Как только молния полностью вышла из Киса, Трис заключила бочку в сферу защитной магии.
Она попятилась, чувствуя, как его сила бьётся о её сферу. С секунду ничего не происходило. Вдруг бочка задрожала, вздрогнула, и с рёвом взорвалась, обрушив уголь и стекло на магический барьер. Сфера наполнилась дымом, будто её сила была стеклом; дым вихрился и изгибался внутри.
— Красота, ‑ прошептала Глаки.
— Глупость, ‑ с досадой сказал Кис.
— Тебе нужно было это выяснить, ‑ сказала ему Трис, наблюдая, подбоченившись, как постепенно оседают дым и пепел. ‑ Теперь ты знаешь.
— И мне придётся заплатить А́нтону за бочку, и купить новую, ‑ мрачно заметил Кис. ‑ Нужно ещё стекла сделать. Но это же должно было сработать, чёрт его побери!
Трис пожала плечами:
— Это молния. Она слушается слов «должно быть» не больше тебя.
— Ай, ‑ сказал Кис, вздрогнув. Он посмотрел на шар у себя в руках. Поверхность была чиста, но он едва ли вытянул сколько-нибудь молний из внутренней части. Он вздохнул, и осел на скамейке. ‑ Значит, будем ждать, ‑ сказал он, смирившись. ‑ Я… ‑ он встал, покачиваясь.
— Я схожу за обедом, ‑ сказала Трис, видя, как под его кожей стекали последние капли магии. «Интересно, как академические маги никогда не выматывались на своих первых заклинаниях», ‑ думала она, ‑ «а окружающие маги — уставали». ‑ Почему бы тебе не узнать, есть ли у А́нтону ящик и лопата, чтобы мы могли убрать этот беспорядок, когда всё уляжется.
Кис с мрачной покорностью махнул ей рукой, и вышел из мастерской, врезавшись прямиком в окружавший её барьер.
— Только этого мне и не хватало, ‑ простонал он, пока она забирала свою магию. ‑ Получить по башке.
— Ну, ты ведь не повредил ничего важного, так ведь? ‑ едко спросила Трис.
Кис обернулся, ожидая увидеть на её лице отвращение. Вместо этого она широко улыбалась.
— Почему ты не из тех наставниц, которые считают, что учеников надо баловать? ‑ потребовал он.
— Не могу я тебя баловать, ‑ невозмутимо сказала она. ‑ Это испортило бы твой характер.
Он сбежал, пока она не отколола за его счёт ещё одну шутку.
Шар начал проясняться, когда их послеобеденная работа, заключавшаяся в избавлении от расплавленного стекла и угля, подошла к концу. Они собирались покинуть «Базальт», когда прибыл Дэйма. Стоя в тени деревьев двора, он рассказал им о безуспешных поисках прошлой ночью, затем забрал у них шар.
После обеда Кис достаточно пришёл в себя, чтобы помочь с уборкой и выдуть несколько маленьких шаров, которые А́нтону хотел продать. Трис не была уверена, что ему следует идти с Дэймой после его обморока прошлой ночью, но Кис не дал ей возможности возразить. Он просто вышел вслед за Дэймой на улицу.
Когда Кис ушёл, Трис повернулась к Глаки:
— Ты когда-нибудь была на стене? ‑ спросила она. ‑ На стене вокруг города?
— Нет, ‑ ответила девочка. Она выпросила у жены А́нтону клочок ткани, и сделала из него перевязь, подобной той, в которой Трис таскала Чайм. Туда она усадила своих кукол. Медвежонок нёс свой мячик. Они с Глаки играли им весь день после обеда, пока мячик не оказался весь покрыт грязью и собачьей слюной.
— Хочешь забраться на стену, Глаки? ‑ поинтересовалась Трис. ‑ Я хочу кое-что попробовать. Мне всегда лучше удаётся новое, когда я где-то высоко.
— Идём, ‑ с нетерпением сказала четырёхлетняя девочка, хватая Трис за руку. Она потянула её к городским воротам.
Как Трис и ожидала, стена Тариоса отбоя не знала от посетителей: стражники не мешкая указали им прямо на лестницу. Когда они достигли вершины, там оказалась широкая галерея, находившаяся в тридцати футах над землёй. Оттуда были видны шедшие в город дороги, мосты на реках, и дорога, которая шла на юго-восток, в морской порт Пираки. По левую руку лежала беспорядочная масса хижин и лачуг, жавшаяся к каменистому склону холма между Тариосом и Рекой Курчал. Этот же склон был испещрён огромными трубами, которые извергали из себя потоки густой коричневой жидкости, которая стекала в реку: сток из городской канализации. По всему склону располагались узнаваемые даже с такой высоты благодаря их одежде и причёскам прасмуни, развешивая бельё, присматривая за козами и курами, болтая, размалывая муку, играя, и готовя еду. Трис похолодела, видя их место обитания. Она знала, что маги в Хескалифосе должны были понимать связь между сточной водой и болезнями, однако они позволяли людям жить там, где выбрасывали содержимое ночных горшков всего Тариоса. Сколько детей прасмуни доживали до возраста Глаки, не говоря уже о её собственном возрасте, гадала Трис. Сколько там было престарелых прасмуни?
— Трис, пожалуйста, не надо, ‑ прошептала Глаки, дёргая Трис за рукав. - Пожалуйста, не надо.
Она взглянула на девочку:
— Что не надо? ‑ спросила она сдавленным голосом.
Глаки попятилась на шаг. Тем не менее, она нашла смелость сказать:
— Пожалуйста, не громовись внутри. Это страшно.
При виде страха в глазах Глаки, Трис затопило раскаяние. Она присела и вытянула руки:
— Это не из-за тебя, Глаки, ‑ сказала она, намеренно смягчая свой голос. - Ты никогда не заставишь меня злиться.
Глаки вцепилась в неё, хотя и держала по кукле в каждой руке. Трис успокаивала её, пока не убедилась, что девочка перестала бояться. Это ей тоже было слишком хорошо знакомо. Злость взрослых почти всегда означала, что ей нужно было собирать вещи, и переезжать в другой дом. Разозлённый взрослый человек означал новых родственников с новыми правилами, и новые места, где ей были не рады.
Когда Глаки успокоилась, Трис усадила её на скамейке с Медвежонком и Чайм, и дала ребёнку свои очки. Закрыв глаза, она вошла в транс, который был ей нужен для прозрения на ветрах. Когда она открыла глаза, цвета и фрагменты образов навалились на неё, вспыхивая так быстро, что она не могла за ними уследить. Она раз за разом пыталась схватить и удержать образ, но пока она выбирала один из них, он уже исчезал. Она мрачно продолжала пытаться, пока её глаза не начали слезиться и болеть.
«Ещё разок», ‑ думала она, закусив губу. «Ещё один, только один…». Она вообразила крючки, магическим образом привязанные к её глазам, и вонзила их в малиновую вспышку. Она заставила свои глаза перестать двигаться. Им хотелось метнуться в сторону, чтобы поймать другой образ из обрушивающегося на неё потока. Она распахнула веки и отказывалась позволить им двигаться, глядя вместо этого на то, что она поймала. Образ понемногу прояснился, в то время как борьба за удержание глаз на месте становилась труднее.
Она вдруг осознала, что видит. Её затопило ликование, вырвав видение из её хватки, но Трис уже было всё равно. Её глаза снова заплясали, по её щекам от напряжения глаз потекли слёзы.
Она увидела что-то реальное.
— Корабль, Глаки! ‑ сказала она, забирая обратно свои очки. ‑ Я видела корабль на ветру!