руках у Эрвина осталась обыкновенная палка. Секунда, понадобившаяся зверю, чтобы выдернуть из раны обломок пики, стала для Эрвина спасением. Бич свистел и свистел. После второго удара хищник уже не думал о нападении; после четвертого, пришедшегося по морде, – отступил в топь, огласив болото воем.
Сейчас бы вновь атаковать первого зверя, показать ему, кто тут настоящий хищник, а кто может из хищника стать жертвой, – но не было сил. Эрвин тяжело дышал, руки дрожали, подступал приступ кашля, и хуже всего было то, что форфикуладонты это видели. Любой хищник на любой планете превосходно знает, что усталая и больная жертва – очень хорошая, желанная жертва.
А признаки усталости универсальны, их ни с чем не спутаешь.
Бросить, что ли, зверям мясо?
Нет еще. Рано.
Эрвин щелкнул бичом перед носом самца, и тот попятился, озадаченно тявкнув. Самка вернулась и присоединилась к самцу. Раздувшись, чтобы не погрузиться в топь, эти звери лежали в грязной жиже наподобие двух гигантских лягушек. Они явно приготовились ждать. Чего?
Того, что жертва рано или поздно ослабеет? Вряд ли. Скорее – что луна опять скроется в облаках и жертве придется отбиваться наугад.
Слой низкой облачности или густой туман над болотом – это запросто, надежда не беспочвенна. Пока же над головой сияло звездами дивное небо, и малиново-зеленое знамя полярного сияния развевалось над северным горизонтом. Было даже красиво, вот только болото воняло, и воняли звери, вонял гангренозной ногой не приходящий в сознание Иванов, вонял сам Эрвин. Всюду вонь. Даже не верилось, что Саргассово болото возникло само по себе, без участия человека…
Зато человек нашел ему единственное, с его точки зрения, разумное применение.
Большая луна начинала клониться к закату, на востоке появилась вторая – красноватая. Четыре тени от двух зверей легли на воду. Полярное сияние раскинуло алые перья до самого зенита. Далеко-далеко на юге медленно чертил огненный след идущий на посадку шаттл. Шальной метеор чиркнул по небу.
Шло время, а звери не двигались, и это озадачивало. Неужели они решили ждать рассвета? С рассветом шансы человека увеличатся, да еще Иванов может прийти в себя. Вдруг у него от удара в лоб чуток прояснилось в голове?
Ночь далеко перевалила за половину, когда далеко на болоте раздался уже знакомый Эрвину слабый тявкающий звук. Самец моментально вскинул башку и тявкнул в ответ. Эрвин шепотом выругался: самый худший сценарий, который был просчитан наравне с прочими и о котором совсем не хотелось думать, сейчас перестанет быть предположением и станет печальной явью. Эта пара хищников ждала не абы чего – убедившись на опыте, что без серьезной драки жертву не взять, форфикуладонты ожидали подкрепления.
Через несколько минут послышалось характерное шлепанье перепонок по воде, и зверей стало четверо. Вожак второй пары издал несколько тявкающих звуков, на что самец первой пары ответил смесью рыка и шипения: мы, мол, были здесь первыми и останемся ими, хотите охотиться с нами – извольте играть по правилам.
Снова тявканье. Вторая пара попятилась. Но прежде чем она двинулась в обход островка, Эрвин схватил тушку «лани» и изо всех швырнул ее второй паре мускулозубых.
Клацнули челюсти – самец из первой пары попытался схватить мясо в полете. Тушка шлепнулась перед вторым самцом, сейчас же притопившим ее лапой и оскалившимся. А затем произошло то, на что и рассчитывал Эрвин, поступая так, как поступил бы всякий умный человек, даже не будучи вычислителем: разбрызгивая грязь, первый самец налетел на второго.
Топь взбурлила.
Первобытные твари дрались, но дрались только самцы, а самки лишь наблюдали за боем, иногда тявкая. Хуже того, даже не очень внимательный наблюдатель заметил бы: мускулозубые бились головами и хвостами, полосовали друг другу морды когтистыми перепончатыми лапами, но ни один из них ни разу не пустил в ход страшные челюсти. Эта драка не решала, кому жить, а кому умереть.
– Да, вы не люди, – пробормотал Эрвин.
Он осмотрел укороченный зверем шест, достал из подобия внутреннего кармана листообразный осколок обсидиана, подумал и не стал крепить одно к другому. Пика Иванова была еще цела, а этому осколку лучше поработать ножом, чем наконечником. Хотя… шансов все равно почти нет. Можно отбиться от одного зверя, можно драться даже с двумя, если не позволять им напасть одновременно, но один человек против четырех форфикуладонтов ничего не стоит. Он просто пища, и жить ему осталось ровно столько, сколько решат звери с зубами-ножницами. Интересно, когда такие вот ножницы отделяют голову от тела – это очень больно?
Внезапно Эрвин осознал, что его мозг не ведет сейчас никаких расчетов, и это было так неожиданно, что даже захотелось засмеяться от минутной растерянности. Логически ситуация была прозрачнее некуда: ну чего тут считать, и так все ясно, – но где тот мозг, который подчиняется только логике? Даже мозг Эрвина Канна таковым не был. И он, оказывается, сохранил способность удивляться…
Жалобно простонал Иванов. Да-да, надо отдать зверям Иванова, все равно он без пяти минут мертвец. Это самое логичное, более того, единственное решение. Это все-таки лучше, чем самому жрать человечину, и никто не осудит.
Никто даже не узнает. Пропал Иванов в болоте – что ж, не он первый, не он последний. Весьма возможно, что мяса Иванова хватит этой четверке хищников, чтобы нажраться от пуза, и второй человек будет спасен, если только эти звери не имеют волчьей привычки резать всех подряд. И если их по-прежнему будет только четверо…
Эрвин попытался прикинуть в уме вероятность того, что до утра сюда не заявятся новые голодные твари, и не смог. Пусто-пусто было в голове, ясно и пусто. Ни головоломных формул, ни колонок цифр. И совсем не было страха.
Кончился вычислитель? Сгорел и ни на что не годен?
Кажется, да.
А что делают со сгоревшим счетным устройством?
Вот именно.
А если счетное устройство – живое? Тем хуже для него. Кому оно нужно, исключая себя? Да и себе-то, откровенно говоря, не шибко нужно. Что хорошего быть низведенным до уровня обыкновенных человеков? Разве это жизнь?
Тем временем драка в болотной грязи кончилась ничьей. Звери потявкали друг на друга, после чего тушка «лани» была деловито искромсана на части, и каждому из четверки досталось по куску вывалянного в грязи мяса. Просто удивительно, как ловко зубы форфикуладонтов резали плоть и тонкие кости! Глотки тоже отличались повышенной пропускной способностью: не прошло и минуты, как трапеза была окончена. «Лань» исчезла вообще.
Эрвин встал над телом Иванова, щелкнул бичом и рассмеялся прямо в звериные морды. Ну