Читать интересную книгу Охота на Быкова. Расследование Эдуарда Лимонова - Эдуард Лимонов

Если бы Быков оказался брезглив, ему надо было вернуться в преподаватели, в Назарове. Но он не мог. Потому что был способен на большее. Вот тут мы упираемся в иррациональное. В изначальное различие всех человеческих существ. Один дремлет в жизни, с дивана на диван кое-как перемещаясь, а другой кометой с утра взлетает и не торопиться лечь. Время от времени тут и там рождаются беспорядочно и в простых семьях, и не в простых, люди с особенно большим запасом энергии. Есть ещё такой показатель: высокая социальная мобильность. Это когда человек в течение одной лишь своей жизни взлетает с самого дна на самый верх, перескакивая через ступени иерархической лестницы. Бывают эпохи, которые потворствуют таким прытким личностям. Вспомним, сколько простых солдат, торговцев, людей низкого звания блистательно взлетели к 30 годам в маршалы во время Французской революции и при Наполеоне. Русская революция дала ход множеству героев, которые без революционного климата мирно состарились бы на ничтожных должностях. Сколько 20-летних командармов было в Красной Армии! Нестор Иванович Махно — сельский учитель и зек — командовал сотнями тысяч штыков и основал свою республику!

В нормальное время нормальные люди карабкаются по социальной лестнице медленно, поколениями. Отец был рабочим, сын стал инженером, внук окончил аспирантуру, пошёл работать в НИИ. Это ещё в лучшем случае, без биологической деградации, если семья здоровая, если нет алкоголиков…

Быков оказался человеком с бешеной социальной мобильностью. Эпоха, замахиваясь на демократическую революцию (почти тотчас Россия испугалась, революцию прикрыли, остановили), всё же успела создать на некоторое время климат, при котором осуществлялось невозможное, совершалось небывалое. Разыгралась всенародная трагедия, но можно было стать из «никем» — «всем».

Как я сказал, Быков играл в той лиге, куда смог прорваться. Он отыгрывал для себя власть в Красноярске, не ту, которую имели секретари обкомов, директор тюрьмы, начальник УВД, директор Рыбо-Мясо-Треста, но власть на улицах, власть взимать налоги (рэкет — это налоговая инспекция того времени) с тех, кто разбогател, торговать бытовыми товарами, и в той его лиге, где он играл, у него были конкуренты. Как он их победил, что в этих победах было случайностью, где ему подыграла судьба, а где он отлично и оперативно сыграл сам? Этого полностью мы никогда не узнаем. Или вообще не узнаем.

Если бы я сел сейчас напротив Анатолия Петровича и сказал бы проникновенным, задушевным голосом: «Ну, Анатолий Петрович Быков, ну, между нами, скажите мне, скольких людей вы убили, расчищая себе путь наверх, к алюминиевому бизнесу?» Ясно, что Анатолий Петрович мне ничего не скажет, отмолчится или улыбнётся, пожмёт плечами, скажет тихо: «Да никого я никогда не убивал, байки всё это, Эдуард Вениаминович…»

На основании моего расследования я пришёл к выводу, что в возвышении Анатолия Петровича Быкова в той лиге, в которой он играл в 1988—94 годах, ему очень подыграла судьба. У меня есть все основания полагать, что большую часть крайне жестоких убийств уголовных авторитетов в Красноярске в 1993—94 годах совершила таинственная бригада Голованова.

Бригада Голованова вычистила город для Быкова. Сам Голованов хотел убить Быкова, говорил о том, что «в конце концов застрелит Быкова», возможно, пытался взорвать его автомобиль, но был казнён своими же боевиками. Не может быть совпадением, что с казнью Голованова массовые убийства авторитетов прекратились. Почему никто до меня не заметил этого? А может быть, и замечали, но к тому времени Быков уже был «крестным отцом» в умах и сердцах, и многим было выгодно, чтоб он таким и оставался. И сам Быков разумно не очень-то и покушался на свой миф «великого и ужасного», понимая выгоды, которые можно извлечь из обладания такой репутацией.

В ноябре 1994 года, придя в союзники к гендиректору КрАЗа Колпакову (на стороне его был и губернатор Зубов, и все городские власти), Быков впервые вырвался из своей прежней лиги теневых лидеров города, «авторитетов» и просто уголовников, и засветился в другой — куда более высокой. «Яхонт» из рабочего общежития переделывается в бизнес-центр с офисами Быкова (и Дружинина). Быков счастлив. Он никогда ведь не хотел, не любил играть среди «синих», алкоголиков, наркоманов. Наконец он от них освободился! Он хочет в мир, который ему нравится. А нравится ему мир такой, в каком родился и жил мой босс — американский мультимиллионер Питер Спрэг. Загородный дом возле Назарова построен именно по стандартам такой жизни, а не стандартам жизни «синих».

Это я подбиваю баланс, потому повторю: в основном у российского общества есть претензии к Быкову за эти шесть лет: 1988–1994. К последующим годам и поступкам Быкова претензий намного меньше. Тут следует обратить внимание и на само общество, хотя бы на его моральное право судить кого-либо; хочу воскликнуть: «А судьи кто?» Общество, без сопротивления позволившее распасться своему государству, позволившее тотально ограбить население лунатику-вивисектору Гайдару, есть общество растерявшееся и потерявшее критерии существования, лишившееся моральных норм и правил. Оно может, конечно, посылать инвективы и осуждать, однако грош им цена. Этим инвективам! Вдобавок, если ещё принять во внимание, что мнения и взгляды этого общества слагаются под влиянием недостоверной, часто несправедливой и тенденциозной, поверхностной телеинформации, то цена этим суждениям ещё более низкая. Наше общество знает о Быкове по телестрашилкам и залихватским «обзорным» черным сериалам Тарасова в «Известиях», сплетням чекистов в «Когте» или упражнениям в социал-дарвинизме в «Комсомольской правде», где прогрессивный Дерипаска противопоставляется устаревшему Быкову. Такое общество должно заткнуться до тех пор, пока в нём не появится какой-нибудь высокоморальный Ганди или хотя бы наивный, но честный Сахаров: жестокий критик всего этого бедлама, принявшего сейчас добропорядочный вид обманчиво порядочного Путина, который только и делает, что совершает непрерывные поездки за рубеж. Но всё равно наша страна — кошмар и бедлам, хоть вы показывайте 24 часа в сутки по ящику кремлёвские тахты и кресла и Путина, Путина, Путина… во всех странах мира!

Миф о Быкове, сказание о «крестном отце», гласит, что в 1998 году Быков привёл в край Лебедя.

Быков ответственен самое большее на 1/3 за то, что в край вселился Лебедь, а возможно и меньше. (Что до Березовского, которого любят ставить за каждым кустом, то, может, он и был духовным наставником Лебедя, но что касается денег, то покажите мне человека, который сумел получить деньги от Березовского!) Но когда Лебедь вселился, Быков, контролировавший к тому времени так или иначе около 30 крупных предприятий края, должен был с ним работать. Помимо своих интересов он представлял интересы Льва Черного и Анисимова. И тут началась война. Вряд ли по вине Быкова, хотя он и выступил, как мы знаем, первым. Везде, куда прибывал Лебедь, — начиналась война. Так было в Приднестровье со Смирновым и всем правительством республики, так случилось с Рогозиным и Строевым. Лебедь — самый неповоротливый из всех слонов России.

По логике аккумулирования, собирания власти Быков закономерно должен был пойти в политику. Ибо экономическая власть, которой он владел в крае, была далеко не безграничной, и к экономической ему не хватало политической силы, дабы поддерживать экономическую мощь. Упреки и политолога Новикова, и депутатов Усса и Севастьянова к Быкову — зачем, мол, полез в политику — несостоятельны. Полез потому, что иначе не мог, власть всегда стремится стать абсолютной. С миллионами долларов ты можешь много, но далеко не всё. И напротив, в политике ты не очень развернёшься без миллионов. Лебедь первым обратил внимание Примакова, тогда премьер-министра, что в Красноярском крае «криминал рвётся во власть». По ящику показали какие-то любительские съёмки и фотки, где человек, похожий на Быкова, сидел недалеко от человека похожего на Япончика. Да хоть бы и так. Все сидят или стоят рядом с кем-то. Я стоял рядом с Коржаковым, с Лифшицем, с Зюгановым. Однако с первыми двумя у меня ничего общего, с последним очень мало общего. Быков не хотел быть «крестным отцом» в 1998 году, как не хотел быть «синим» в 1988 году. Он хотел подняться выше. Его потолок был ещё далёк. Он хотел, может, как Александр (правильно, Рогаченко) плакать в шатре недалеко от края земли трое суток, что воины не хотят идти дальше, а он ведь поклялся дойти до края Земли. Он наблюдал во время своей кампании по выборам в ЗС, как бегут толпы людей, чтобы поглядеть на него. Ему это понравилось. Он готов был раздать этим людям все деньги, на деньги ему было наплевать… Такие, как он, имеют мотивацией свою собственную энергию, а не деньги. Выбранный в Законодательное собрание края, он там посидел, поудивлялся и понял, что это ещё не власть. А так себе, предбанник власти.