По мере того как я излагал пленнику свои догадки, логика подсовывала все новые кусочки в возникавшую картину сложных отношений, и вскоре меня уже несло на волне проснувшейся интуиции. Я никогда не видел портрет великой герцогини, но теперь ее печальный образ словно витал перед моим мысленным взором, глядя из ниоткуда проникновенными глазами Элессит.
— Ты лжешь… — не выдержав, зарычал Борсайд, — все было не так… Да, она догадалась, но потом простила меня… тогда мы еще не знали, что на принцессе висит проклятие… Она просила подождать еще… пока принцесса забудет произошедшее, девчонка ни с кем не желала общаться, кроме нее и отца, засыпала только в его присутствии… мне пришлось согласиться. Алекса вообще была слишком упряма, но я уже привык ждать. А потом вдруг служанки заметили у принцессы горб… Я узнал об этом одним из первых… и начал тайно искать и привозить чернокнижников и знахарей. И только когда скрывать болезнь стало невозможно, миледи решилась сообщить Антору. Никто не знал… она была очень несчастна в замужестве, но пыталась скрыть ото всех… Ваш драгоценный лорд Антор таскался в то время за всеми хорошенькими служанками… а она все ему прощала, хотя я и никогда не понимал почему.
— Баморд, прикажи увести преступника в подвал, помнится, у нас была там каморка с надежным засовом? — глухо велел консорт, не поднимая взгляда от растерзанного пресс-папье. — Да прикажи хорошенько охранять… он мне еще понадобится.
Борсайд возмущенно блеснул глазами и попытался что-то выкрикнуть, но я многозначительно помахал перед его носом пожеванной салфеткой, и милорд благоразумно смолк.
Несколько минут после того, как стражники уволокли негодяя, мы сидели молча, думая каждый о своем. Лично я пытался найти ответы на оставшиеся у меня вопросы и не находил. А задать их мрачному, как грозовая туча, Гийому все никак не решался. Его состояние было мне понятно и вполне закономерно: никому не понравится, когда самые сокровенные и интимные подробности его семейной жизни вываливают на всеобщее рассмотрение.
— Давайте отложим все остальные дела на утро, — так и не дождавшись новых указаний консорта, осторожно предложил бывший мажордом, — сегодня был очень трудный день, и всем нужно отдохнуть.
Я был полностью с ним согласен, но, едва начал подниматься со стула, решительное «Нет!», произнесенное Гийомом, вернуло меня на место.
— Нет, я хочу сегодня же покончить с этим вопросом. Не все из присутствующих знают, как на самом деле складывался этот брак… а те, кто знает, не в курсе некоторых деталей… важных для понимания моих тогдашних действий. Я никогда никому этого не рассказывал… и потому попрошу меня извинить… если иногда буду прерывать рассказ, и еще… прошу, не задавайте вопросов. Мне было всего двадцать лет… и я скакал по жизни, как жеребенок по весеннему лугу, когда герцогские стражники привезли тот указ…
Глухой голос монаха звучал чересчур ровно и размеренно, а я, прикрыв, словно от усталости, глаза, живо представлял себе, как юный герцог Ференц Антор Гийом Дабтурский, прыгая через ступеньку, взбежал на второй этаж фамильного дворца, где в кабинете, заставленном потемневшей старинной мебелью, его ждал отец. Чтобы сухим голосом, старательно скрывая эмоции, торжественно сообщить, что его дорогого мальчика выбрала в супруги великая герцогиня Алексанит.
— Но ведь она же старуха?! — не удержался от недоуменного восклицания озадаченный этим сообщением отпрыск, еще не понимая окончательно, что его судьба уже предрешена и никакие, самые слезные мольбы или доводы отныне не имеют никакого значения.
— Ты отправляешься в путь немедленно, — так же сухо сообщил старый герцог Дабтурский, сделав вид, что не услышал отчаяния в бестактном заявлении сына.
И лишь когда двое стражников шагнули к юному герцогу, а третий недвусмысленно распахнул перед ним дверь, старик как-то жалко сморгнул и на миг искривил рот в горестной улыбке. Но тут же взял себя в руки и стоял величественной статуей, пока бросавший на него потрясенные взгляды Антор не исчез в глубине анфилады сумрачных залов. Лишь после этого старый герцог позволил себе обессиленно рухнуть в кресло, и его поникшие плечи затряслись от рыданий.
До самого Гийома суть происходящего начала доходить только в карете, куда его проводили люди герцогини, не обращая никакого внимания на горячие уверения жениха, что он прекрасно держится в седле. Уже через несколько часов бешеной скачки, когда юноша немного пришел в себя и рассмотрел обитое мехом нутро кареты, он сполна оценил и удобное ложе, и откидывающийся столик. А особенно крошечные окошки, сквозь которые нельзя было просунуть даже голову, и отгороженную в задней части кабинку с дыркой в полу. Эта карета, украшенная снаружи золотыми вензелями и гербом повелительницы, изнутри была тюремной камерой, и все его сомнения в сделанных выводах развеялись в тот момент, когда на короткой остановке, требующейся для смены лошадей, ему просунули в окно деревянные горшочки с едой и питьем, а к ним деревянные же миски и ложки.
Через сутки, глубокой ночью, карета вкатила в передний двор замка, и по-прежнему молчаливые охранники проводили полусонного жениха во дворец. Чтобы уже через полчаса, отведенные на купание и облачение в парадный камзол, поставить в тронном зале перед настоятелем Зеленого монастыря. Рядом решительно встала худенькая девушка с затравленным взглядом синих глаз, и по ее свадебному наряду лорд Антор понял, что это и есть герцогиня. Ее хрупкость и юный вид мгновенно примирили герцога с ролью жениха, и он чувствовал себя вполне довольным внезапным поворотом судьбы, пока не услышал заключительных слов монаха, объявившего его не соправителем, а консортом. Это было оскорбительно для юного герцога, по древним обычаям Гассии и Шладберна, консорт не имел права вмешиваться в управление герцогством и ставить свою подпись на государственных указах. По сути, Гийом становился всего лишь «ночным мужем», и это известие мгновенно вдребезги разбило едва возникшую симпатию, вмиг сделав герцога врагом коварной супруги.
А она, заметив изменившийся взгляд юного супруга, только крепче сжала искусанные губы, как он тогда в ожесточении решил — страстным любовником.
Разумеется, ни о какой взаимной любви после этого Антор и не помышлял, да и молодая жена ловко избегала встреч с супругом, особенно когда стало ясно, что его краткие визиты в супружескую спальню принесли желаемый результат.
Все изменилось после рождения Элессит. Неожиданно даже для себя Антор почувствовал в сердце необычайную нежность и теплоту, рассматривая золотистые волосики и крошечные кулачки дочери. Он точно знал, что ребенок его, Алекса не дала ни единого повода для сомнений, и, кроме того, фамильное родимое пятно, украшавшее поясницу всех отпрысков герцогов Дабтурских, обнаружилось на своем законном месте.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});