Читать интересную книгу Слово президента - Том Клэнси

Они и впрямь верили в это, да и Келти, подобно двум своим помощникам, был накрепко привязан к этой политической мачте, способной выдержать внезапно разразившийся шторм. В какой степени Келти руководствовался собственным честолюбием, не мог сказать даже он сам, поскольку верил собственным заверениям, после того как твердил их на протяжении десятилетий своей политической карьеры. Случалось, что политический курс страны не совпадал с его убеждениями, но, подобно тому как проповедник-евангелист имеет только слово, чтобы убедить людей вернуться в лоно Истинной Веры, так и Келти понимал, что его долг объяснить стране, где находятся ее философские корни, которые он отстаивал на протяжении пяти сроков пребывания в Сенате и более короткого срока на посту вице-президента. Средства массовой информации больше пятнадцати лет называли его Совестью Сената и любили за его убеждения, веру и политических союзников.

Было бы неплохо посоветоваться по этому вопросу кое с кем из их представителей, как он нередко делал это в прошлом, проводя брифинг по законопроекту или поправке, интересуясь их точкой зрения — средства массовой информации души не чаяли в тех, кто спрашивали их мнение по разным вопросам, — или принимая меры, чтобы заручиться поддержкой тех, кто разделяли его убеждения. Но не в этом случае. Нет, сейчас он не мог прибегнуть к этому. Ему нужно вести честную игру. Нельзя идти на риск, будто он заискивает перед кем-то, а вот намеренное желание избежать такого маневра придаст видимость легитимности его действиям. Благо страны — вот главная цель. Всеми силами он должен отстаивать этот образ. Впервые в жизни Келти откажется от всех политических ухищрений и, поступив таким образом, сделает особенно ярким новое направление своих устремлений. Самое главное — выбрать нужный момент. А вот в этом ему помогут преданные люди из средств массовой информации.

* * *

— Сколько сейчас времени? — спросил Райан.

— Половина девятого по восточному поясному, — ответил ван Дамм. — Сегодня пара специальных программ, и компании попросили уступить на этот раз.

Райан мог бы недовольно заворчать, но удержался. Впрочем, досада отчетливо отразилась на его лице.

— Это означает, что масса людей на Западном побережье будут слушать тебя по радио в своих автомобилях, — пояснил Арни. — Передачи будут вестись по всем пяти главным каналам, а также по Си-эн-эн и Си-Спэн. Учти, что они не обязаны делать это и согласились в знак любезности. Политические выступления...

— Черт возьми, Арни, это не политическое выступление, это...

— Господин президент, постарайтесь привыкнуть к этому, ладно? Всякий раз, когда вы расстегиваете брюки в туалете, это тоже политический шаг. Без этого вам не обойтись. Даже отсутствие политики является политическим заявлением. — Арни прилагал массу сил, чтобы обучить своего нового босса. Райан внимательно прислушивался к тому, что ему говорили, но не всегда следовал советам.

— О'кей. У ФБР нет возражений против того, чтобы я рассказал обо всем?

— Я говорил с Мюрреем двадцать минут назад. Он не возражает. Я только что поручил Кэлли включить это в текст твоего выступления.

* * *

Она могла бы иметь кабинет и получше. Как президентский спичрайтер номер один она могла бы потребовать и получить позолоченный компьютер, стоящий на письменном столе из каррарского мрамора. Вместо этого она пользовалась стареньким десятилетней давности компьютером «Эппл Макинтош классик», потому что он был счастливым и маленький экран не мешал ей работать. В то далекое время, когда Зал переговоров с индейцами действительно использовался по своему прямому назначению, помещение, где находился ее кабинет, было чем-то вроде чулана или кладовки. Письменный стол изготовили заключенные одной из федеральных тюрем, а креслу, хотя и удобному, было тридцать лет. В кабинете был высокий потолок, и это позволяло ей курить, нарушая федеральные правила и правила Белого дома, на исполнении которых в ее случае не настаивали. Последний раз, когда кто-то попытался ворваться к ней в кабинет, агенту Секретной службы пришлось силой оттащить ее от сотрудника, чтобы она не выцарапала ему глаза. То, что не последовало ее немедленного увольнения, было знаком для всего персонала Старого Здания исполнительной власти — некоторых сотрудников не следует трогать. Кэлли Уэстон относилась к их числу.

В кабинете не было окон, что вполне ее устраивало. Реальностью для нее был компьютер и фотографии на стенах. На одной из них был изображен ее пес Холмс, старая английская овчарка (названная так в честь Оливера Уэнделла, а отнюдь не Шерлока; она восхищалась прозой этого янки с Олимпа — такая похвала доставалась от нее немногим). Остальные были фотографиями политических деятелей, друзей и врагов, и она постоянно рассматривала их. За спиной стоял маленький черно-белый телевизор и видеомагнитофон, причем первый был обычно настроен на Си-Спэн или Си-эн-эн, а вторым она пользовалась для записи речей, написанных другими и произнесенных в самых разных местах. Политическая речь являлась, по ее мнению, высшей формой человеческого общения. Шекспир мог потратить два или три часа в одной из своих пьес, чтобы довести до слушателя свою мысль. Голливуд пытался сделать то же самое, причем за такое же время. К ней это не относилось. Ей выделялось не больше пятнадцати, может быть, в самом крайнем случае сорока пяти минут, и ее мысли имели огромное значение. Они должны были потрясти одновременно среднего гражданина, опытного политика и самого циничного репортера. Она внимательно изучила тему выступления, а сейчас изучала Райана, раз за разом прокручивая на видеомагнитофоне те несколько фраз, которые он произнес в ночь своего вступления на пост президента, и затем его краткие телевизионные интервью на следующее утро. Она следила за его глазами и жестами, за его напряжением и страстью, за тем, как он двигался и за языком его тела. Говоря абстрактно, ей нравилось то, что она увидела. Райан был человеком, которому она доверилась бы как своему финансовому советнику. Но ему предстояло многому научиться, чтобы стать политическим деятелем, и кто-то должен научить его — а может быть, его не надо учить? Интересная проблема. Может быть.., если он не будет вести себя, как политический деятель...

Проиграет она или выиграет, работать с ним будет интересно. Впервые за все время, проведенное в Белом доме, перед ней интересная проблема, а не просто скучная работа.

Никто не хотел признавать этого, но она была одним из самых проницательных людей, работающих в Белом доме. Фаулер знал это, как и Дарлинг, и потому они мирились с ее эксцентричными выходками. Старшие политические консультанты ненавидели ее, обходились с ней, как с полезным, но незначительным сотрудником, и прямо-таки шипели от ярости, когда она пересекала улицу и шла прямо в Овальный кабинет, потому что президент доверял ей, что можно сказать всего лишь о немногих функционерах Белого дома. Это привело, наконец, к тому, что один кретин ядовито заметил, что у президента существуют особые причины для встреч с нею, тем более что жители той части страны, откуда Кэлли родом, отличаются свободой нравов, когда речь заходит о... Агент сумел оторвать ее руки от лица этого худосочного кретина, но не успел остановить удар ее колена. Случившееся не попало в газеты. Арни объяснил молодому человеку, что возвращение в центр исполнительной власти будет для него затруднено обвинением в сексуальных домогательствах, — а потом взял и просто уволил его.

Ей нравился Арни.

Текст выступления ей тоже понравился. Пришлось потратить четыре часа вместо обещанных трех — немало сил ушло на то, чтобы составить текст выступления продолжительностью двенадцать минут и тридцать секунд. Кэлли предпочитала писать тексты более короткие, чем предполагалось, потому что президенты любят говорить медленно. По крайней мере большинство президентов. Райану придется научиться этому. Она ввела фразу «КОНТРОЛЬ — Р», чтобы текст выступления был напечатан шрифтом «Гельветика», размером 14 пунктов в трех экземплярах. Найдутся политические жополизы, которые прочитают текст выступления и попытаются внести поправки. Сейчас это не составляло такой проблемы, как прежде. Когда принтер замолк, она сложила страницы, скрепила их и сняла трубку телефона. Верхняя кнопка быстрого набора соединила ее с соответствующим столом на противоположной стороне улицы.

— Уэстон к боссу, — сказала она, обращаясь к секретарю, ответственному за доступ к президенту.

— Приходите прямо сейчас.

Дальше все прошло так, как полагается.

* * *

Моуди увидел, что Бог не услышал ее молитвы. Ничего не поделаешь, с самого начала у нее почти не было надежды. Доктору было трудно сочетать веру в ислам с научными познаниями, так же как это составляло непростую проблему и для его христианских и языческих коллег. Конго было открыто для христианства уже более ста лет, но прежняя приверженность аниматизму[32] здесь все еще имела прочные корни, и это позволяло Моуди презирать местных жителей. Проблема была вечной — если Бог был Богом милосердия, почему он не препятствовал несправедливости? Этот вопрос неплохо бы обсудить со своим имамом, но сейчас было достаточно того, что подобные вещи происходят даже с благоверными.