– Что за дьявол? – спросил один.
– Да это женщина! – вскричал второй. – Одетая мужчиной!
– Это было пари, – бросила через плечо Пиппа, вспомнив, как часто Грегори подбивал ее на спор.
– Ох, – выдохнул один из фермеров, и его физиономия осветилась пониманием.
– И вас, джентльмены, это пари никоим образом не касается, – весело изрекла леди Брейди. – Пожалуйста, идите своей дорогой.
Что они оба с готовностью и сделали.
Выпив лимонаду и вернувшись в карету, где тихонько похрапывал на сиденье мистер Доусон, Пиппа сняла шляпу, парик, шейный платок, очки и вытащила шпильки. Потом подкрепилась хлебом с сыром. Чувствуя себя теперь гораздо лучше, она приготовилась к тому, чтобы рассказать матушке Грегори столько, сколько сможет, не смутив ее до такого состояния, когда ей понадобится нюхательная соль.
Но ее опасения в отношении леди Брейди были совершенно напрасны. Та все время кивала и слушала, на ее лице ни разу не промелькнуло осуждение.
Поэтому Пиппа сама не заметила, как поведала ей всю историю целиком.
Ну, почти целиком.
Но определенно больше половины.
– Бедный мистер Доусон. – Леди Брейди посмотрела на спящего, потом ее озабоченный взгляд вернулся к Пиппе. – И мне ужасно жаль, что тебе пришлось перенести такую травму.
– Со мной все хорошо. – Пиппа заправила прядь волос за ухо. – Теперь.
– Все остальное ерунда в сравнении с тем, что ты цела и невредима, хвала небесам. – Леди Брейди сжала ее руку. – Но нам еще предстоит решить другие вопросы.
– Конечно, – вымолвила Пиппа.
– Если ты не испытываешь желания обсуждать их сейчас, я пойму. Может, хочешь отдохнуть?
– Нет, спасибо. – Пиппа сглотнула. – На душе у меня станет легче, если я поговорю с вами о нескольких последних днях. Думаю, я могла бы воспользоваться советом, поскольку рядом со мной сейчас нет матери. Но даже если бы мама была здесь, не уверена, что она знала бы, что сказать. У нее так много своих забот.
– Я понимаю, – добросердечно отозвалась леди Брейди. – Буду счастлива помочь. – Она глубоко вздохнула, и Пиппа сделала то же самое. – Итак, – тихо проговорила леди Брейди, – ты спала в спальне Грегори.
Пиппа кивнула и, несмотря на смущение и испуг, взгляда от собеседницы не отвела.
– Есть ли вероятность, что ты беременна? – Маркиза слегка наклонила голову набок и ждала.
Момент был крайне деликатный.
У Пиппы загорелись щеки.
– Тут я могу вас заверить: совершенно точно – нет.
Леди Брейди нежно улыбнулась:
– Я знаю, дорогая, каково это – влюбиться. Знаю опасности. Их множество.
– Правда?
– О да. Как и удовольствий. – Леди Брейди тихо усмехнулась и устремила взгляд в окно, погрузившись в какое-то воспоминание, вероятно, недавнее. Судя по тем нежным взглядам и прикосновениям, которыми маркиз с маркизой постоянно обмениваются на людях, они пылко любят друг друга.
Пиппа поймала себя на том, что тоже мечтательно улыбается, думая о Грегори, но поспешила стереть улыбку с лица. Негоже это. В конце концов, она же разговаривает со второй матерью Грегори.
– Путь к истинной любви нелегок. – Леди Брейди все еще смотрела на проплывающий за окном пейзаж. Солнце уже миновало зенит и изливало яркий свет на поле, мимо которого они проезжали. – И не каждый его находит. Но если ты нашел, твоя жизнь не становится вдруг сладким пирожным с розовой глазурью. – Она посмотрела на Пиппу и выгнула бровь. – Не так ли?
– Ни в коей мере, – согласилась Пиппа.
– Однако иметь того, с кем можно разделить и радость, и горе, когда оно придет – а оно не минует никого из нас, – это величайшее счастье. – Леди Брейди потрепала ее по руке. – Поэтому мой совет тебе, дорогая: не упусти свою любовь, если считаешь, что нашла ее. Не могу представить, чтобы Грегори после того, через что вам вместе пришлось пройти, не питал к тебе самой нежной, самой глубокой привязанности.
– Правда?
– Он же мог развернуться и отвезти тебя назад в Пламтри, но отчего-то не сделал этого.
– Я давила на него. Теперь из-за этого меня мучает совесть.
– Не стоит. Ты имеешь право на свои чувства. – Леди Брейди взяла руку Пиппы в свою. – Я не сомневаюсь, что ты повлияла на него, но, думаю, дело тут не только в твоей настойчивости. Несмотря на все свои угрозы и громкие слова, Грегори хотел сделать тебя счастливой.
Пиппа изумленно округлила глаза.
– И, – леди Брейди подняла указательный палец, – хотел побыть с тобой. Если бы он отвез тебя в Пламтри, ему пришлось бы оставить тебя там.
Пиппа покраснела, уже в который раз.
– Вы правда так думаете?
Леди Брейди засмеялась и кивнула:
– Конечно. Грегори из тех, перед кем расступаются другие джентльмены, когда он входит в комнату. И он не из тех, кем можно помыкать. У него имеются свои резоны для всего, что он делает. И моя дорогая, я считаю, что ты стала его приоритетом. – Маркиза сжала ее руку. – Ты любишь его?
– Он для меня все, – ответила Пиппа. – Все.
– Ох. – В глазах леди Брейди заблестели слезы. – Как же приятно слышать, что ты говоришь такое о нашем Грегори.
У Пиппы глаза тоже были на мокром месте, и она украдкой вытерла их.
– Надеюсь, и он меня любит.
– Дорогая, подозреваю, что это именно так. – Леди Брейди весело рассмеялась.
В душе Пиппы расцвела надежда. От одной мысли о том, что Грегори может любить ее, внутри все затрепыхалось, словно вспорхнула сотня бабочек.
– Не знаю, леди Брейди. Вы же не видели, как он смотрел сегодня на Элизу. Боюсь, он все еще любит ее.
Леди Брейди вздохнула:
– Он никогда ее не любил.
– Не любил?
– Нет. После его отъезда в Америку Питер рассказал нам, что произошло в саду. Грегори собирался сделать Элизе предложение.
– Вот как? – Сердце Пиппы упало.
– Да, – подтвердила леди Брейди. – Но не потому, что любил ее. Позволь мне объяснить с самого начала, если получится.
– Прошу вас. – Пиппа будет ловить каждое слово.
На лице леди Брейди вновь появилось то счастливое, устремленное вдаль выражение.
– Я знала Грегори еще совсем маленьким. Я работала белошвейкой, держала свой маленький магазинчик в Лондоне.
– Правда?
– Да. Ну, эту историю я расскажу как-нибудь в другой раз. – Она махнула рукой. – Достаточно сказать, что мальчики часто приходили на примерку одежды. Десятилетний Грегори всегда был довольно неугомонным – типичный мальчишка, который не может устоять на одном месте дольше минуты, но он был очень внимателен и заботлив по отношению к своей матери. Меня всегда поражало в нем это качество. После ее смерти он остался тем же мальчишкой, но стал очень строг к Питеру и Роберту, сурово одергивая их, когда во время примерки они начинали вертеться или шалить. Я видела, что как старший брат он чувствует ответственность, но дело было не только в этом. Он стал непреклонным, и под внешней веселостью ощущалась какая-то печаль, даже тяжесть.