плечи, и девочка — девушка? — боязливо подалась ко мне, закрыв глаза, и…

— Так–так! раздался злодейский голосок Марины. — Вот вы, значит, куда спрятались!..

Волшебство кончилось. Варенька вырвалась из моих объятий и скрылась в толпе катающихся. Оркестр снова заиграл — кажется, на этот раз мазурку, — а я торчал возле террасы, как дурак и глядел ей вслед…

Серёжа Выбегов стоял за спиной Маринки и тоже молчал — не знал, как себя вести в щекотливой ситуации.

«Как бы он мне в рожу не заехал, — ни с того ни с сего подумалось мне. — он же белый офицер, хотя и кадет, у них тут правила чести, а Варька — его кузина… тьфу, какой нахрен белый, что я совсем свихнулся со всем этим?!..»

Марина неожиданно подхватила меня под локоть и увлекла в сторону от террасы с оркестром. Серёжа проводил нас неодобрительным взглядом, но, подчиняясь её жесту, остался на месте

— Кстати, мон ами Жан, — ласково–ядовито произнесла Марина. — давно хотела вас спросить — а кто вы на самом деле? Раз уж вы вздумали вскружить голову моей лучшей подруге, то, я, пожалуй, имею право это знать? —

— Как это- кто? — опомнился я. — Марин, я же вам сто раз рассказывал…

— Да–да, конечно, Аляска, Америка, трудное детство, револьвер вместо деревянной лошадки. — картинно скривилась Марина. — Жан, оставьте эти милые сказки для нашего дворника? Пока за вами бегал только мой дражайший кузен, я не вмешивалась, в конце концов — он мальчишка, у вас свои дела. Но, раз уж речь зашла о таком воздушном существе как Варенька… Давайте–как, признавайтесь, ваш отец, кто — капитан Немо или сумасшедший учёный с острова Лапута. И — не вздумайте мне лгать, учтите, я всё про вас знаю!

Я ошалело озирался по сторонам и молил бога только об одном — чтобы Серёжа Выбегов, изо всех сил делающий вид, что ему нет никого дела до нашего с Мариной разговора, и в самом деле ничего не слышал.

— Любезничаете? — спасение пришло в лице Вареньки; она, видимо, сделал круг, и вот, снова оказалась возле террасы. — Ну, спасибо тебе, Марин, век не забуду….

— Не стоит, Heureux de vous aider, mademoiselle Rusаkova[74], — Маринка присела в шутливом реверансе. — Ладно, поехали ещё покатаемся. А вы, милый мой Жан, не надейтесь, что наша беседа закончена. Не далее как сегодня вы с моим дорогим кузеном мне всё расскажете!

— И упорхнула под мазурку вместе с Серёжей.

Нет, видали? И что мне теперь прикажете делать???

Глава десятая

Вечер, поздно. С ног, кажется, сейчас свалишься от усталости… в последнее время часто случается приходить домой в таком вот, выжатом, как губка состоянии. На углу оранжево мерцает фонарь… кто там?

Никого. Показалось. Неужели уже начинаются видения?

Надо идти домой. Правда — очень не хочется — дома сестра, Аня. Меньше двух недель прошло, после годовщины смерти папы. Ани в тот день целый день не было дома; когда спросил, где была — ответила: «На Волковом кладбище».

Нехорошее место. Осенью, на двадцать пятую годовщину смерти Добролюбова — попались там казакам… чудом целыми ушли…

— На Волковом? Зачем, Аня? Папа же не там лежит…

Пожала острым плечиком:

— Не знаю…. всё равно. Ходила, плакала… потом домой. По дороге думала о маме, младших… они ведь совсем–совсем одни, там, в Симбирске!