Читать интересную книгу Рыцари былого и грядущего. Том II - Сергей Катканов

— Да уж, конечно. Это ты у нас весь на поверхности, несчастное дитя смешения функций. Ладно, будем считать, что дипломата из тебя не получилось. Ступай и лечи моих людей.

Когда эмир и Усама остались вдвоём, Муин ад-Дин спросил:

— Что скажешь, благородный ибн Мункыз?

— Ты сам прекрасно знаешь, господин, что без союза с франками нам никак не обойтись, совершенно независимо от тех неприятных деталей, которые мы сейчас обсуждали. Иначе Зенги Кровавый сожрёт Дамаск и не подавится. У нас нет выбора.

— Выбор есть всегда, Усама. Весь исламский мир с восхищением смотрит на правителя Алеппо Зенги, который поднял знамя джихада. А на Дамаск, не поддержавший джихад и плетущий интриги против его предводителя, будут смотреть с ненавистью и презрением.

— Зенги — предводитель джихада? Тогда почему он точит зубы на мусульманский Дамаск, вместо того, чтобы идти на крестоносные Антиохию и Триполи? Исламский мир хорошо понимает, что Зенги — просто хищник, готовый сожрать всех, и мусульман в первую очередь. Недаром его прозвали Кровавым. Почему мы должны отдавать ему родной город?

— Скажут, что Зенги всего лишь хочет объединить всех мусульман под знамением джихада, потому и претендует на Дамаск.

— Как ты думаешь, господин, подтвердят ли наши отрубленные головы мудрость исламской политики Зенги? А пока мы живы, нам будет что ответить хору льстецов Кровавого. Главное, о чём мы должны помнить — франки не угрожают Дамаску, для этого у них силёнок маловато. Наш союз с франками не будет явным, мы не станем кричать о нём на каждом углу, если понадобится — будем всё отрицать. При этом мы на каждом углу будем кричать о том, что Зенги — не предводитель джихада, а враг ислама, посягающий на мир правоверных. Мы поднимем шума не меньше, чем он.

— А как ты думаешь, кому поверит Багдад, Дамаску или Алеппо?

— Это просто. Багдад поверит тому, кто сильнее. Только сила имеет значение. А союз с франками сделает нас сильнее. Вот и всё.

— Воистину, Усама, ты счастливый баловень универсальных принципов. Увлечение медициной сделало из тебя хорошего политика, — вполне дружелюбно, хотя и несколько иронично протянул эмир. — Но вот скажи мне, дорогой. только мне, это не для посторонних ушей. Если бы Зенги не угрожал свободе Дамаска, а был, напротив, самым бескорыстным из всех возможных предводителей джихада, тебе бы доставило удовольствие воевать вместе с ним против франков? Только не криви душой.

Усама сделал паузу и печально сказал:

— Медицина приучила меня иметь дело только с фактами. Если человек болен, нет смысла говорить о том, что было бы, если бы он был здоров.

— Не хочешь отвечать? Даже меня боишься?

— О, нет, господин. Я лишь хотел сказать, что не задавал себе этого вопроса и сейчас не готов на него ответить.

— Мне кажется, Усама, ты любишь франков. И тамплиеров не раз называл своими друзьями. Может быть ты просто не хочешь воевать с друзьями?

— Господин может не сомневаться в том, что я — правоверный мусульманин. Ислам для меня дороже всего мира. Если уж говорить на языке предположений, то я прямо сейчас, у ваших ног готов сложить голову во славу Аллаха. Вам нужна моя голова?

— Ну что ты, что ты, дорогой. Мне, конечно, нужна твоя голова, но только у тебя на плечах. Успокойся, я не подозреваю тебя в готовности изменить Аллаху.

— Да, господин, больше всего на свете я ценю веру и верность. Но именно моя преданность исламу и побуждает меня видеть в тамплиерах друзей. В людях, именующих себя рыцарями Храма, я увидел такую религиозную воодушевлённость, такую верность Аллаху, какой никогда не встречал среди мусульман.

— У тамплиеров — верность Аллаху?

— Аллах — Бог Авраама. Так учит Коран. Христиане так же поклоняются Богу Авраама, о чём и пророк Мухаммад говорил. Конечно, христиане говорят об Аллахе много неразумного, они так же чрезмерно возвеличивают пророка Ису, а это весьма и весьма неразумно, но мудрец умеет учиться даже у тех, кто заблуждается, потому что они в чём-то правы.

— Красиво говоришь.

— Мои красивые слова не имеют значения. Имеет значение только сила. А у тамплиеров есть большая сила духа. Такую силу можно получить только от Аллаха. Поэтому хороший мусульманин не может не уважать тамплиеров.

— И что даёт им эта сила? Чему такому мы сможем у них научиться?

— Умению умирать, — очень сурово и жёстко отрезал Усама.

Эмир прикрыл глаза и молчал. Его лицо стало неподвижным, как у мертвеца. Потом он очень медленно поднял веки, но его глаза, кажется, по-прежнему не видели ничего вокруг. Эмир начал ронять тяжёлые ледяные слова:

— Благородный ибн Мункыз. никогда. ты слышишь меня?.. никогда и никому ты не должен говорить тех слов, которые сказал сейчас мне.

* * *

Харам-эш-Шериф. Храмовая гора. место священное для каждого мусульманина. Отсюда пророк Мухаммад на священном коне Аль Бараке вознёсся на Небеса, где говорил с самим Аллахом. Впервые в своей жизни Усама ибн Мункыз стоял на Харам-эш-Шериф. Когда он родился, Купол Скалы и мечеть Аль-Акса, отдалённая мечеть, про которую говорит Коран, уже принадлежали франкам. О, Аллах милосердный, как давно они сюда ворвались, как прочно здесь засели, как мало надежды на то, что в Аль-Аксе вновь будут молиться правоверные мусульмане.

Оказавшись на Храмовой горе, допущенный сюда гостеприимными и вежливыми тамплиерами, Усама вдруг почувствовал, что ненавидит этих храмовников всеми силами души, что готов впиться зубами в горло первому же рыцарю в белом плаще. Не было тут никакого противоречия с тем, что он говорил эмиру Муин ад-Дину. Есть время дружить с тамплиерами и есть время рвать им глотки. Сейчас время дружбы. Но как, оказывается, тяжела милость сильных. Как невыносимо на душе.

Да, конечно, тамплиеры — поклонники Аллаха, но ведь им нет дела до пророка Мухаммада, он для них — ничто. Как это вынести? Усама попытался представить себе волшебного коня Аль Барака, который бил копытами на этой горе. Аль Барак прекрасен. А если рассказать про него тамплиерам, они с вежливым участием выслушают это, как если бы им рассказали красивую сказку. Но Аль Барак — не сказка! О, как невыносимо смотреть теперь на хладнокровно-приветливые лица тамплиеров. А этот удивительный свет в глазах. От Аллаха ли он? Теперь важно не сойти с ума, думая об этом. Теперь, пожалуй, важнее молиться, чем думать. Можно ли молиться в осквернённой тамплиерами Аль-Аксе? Наверное, в любом месте и в любое время лучше прославлять Аллаха, чем не делать этого. Только воззвав ко Всевышнему, он сможет вернуть себе душевное равновесие и спокойствие, столь необходимое теперь, во время переговоров с франками.

— Благородные рыцари позволят мне вознести хвалу Аллаху в мечети Аль-Акса? — голосом как можно более ровным обратился Усама к сопровождавшему его командору тамплиеров.

— Конечно же, почтеннейший Усама, вы можете помолиться в бывшей мечети, — невозмутимо суровый командор улыбнулся весьма дружелюбно, но, как показалось Усаме, немного насмешливо. При этом он явно сделал акцент на слове «бывшей» — для тамплиеров на Храмовой горе мечети нет. Усама всей душой ощутил изнанку любезности храмовников.

Внутри Аль-Асы сейчас действительно не многое напоминало мечеть — здесь располагались руководители Ордена, а часть помещений храмовники использовали под склад. «Готов ли я убивать тамплиеров ради того, чтобы очистить это святое место от скверны франков, чтобы здесь опять была настоящая мечеть?» — спросил себя Усама. Он даже не пытался ответить на этой вопрос, сама его острота достаточно поранила душу.

Тамплиеры тактично оставили Усаму наедине с Аллахом. Он расстелил молитвенный коврик и полностью погрузился в молитву, обратившись лицом к Мекке. Вдруг кто-то схватил его за плечи и, грубо развернув, закричал: «Вот так надо молиться!». Усама совершенно растерялся, не понимая, что происходит. Перед ним стоял молодой тамплиер и, возмущённо глядя на араба, всем своим видом изображал учителя веры. Ибн Мункыз ничего не успел ему ответить, в мечеть быстро вошли командор и два рыцаря и, ни слова не говоря, схватив непрошенного «учителя», силой вытащили его из мечети.

«Кажется, этот шайтан пытался развернуть меня лицом к востоку? Как это странно.» — подумал Усама. Он почему-то совершенно не чувствовал себя оскорблённым, хотя молиться уже не мог, механически замерев в молитвенной позе. И тут бешенный франк, видимо, вырвавшись из цепких объятий братьев, вновь влетел в мечеть и опять попытался развернуть Усаму: «Надо молиться вот так». На сей раз его уже не просто вытащили, а скорее вышвырнули из мечети.

Суровый командор храмовников, виновато улыбнувшись, сказал Усаме:

— Смиренно просим вас простить нашего неразумного брата, который прибыл из страны франков лишь несколько дней назад. Он никогда не видел, чтобы кто-нибудь молился, не будучи обращён взором к востоку. Это его сильно смутило. Мы научим его уважению к местным обычаям. Вы можете продолжить молитву.