– Да, ты прав. Так значит ты считаешь, что Моррисон остался жить на острове?
– Именно так я и думаю.
Николас развел руками.
На острове нет посторонних. Тот человек... пилот самолета, он уехал отсюда.
– Когда? – жестко спросил Китсон.
– Моррисон – человек примерно нашего возраста, – сказал я. – Англосакс, значит маловероятно, что он может сойти за грека. К тому же у него на лбу в результате аварии могли появиться шрамы.
Кен не сводил глаз с Николаса и по его лицу расползалась нахальная ухмылка.
– Привет, Моррисон, – негромко сказал он.
– Я – немец и приехал сюда только в... – вяло запротестовал Николас.
– Оставь это, – оборвал его я. – Десять лет назад превратить себя в немца было неплохой идеей: кому может прийти в голову, что это сделал англичанин. Так сказать война окончена, и теперь мы все отличные ребята.
Николас неторопливо переводил свой взгляд с одного на другого. Ветер стал еще крепче и прохладнее, а теперь еще и начинался дождь, но, похоже, никто из нас троих этого не замечал.
– Там на Саксосе дожидается настоящий немец, – пояснил Кен. – Он за несколько секунд выведет тебя на чистую воду, правда, он своими манерами очень сильно отличается от нас и не в лучшую сторону.
– Конечно, нужно время, чтобы все обдумать, примирительным тоном сказал я. – После этих десяти лет трудно свыкнуться с этой мыслью. Н постарайся все обдумать в срок. У нас не так уж много времени на размышления.
– Ладно, – сказал Николас. – Что вам нужно? – в его голосе появилась безысходность, но теперь он звучал намного естественнее.
– Драгоценности, – выдохнул Китсон.
Он покачал головой.
– Я уже продал их одному человеку там, в Афинах.
– Нет, – возразил я. – Слишком долго объяснять, почему мне точно известно, что ты продал не все драгоценности. Просто считай, мне все известно. Мы предлагаем тебе заключить сделку по поводу того, что осталось.
Николас не сдавался.
– Я уверяю вас...
– Не надо меня уверять! – вскипел я. – Человек, у которого они были похищены, тот самый набоб, сейчас дожидается на Саксосе хорошей погоды. Не пройдет и нескольких часов, как он свалится тебе на шею. Можешь заключить сделку с нами, а можешь поговорить с ним, но никаких сделок уже не будет. Потому что это его драгоценности – или ты забыл? Передай нам остальное и ему незачем знать, что ты остался в живых.
Он задумчиво посмотрел на меня. Порывы ветра становились все чаще, а горизонт превратился в одно сплошное грозовое облако.
– Вы их купите у меня? – медленно, словно нехотя процедил Николас.
– Ты войдешь с нами в долю из того, что удастся за них выручить.
– Какие гарантии, что меня не обманут?
– У тебя нет никаких гарантий, – ответил я, – но есть просто удивительно паршивая альтернатива.
Он почему-то принялся разглядывать свои ноги.
– Встретимся в кафе, – сказал Николас.
34
В кафе была небольшая керосиновая печурка, мы скрючились над ней и потягивали коньяк. От нашей одежды шел пар. Гроза захватила нас по дороге к бару. Теперь мы устроились в тепле, а дождь барабанил по стеклам, и вода из-под двери сочилась вниз по ступенькам.
Владелец этого заведения склонился над нами с бутылкой в руке. Очевидно он решил, что мы попали в неприятную передрягу и нам пришлось произвести вынужденную посадку. Это подвигло его оказать нам радушный прием, как и следовало добропорядочному островитянину по отношению к жертвам кораблекрушения. По местным меркам это означало коньяк. В некотором роде я даже был с ним согласен и уже допивал четвертый стакан.
Наконец мне удалось донести до его сознания, что если он уж столь великодушен, то мог бы раздобыть нам немного еды. Эта идея его явно увлекла, и он отправился в заднюю комнату претворять ее в жизнь.
Кен прислонился к стене и прикрыл глаза. В баре царил уютный полумрак, барабанивший дождь делал эту обстановку еще приятнее. Стрелки моих часов показывали десять пятнадцать. Гроза еще два-три часа будет висеть над нашей головой, а значит набоб со свитой окажется здесь не раньше двенадцати.
Через некоторое время появился хозяин бара с тарелками, сыром, медовыми лепешками и буханкой хлеба.
Китсон отделился от стены и принялся за еду. Комната уже вполне согрелась, воздух в ней был влажным и попахивал керосином. Мы расстегнули куртки ровно настолько, чтобы не показалось оружие, торчавшее за поясом.
Я прикурил сигарету и откинулся на стуле.
– Как рука?
– Немного занемела, но я думаю, все будет о'кей, – он осторожно прислонился к стене, закрыл глаза и обмяк. У него, как и у всех пилотов, была профессиональная сноровка в умении ничего не делать, когда делать нечего.
Часов в одиннадцать появился Николас, то есть Моррисон. Он весь промок насквозь, перемазался в масле и выглядел почти изможденным. Хозяин с любопытством посмотрел на него. Николас что-то ему сказал и плюхнулся на табуретку рядом с нами. Хозяин налил ему стакан коньяка.
– Ну? – спросил Кен.
Николас посмотрел на печку, лицо его было неестественно бледным.
– Они у меня в доме.
– Раз ты готов, то пора отправляться, – сказал я.
Он залпом осушил свой стакан и снова стал смотреть на меня.
– Я-то думал, что к этому времени о них все забыли, – тихо сказал он. – Столько лет прошло. Мне казалось, что их хозяину нет до них никакого дела, и поэтому стал их продавать.
– Слишком короткий срок, чтобы забыть про полтора миллиона, – заметил Китсон.
– Как ты узнал про меня? – Николас посмотрел мне в лицо.
– Я уже приводил некоторые доводы в подтверждение этой догадки. Кроме того, когда я впервые появился здесь неделю назад и поинтересовался, что стало с пилотом "Дакоты", то тебе пришлось спрашивать об этом у хозяина бара. Такой вопрос сразу же возникает у любого, кто узнает о крушении самолета. Любой островитянин должен ответить на него, не задумываясь.
– А почему ты на этот раз появился в этих краях? – с тихой горечью в голосе спросил Николас.
– Время от времени кто-нибудь куда-нибудь приезжает. Тебе следовало знать об этом.
Он не обратил на мои назидания никакого внимания.
– Тебе непонятно, почему я посадил те деревья? Неужели это так сложно?
Я пожал плечами.
– Эти деревья растут на могиле Моррисона.
Николас следил за каждым моим движением и даже улыбался. Он ждал моего вопроса, но я продолжал молчать.
– Теперь я Николас Димитри. Моррисон умер. Но тебе этого не понять.
Я мог бы и сам догадаться обо всем, а может быть и нет. Ему просто хотелось рассказать мне про это. В конце концов после десяти лет ожидания этому человеку было просто необходимо перед кем-то выговориться.