— Леонардо… Тебя били? Что у тебя болит?
— Ничего, — затравленно выдавил он и огляделся. — В какое гнусное место я попал…
В этот момент весьма кстати вмешался Лоренцо:
— Ты здесь не задержишься, Леонардо. Вас всех скоро освободят.
— Нам можно уйти с вами прямо сейчас? — В глазах моего сына блеснула надежда.
Я подивилась выдержке, с которой Лоренцо ответил ему:
— Только завтра, после слушания дела. Тогда вас выпустят. Я обещаю.
— Я не останусь здесь на ночь, — покачал головой Леонардо. Все больше поддаваясь панике, он умоляюще поглядел на Лоренцо и жалобно проскулил:
— Я сижу в клетке!
— Вижу. Но ты в ней не один — с тобой твой приятель. Вы обязаны друг друга подбадривать. Ведь так? — требовательно посмотрел он на Томмазо.
Тот кивнул. Леонардо, напротив, совершенно упал духом, и мое сердце разрывалось при одном взгляде на него. Я крепко, по-мужски обняла сына, загоняя внутрь себя худшие из своих правомерных страхов.
— Доверься Лоренцо, — шепнула я сыну на прощание.
Стражник выпустил нас, и мы двинулись в обратный путь по проходу. Лоренцо ненадолго зашел в соседнюю клетку, чтобы перекинуться словом со своим родственником, после чего мы наконец покинули это ужасное место.
Некоторое время мы шли молча. В голове моей вихрем кружились страх и отчаяние, сравнимые, наверное, только с переживаниями самого Леонардо. Лоренцо сводил меня с ума своей невозмутимостью.
— Меня одолевают сомнения, — задумчиво вымолвил он. — Двое из четырех задержанных юношей — мне свойственники. Держу пари, что мотивы ареста — чисто политические. Двое других, включая и твоего Леонардо, просто нечаянно подвернулись под руку. — Он вдруг всмотрелся в меня и сказал:
— Катон, ты весь дрожишь!
— Да?
Лоренцо остановился и взял меня за плечи.
— Ты так сильно любишь своего племянника?
— Я обещал сестре присмотреть за ним, — надтреснутым голосом ответила я.
Женское естество во мне вступило в схватку с мужской личиной и грозило вот-вот вырваться наружу.
— Знаешь, что Сандро Боттичелли однажды точно так же обвинили?
Я, не в силах вымолвить ни слова, покачала головой.
— И наши адвокаты добились его освобождения уже на следующий день. Этих тоже выпустят — вот тебе мое слово. Завтра к вечеру Леонардо вернется в боттегу к Андреа.
Я отважно улыбнулась. Лоренцо отпустил мои плечи, и мы двинулись дальше.
— Двуличие иных бесит меня, — признался он. — Платоническое понимание любви между мужчинами бытовало в древних Афинах, оно находит сторонников и в нынешней Флоренции. Такие отношения всегда были и до сих пор существуют между величайшими королями и императорами. Некоторые даже считают, что достойный человек должен гордиться подобной любовью. Но среди проповедников всегда находятся глупцы, готовые во всеуслышание заклеймить ее.
— Парадокс в том, — справившись с собой, откликнулась я, — что Леонардо и вправду влюблен… пусть и не платонически, но в женщину!
— Я уже слышал. Впрочем, Джиневра Бенчи, по слухам, недавно дала ему от ворот поворот.
— Как же перенести этот позор, Лоренцо? Леонардо теперь ославят на весь город?
— Поговорят и перестанут. Такие истории — славная пища для сплетен. Но потом все забудется. Вон, посмотри на Сандро — ни одной дырки на нем языки не протерли.
Мы дошли до угла, где собирались расстаться. Мне очень хотелось пригласить Лоренцо к себе, чтобы скоротать грядущую ужасную ночь в обществе моего дорогого друга, способного вселить в меня силу и уверенность.
— Я с удовольствием зашел бы к тебе в аптеку, — сказал он, читая в моем сердце, — но надо улаживать дела.
— Конечно, — согласилась я.
— Иди домой и постарайся поспать, а завтра к полудню приходи к канцелярии.
Мы сердечно обнялись, затем он сам отстранил меня.
— Ты же знаешь: для его защиты я сделаю все, что в моих силах.
— Благодарю вас, Лоренцо.
Уходя, он еще раз обернулся:
— Так до завтра?
— До завтра! — крикнула я ему вслед.
Вопреки заверениям Лоренцо, слушание дела обернулось хождением по мукам в Дантовом аду.
Арестованные вместе с жертвой их предполагаемого мужеложества Якопо Сальтарелли предстали перед судом по обвинению в «насилии над природой» — эту формулировку прокурор, именуемый фра Савонаролой, тысячу раз повторил и трем экуменическим судьям, расположившимся за столом с затейливой резьбой, и набившимся в помещение суда родственникам, и всем прочим зрителям. Монах при его малом росте обладал вдобавок крючковатым носом, толстыми губами и был необыкновенно смугл лицом. Его лоб из-за кустистых бровей казался невысоким, но они ничуть не смягчали фанатичный мстительный блеск его сверлящих глазок.
— Они все — сатанинские отродья! — выкрикивал он, поочередно тыча пальцем в каждого из подсудимых. — Гнусное сборище еретиков, настолько погрязших в распутстве, что готовы совокупляться даже с самим дьяволом! Содомиты, все до одного содомиты! — визжал он с пеной у рта. — Посмотрите на этого юношу, если, конечно, он достоин так называться!
Савонарола указал на Томмазо ди Мазини, облаченного в элегантную черную тунику с модным воротником, настолько высоким, что он закрывал всю нижнюю часть лица. Волосы молодого человека были зачесаны назад и густо умащены гуммиарабиком.
— Он с ног до головы обрядился в черное, под стать Сатане! И это неспроста! Этот человек, выродок семьи Ручеллаи, — прокурор многозначительно смолк, чтобы слушатели смогли в полной мере оценить его инсинуацию, — самочинно исповедует оккультизм! Он чародей!
Люди за моей спиной заахали.
— Под именем Зороастр! — Обвинитель внимательным взглядом обвел лица присутствовавших. — Известно ли вам, почтеннейшие, кто такой Зороастр? Это языческий идол! Турецкий божок!
Среди толпы послышался женский плач, и я подумала, не рыдает ли это несчастная мать Томмазо. Я и сама едва сдерживала слезы.
— А этот негодный мальчишка, — прокурор свирепо сверкнул глазами на Якопо Сальтарелли, — в свои шестнадцать лет уже подстилка для педерастов! Он, заметьте, тоже весь в черном. У него не одна дюжина постоянных клиентов, а настоящее его ремесло — проституция!
— Я не проститутка! — заалев, выкрикнул Сальтарелли. — Я учусь ювелирному делу!
— Тише, — зашипел Савонарола и, к моему ужасу, повернулся в сторону Леонардо.
— А этот юный хлыщ… — начал он, но его перебили.
— Возражаю, ваша светлость.
Со скамейки поднялся высокий и стройный представительный мужчина средних лет. Его громкий, хорошо поставленный голос подсказал мне, что он, должно быть, и есть тот самый адвокат, которого нанял Лоренцо. Судя по всему, он был или давним другом семьи Медичи, или их сторонником. Трое судей угрюмо воззрились на него.