Лицо Ивэна застыло в угрюмом презрении, так хорошо знакомом Эспер.
— Вы не правы, — возразил он. — Если человек хочет стать художником, он не должен смотреть на чужие картины.
О, ну почему он так всегда ведет себя! — подумала Эспер. Джентльмен пожал плечами, еще раз оглядел галерею и, взяв своих дам под руки, с холодной улыбкой двинулся к двери.
Мистер Дюран осуждающе покачал головой, хотя в его глазах сверкали насмешливые огоньки. — Вам не следовало так обращаться с нашим ведущим критиком. Мне стоило стольких трудов затащить его сюда. Он разнесет выставку в пух и прах.
Рот Ивэна скривился, он поднял руку и вновь опустил ее.
— Я всегда могу вернуться к своим пасторалям. Они хорошо продаются, если я рисую достаточно роз, локонов и голубей.
Мистер Дюран улыбнулся:
— Полно, мой друг, все не так уж плохо. Вы модернист, я думаю. Вы изображаете свои впечатления от действительности так, как вы ее видите, а не так, как она представляется остальным. В Париже есть очень молодой художник, Клод Моне, он поступает так же. Но, в отличие от нашего сбежавшего критика, я не призываю изучать французов или не изучать никого. Теперь, когда изобретена фотография, больше нет нужды точно воспроизводить действительность в живописи, и мы можем забыть все, кроме двух назначений искусства. Это толкование реальности и истинное чувство, что в полной мере, на мой взгляд, присутствует в ваших работах.
Наступило молчание. И Эспер, обрадованная столь лестной оценкой, подняла глаза на своего мужа. Его губы раскрылись, а дыхание участилось.
— Благодарю вас, — тихо проронил Ивэн, — вы сказали все за меня, — на лице его застыло счастливое выражение.
«Я никогда раньше не видела его таким, — с удивлением подумала Эспер, — никогда он не был таким со мной».
Она повернулась и направилась в центр галереи, где стояло большое кресло с красной бархатной обивкой. Эспер опустилась в него и откинула голову на высокую мягкую спинку. Сердце ее сжалось. Я никогда не смогу сделать его таким счастливым, с тоской думала Эспер. Она вспоминала о последних неделях, с того дня, как заставила Ивэна обсудить их проблемы. Ей казалось, что они стали ближе с тех пор, напряжение в их отношениях уменьшилось. Они несколько раз выходили вместе на прогулку и иногда занимались любовью. Эспер подавляла свои сомнения, браня себя за то, что ожидала слишком многого, так как чувствовала, каких усилии стоила Ивэну их частично восстановленная духовная и физическая близость. Но он больше не писал ничего нового, только лакировал и немного изменял уже законченные полотна.
Эспер повернула голову, ища мужа взглядом. Ивэн прохаживался по галерее с мистером Дюраном, останавливаясь перед каждой картиной и со страстным оживлением что-то объясняя. Сейчас рядом с ними, в том же конце галереи, стояла группа людей. Эспер увидела молодую темноволосую девушку в фиолетовом шелковом платье, подошедшую к коллекционеру. Мистер Дюран познакомил ее с Ивэном. Ивэн наградил девушку чарующей улыбкой, и Эспер заметила, как та, польщенная вниманием молодого художника, кокетливо рассмеялась, изящно касаясь его руки.
«Это никуда тебя не приведет, моя овечка, — подумала Эспер, — что бы ты ни возомнила, если только он не захочет рисовать тебя. И даже тогда…»
Она оторвала взгляд от этой троицы, и вдруг ее скрутил приступ тошноты. Галерея с висящими на стенах цветными полотнами завертелась бешеной каруселью. Эспер задержала дыхание, и желудок успокоился. Она облизала губы и крепко прижала ко рту платок.
«Боже мой, еще и это! — подумала она с сарказмом. — Очевидно, действительно ЭТО».
Эспер повернула голову налево, снова посмотрела на картину с «Очагом и Орлом». «Высшая степень выносливости — следовать за своим мужем повсюду». Но предположим, что ему это не нужно. Что тогда? Что бы ты делала тогда, Фиб? Боролась за то, чем никогда по-настоящему не обладала?
Картина Ивэна оставалась безмолвной.
Глава двенадцатая
Мистер Дюран купил небольшую акварель с болотной травой и написанную маслом картину с изображением деревенской школы. Ивэн получил за них триста долларов, что было очень кстати, поскольку остальные полотна остались непроданными. Надменный джентльмен должным образом разгромил Ивэна Редлейка в своей газете, и ни один из критиков не потрудился зайти на выставку.
Непроданные картины заняли место в студии на чердаке, а Ивэн исчез на всю ночь. Вернулся он на следующее утро в одиннадцать, довольно трезвый, но с сильным запахом виски. Как и в подобном же случае накануне их свадьбы, он не дал никаких объяснений, но Эспер видела, что муж в хорошем настроении. Ивэн поцеловал ее, когда она молча встретила его на лестничной площадке. Он принес ей в подарок литую серебряную брошь странной треугольной формы с камнем, напоминающим по цвету кошачий глаз. Эспер, изумленная и обрадованная его вниманием, поблагодарила Ивэна, подумав про себя, что вещь очень странная. Но он, приколов брошь к ее фартуку, восхитился:
— Очень идет тебе, моя дорогая. Серебро и коричневое с зеленым, совсем как твой родной Марблхед.
— Марблхед кажется мне таким далеким, — сказала она непроизвольно.
Ивэн откинул байковое покрывало и бросился на постель.
— Тоскуешь по дому? — спросил он лениво.
— Нет, — равнодушно ответила Эспер, но этот вопрос встревожил ее. В эту ночь и утро, ожидая его возвращения, размышляя, вернется ли он вообще, она представила себя в своей прохладной чистой комнате родного дома и, казалось, ощутила южный ветер, дующий с моря. Этим утром, когда Эспер сползла с постели и ее вырвало в помойное ведро, она подумала о своей матери совершенно по-новому, остро тоскуя по ловким пальцам Сьюзэн на своем горячем лбу, даже по ее резкой гортанной речи.
— Ивэн, — сказала Эспер, подходя к кровати и глядя на мужа сверху вниз, — видимо, у меня будет ребенок.
Боже, я ведь знала это, — подумала она горько, наблюдая, как меняется его лицо.
— Ты уверена? — голос Ивэна был холодным, ровным и резким.
— Я так думаю. Все признаки налицо. — Эспер прошла к комоду и начала перебирать щетки, расчески и прочие мелочи. — Мне это нравится не больше, чем тебе. Но я думаю, если бы тебе понравилось, то и мне тоже, — добавила она про себя.
Ивэн вскочил с кровати и принялся вышагивать взад и вперед по скрипучему полу.
— Извини, Ивэн, — Эспер услышала свой собственный молящий голос, и ее вдруг охватил гнев. Она вскинула голову и встала перед мужем. — Я знаю, что ты чувствуешь себя пойманным в ловушку. Тебе не обязательно расхаживать по комнате, как по клетке, чтобы показать это. Я знаю, что ты считаешь меня камнем на своей шее, хотя я делаю все, чего хочешь ты. Я знаю, что ты не имел ни малейшего желания жениться на мне. Но ты женился. Я не знаю, почему. Я сомневаюсь, что ты сам это знаешь. Но ты все-таки женился.