Читать интересную книгу Кошмар во сне и наяву - Елена Арсеньева

Да и, если совсем честно, приезжая сюда каждый день все эти три недели, Альбина не чувствовала таких уж особенных мучений. Чего уж там – летела, выражаясь языком романов, как на крыльях! И стоило ей купить у цветочниц на площади Минина белых гвоздик и стать на остановке, «девятка» подбегала как верный конь, без малейшей задержки, только что не издавала заливистое нетерпеливое ржание. И эти ежедневные путешествия через весь город были в радость Альбине. Гвоздики тонко, легко благоухали, чередовались за окнами картины жизни, сменялись люди вокруг, а Альбина ехала и ехала, погрузившись в блаженное, мечтательное оцепенение: а вдруг именно в ту минуту, когда она подойдет к окошку приема передач, он вдруг зачем-нибудь выйдет в вестибюль – ну мало ли зачем, там ведь целый супермаркет устроили частные торговцы! Можно купить газеты, книги, сок, зубную щетку, мыло, тапочки… в конце концов, и цветы.

Строго говоря, Альбина могла их покупать прямо здесь, в вестибюле, но никогда этого не делала. Во-первых, там не было белых гвоздик, только красные. А потом, она верила, что цветы слушают шепот ее души всю дорогу. И если он вдруг захочет прислушаться – потом, когда цветы уже будут стоять рядом с ним в палате, в высокой, простой стеклянной вазе…

Впрочем, может быть, вазы вообще никакой не было и цветы стояли просто в банке из-под домашнего компота или вовсе в безликой пластиковой бутылке.

«Наверняка именно так и было, – подумала Альбина, мрачно глядя на автомобили, один за другим выезжающие из ворот кардиоцентра: некоторые счастливчики добирались сюда на своих колесах. И отсюда, соответственно. – А утром, выписываясь, он отдал цветы какой-нибудь хорошенькой медсестричке».

Запросто, между прочим! Весьма возможно, той самой, которая с таким понимающим выражением уставилась на белый Альбинин букет и с плохо скрываемым злорадством сообщила, что передачу взять не может, потому что больной Налетов сегодня утром выписался.

– То есть как это – выписался? – с ужасом спросила Альбина.

– Как все, – пожала плечами девушка в окошке. – Не может же он вечно болеть для вашего удовольствия! Вы что-то вроде не рады?

Вот же зараза…

Альбина ринулась прочь через весь вестибюль, норовя поскорее скрыться от взгляда не в меру проницательной девицы. Конечно Альбина рада! Она рада, конечно, она счастлива, что Герман наконец-то выздоровел, что эти недели страхов, и переживаний, и слез, и замираний сердца остались позади, теперь можно не бояться. А все-таки как подумаешь, что не было у нее в жизни счастливее часов, чем те, которые она провела рядом с ним в пропахших дезинфекцией и кровью закутках лагерной больнички… как подумаешь об этом, так и назовешь себя садомазохисткой, другого слова не подобрать!

Что-то звучно лязгнуло рядом, она вздрогнула, отшатнулась. Ах да, это же троллейбус подошел. Вот уж правду говорят: лучший способ дождаться – перестать ждать. Чепуха! Она, к примеру, перестанет с сегодняшнего дня ждать чудесной встречи в вестибюле кардиоцентра, но это вовсе не значит, что встреча когда-нибудь состоится!

Кто-то истошно посигналил сзади, троллейбус тронулся. Началась толкотня: народ пробивался к последним свободным сиденьям.

Альбина протиснулась к заднему окну, пристроила цветы у самого стекла, за поручнем. Как ни странно, им даже в этой давке ничего не сделалось. Хотя теперь это не имеет никакого значения. И зачем она вообще потащила их обратно? Надо было оставить где-нибудь на лавочке в больничном садике. Не домой же нести, мучиться от несбыточных мечтаний!

Она бездумно смотрела в грязное стекло на белый джип, который пристроился за троллейбусом и не отставал, только вдруг начинал иногда сигналить. Тесно ему, что ли? Ну и обогнал бы, дорога, вон, совершенно свободная. Смешно!

Смешно было так же и то, что сидевший за рулем джипа беспрестанно махал рукой. Солнце било прямо в ветровое стекло автомобиля, Альбина ничего не видела, кроме блескучего светового пятна, однако эти маханья ужасно ее раздражали. Тоже мне, каскадер – вести машину одной рукой. А может, он просто выставляется, потому что кто-то смотрит на него? Она отвернулась в сердцах – и в ту же минуту в боковом стекле увидела белый джип, который пошел на обгон троллейбуса, отчаянно при этом сигналя. В следующее мгновение Альбину вместе с толпой пассажиров резко бросило вперед: троллейбус внезапно затормозил.

– Ой, что ты творишь, не картошку все-таки везешь!

– Да он не виноват, его какой-то джип подрезал.

– Ух, эти новые русские, всех бы их строем на лесоповал!

– Да ему что-то надо, этому парню, он с водителем говорит, – раздавалось на разные голоса.

Лязгнули, открываясь, двери.

– Что, авария? Не поедем дальше? – громко заволновались кругом, и вдруг голос, усиленный микрофоном, перекрыл шум:

– Альбина! Альбина, выйди, пожалуйста! Это Герман.

У нее ослабели ноги. Было такое ощущение, что внутри костер вспыхнул. Лицо запылало так, что люди начали на нее оборачиваться: может быть, их тоже обжигало пламенем этого костра?

– Альбина! – снова раздался голос. – Пожалуйста, выйди, я же тебя видел на задней площадке!

Кто-то пихнул Альбину в бок. Худенькая, отчаянно накрашенная девица смотрела во все глаза:

– Ну иди, чего стала? Он же тебе всю дорогу из джипа махал, а ты как деревянная. Я-то думала, он мне машет…

– Идите, идите, девушка, не задерживайте. И так сколько ждали этого троллейбуса, а теперь еще из-за вас стой тут! – загомонили вокруг.

Альбина ринулась к дверям.

– Эй, цветы!

Та же девчонка протянула ей букет, вытаращив глаза при виде стоящего на обочине Германа.

– За-ши-бись! Везет же людям! Иди скорей, а то я вместо тебя пойду. Эй, а ты уверен, что тебе нужна именно Альбина, а не Томка?

Герман только рукой взмахнул, и двери сомкнулись за спиной Альбины прямо перед Томкиным носом.

– Давай по-быстрому в машину, а то троллейбусу меня не объехать, – потащил ее вперед Герман.

Вскочили в джип, и тот, прощально посигналив, рванул с места.

Альбину прижало к спинке. Сидела прямая, как палка, уронив на колени букет, ошеломленно глядя вперед.

– Может, поздороваемся? – сказал Герман, заруливая в первый же «карман». Заглушил мотор и повернулся к Альбине.

Она отпрянула, выставила перед собой букет, как щит:

– Здравствуйте. Это вам.

Он мгновение смотрел на нее, потом взял букет.

– Спасибо.

Перегнулся через сиденье, подал Альбине что-то… невероятное, зелено-алое.

– А это вам.

Роза! Одна роза – на длинном стебле, полураспустившаяся, влажная, благоуханная, алая, как…

Альбина смотрела на нее завороженно, боясь прикоснуться. Потом робко протянула руку, взяла – и ойкнула, уколов пальцы.

– Давай ее лучше вот сюда положим, хорошо? – Роза легла рядом с гвоздиками под ветровое стекло. – Ей только в вазе стоять, такой колючей.

Теперь между ними уже ничего не было, никакой защитной стены.

Альбина нервно сплела пальцы.

– Как ты… как вы?..

– Хочешь спросить, как я здесь очутился? – кивнул Герман. – Тебя ждал. Девочки в приемной мне сказали, что ты обычно приезжала между четырьмя и пятью, ну, я и окопался там где-то около четырех. Смотрел во все глаза, а увидел тебя уже на остановке, и троллейбус подходит. Ну, я и рванул. Конечно, в крайнем случае, я бы тебя завтра на работе нашел, но мне хотелось с тобой еще сегодня увидеться.

– Зачем? – шевельнула губами Альбина.

– Что зачем? Увидеть? Н-ну… – Он поглядел исподлобья. – Я же не спрашиваю, зачем ты каждый день… кстати, как ты узнала, что я больше всех цветов люблю белые гвоздики?

Альбина зачем-то покачала головой.

– Все-таки поздороваемся? – спросил Герман, беря ее за плечи и медленно привлекая к себе.

У Альбины так дрожали губы, что пришлось прижать их ладонью. Герман легко коснулся ее щеки, заглянул в испуганные глаза:

– Ты что?

Она опять покачала головой.

– Ну ладно, поехали.

Никто не знает, каким усилием удалось ей подавить слезы. Что она наделала?! Все испортила, все.

– Ты не торопишься? – спросил Герман, выбираясь на дорогу. – А то я хотел тебя домой пригласить, в гости. Мы с отцом холостякуем, вот такие дела.

– Почему… – слабо шепнула Альбина.

– Все тебе расскажи! – усмехнулся он. – Сестру и маму мы еще в марте отправили… в Африку. Нет, правда! – встрепенулся, заметив недоверчивое движение Альбины. – Там живет мой самый близкий друг, он настоящий африканский колдун и родственник Пушкина, и если кто-то в мире способен привести Ладу в себя, так один он. Жалею только, что сразу ее туда не отправил. Да я чистую правду говорю, ну что ты так на меня смотришь, будто ни одному слову не веришь? – воскликнул с досадой.

Альбина и правда не могла поверить. Только не ему – судьбе. И ее «почему» относилось отнюдь не к отъезду матери и сестры Германа!