Нью-Йорк в начале 60-х имел такой вид (впрочем, как всегда), как будто вот-вот что-то должно случиться. Хотя Сонни было уже 47, и большинству нью-йоркских музыкантов он всё ещё был неизвестен, энергия города придала ему новые силы, и он начал строить большие планы и звонить музыкантам в Чикаго, уговаривая их присоединиться к нему. Но большинство из них не хотели уезжать из дома — либо потому, что у них были постоянные работы, либо (как Люшес Рэндолф) потому, что они были семейными людьми. Правда, с браком Пэта Патрика было не всё в порядке, так что он согласился сделать очередную попытку и через день-два сел на поезд в Нью-Йорк.
История не упоминает о реакции Нью-Йорка на Сонни тем летом, но он начал носить свои сценические наряды на улице — его можно было увидеть в коротком свободном балахоне и тюбетейке, украшенной оккультными символами. Пятеро членов группы ходили по улицам Манхэттена — Сонни обычно впереди, остальные за ним. Если кто-то интересовался, что всё это значит, он представлялся как Сан Ра, и говорил, что является потомком древних египтян. Правда, в другой раз он мог сказать, что происходит с Сатурна, планеты дисциплины и жертвы…
Трубач Арт Хойл только что ушёл из группы Ллойда Прайса и жил в отеле неподалёку от Таймс-сквер, когда однажды в два часа ночи Сан Ра привёл к нему в гости всю группу в составе шести человек и в полном облачении.
На груди у Сан Ра был большой медальон в виде солнца с лучами. Они взбудоражили даму, жившую на нашем этаже. Она приоткрыла дверь и украдкой посмотрела на них, после чего ретировалась в свою комнату. Наверное, приняла их за пришельцев из космоса!
Они пришли, чтобы попробовать уговорить Хойла присоединиться к группе на прослушивании в Basin Street East, и разговор продолжался почти всю ночь. Сан Ра обещал, что если он останется с ними, в Нью-Йорке они добьются такого успеха, какого никогда не видели в Чикаго. Больше того — он показал Хойлу одну из своих брошюр, где утверждалось, что смерть — это не обязательно единственный исход человеческой жизни. Это понятие было основано на одной строке из первого Послания Иоанна (5:16–17) — «есть грех не к смерти»; по поводу этой строки не было стандартной библейской конкордации. Это был просто некий туманный пассаж, очаровавший Сан Ра и побудивший его на изыскания. Что это был за грех, который можно совершить и таким образом отвергнуть смерть? «Сонни показал мне свою брошюру с уравнением вечной жизни, но его было трудно понять.» Хойл решил вернуться домой в Гэри, Индиана.
Сан Ра был очарован уличной жизнью Нью-Йорка. Она была более случайна, чем чикагская, менее сосредоточенна — город менялся от квартала к кварталу. Он ходил в долгие прогулки, иногда с одного конца города на другой, из Гарлема в центр. Вскоре он стал признанным нью-йоркским персонажем, непременной принадлежностью общественной жизни вроде Мундога — одетого монахом уличного музыканта, которого можно было увидеть на 52-й улице, или Джо Гулда — легендарного пропойцы из Бауэри, говорившего всем, что он пишет историю мира. Если вы останавливались и достаточно долго говорили с Сан Ра — может быть, пили с ним фруктовый сок или кофе — он начинал писать на салфетках, показывать словесные уравнения, вербальные формулы, говорить о мистическом, о нумерологическом весе букв алфавита или об иерархии Вселенной.
Сан Ра заходил в центровые клубы, по субботам заглядывал в магазины на Кэнал-стрит, вступал на углах улиц в воодушевлённые разговоры с другими персонажами. Однажды в Бауэри он наткнулся на Бога, а через несколько дней опять увидел его на 125-й улице. Какой-то чёрный тинейджер поприветствовал его: «Йо, Сан Ра!» — Сонни остановился и спросил его, кто он такой. «Я Бог.» «Приятно познакомиться, Бог», — сказал Сонни. Когда они увиделись снова, Бог сказал: «Ты мне нравишься, Сан Ра, потому что если бы я сказал кому-то другому, что я Бог, мне бы начали говорить, что это не так.»
Когда Хантер услышал о том, что группа в городе, он вновь присоединился к ним. Они с Сан Ра провели много дней в разговорах, а по воскресеньям Хантер водил его в Бэйсайд к своим родителям — там он играл на пианино или сидел тихо и почтительно. Иногда Сонни ходил в кинотеатры на 42-й улице, где 24 часа подряд крутились повторные и второсортные фильмы. Он просиживал три или четыре фильма подряд, часто засыпал, но упрямо досиживал до момента, когда пропущенная им часть начинала демонстрироваться опять — после чего, бывало, шёл в другой кинотеатр. Когда же до Нью-Йорка дошли первые гонконгские художественные фильмы — Come Drink With Me, On-Armed Swordsman, Dead End — он стал их поклонником и старался не пропустить ни одного.
В апреле Сонни увидел по телевизору, что советский космонавт Юрий Гагарин стал первым человеком, облетевшим вокруг Земли в космическом корабле — он почувствовал себя оправданным и хвалился тем, что предсказал наступление космической эры почти за тридцать лет. Но меньше чем через месяц в вечерних новостях показали жестокое нападение на бирмингемских «ездоков за свободу» в Монтгомери, Алабама. Подобно сотням тысяч других, он чувствовал, что жизнь, от которой он надеялся сбежать, настигала его и на севере.
Хотя группе не везло с поисками места для выступлений, Том Уилсон предложил организовать сеанс записи на Savoy Records. 10 октября они пересекли реку и оказались в Ньюарке, в студии Medallion, с несколькими музыкантами, добавленными специально по этому случаю — это были детройтский тромбонист Бернард МакКинни, барабанщик Уилли Джонс и Ли Ананда — конга-барабанщик из Кашмира. Теперь у Сан Ра был тот же самый формат (октет плюс вокалист), который он часто применял в Чикаго, и они сделали пластинку, которая вполне могла служить образцом их репертуара в тамошнем клубе: там были несколько особенно угловатых и полифонически сыгранных бибоп-мелодий типа "Jet Flight", латинские ритмы, баллады типа "China Gate" (её «билли-экстайновским» баритоном спел Рикки Меррей под аккомпанемент колоколов и гонгов) и модальные пьесы вроде "Where Is Tomorrow", с двумя флейтами и бас-кларнетом, коллективно импровизирующими на фоне низкой одноаккордной фигуры на пианино и ритма тамбурина. Но там было и нечто новое: в вещи "The Beginning" деревянные блоки, маракасы, ключи и конга-барабан утверждали быстрый фоновой ритм, поверх которого разворачивался долгий томный обмен фразами между бас-кларнетом и тромбоном, свободный от всякой гармонической структуры и песенной формы; в "New Day" та же самая открытая форма позволяла бас-кларнету Джона Гилмора и самодельному инструменту «морроу» Маршалла Аллена (японский шакуачи с мундштуком от си-бемольного кларнета) свободно переплетаться, однако при этом играть с ритмом и атмосферой, которые, казалось, пришли прямо из экзотической гавайской мастерской Мартина Денни; при этом всё звучало жизнерадостно и танцевально.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});