Читать интересную книгу Всегда настороже. Партизанская хроника - Олдржих Шулерж

Дни бежали один за другим. Наступил апрель. Налеты на Брно повторялись все чаще. Временами здание тюрьмы содрогалось. Но раненых заключенных из камер не выносили.

Состояние Магута улучшалось. Он уже поднимался на ноги и потихоньку делал несколько шагов по камере.

Однажды его вызвали в тюремную амбулаторию. Вернувшись, он пожаловался:

— Ну и дали же они мне сегодня жару!

Врач снял старые бинты, наложил новые и бритвой содрал жесткую щетину на подбородке. Тонек был весь изрезан.

Надзиратель принес Тонеку и Папрскаржу одежду и приказал одеться. Магут пришел в ужас. Насколько раньше он хотел умереть, настолько теперь цеплялся за жизнь. Он думал, что сейчас их не иначе как поведут на казнь. Но от коридорного они узнали, что большую партию заключенных отправляют куда-то в Чехию, и это несколько успокоило их.

Магута увели, а Папрскаржа понесли на первый этаж, в зал. В углу зала стояли шестеро связанных узников, и среди них врач. Их вывели во двор и расстреляли.

Папрскарж остался лежать на носилках. Рядом с ним прямо на полу лежал человек с обвязанной головой. Потом здоровых заключенных погнали к автобусу, а четверым из них велели отнести туда же Папрскаржа и другого больного.

В городе явно происходило что-то странное. За главным вокзалом полыхало пламя. Заключенные шепотом передавали друг другу, что партизаны взорвали железнодорожные пути. Автобус медленно вез арестованных обратно в Коунички.

Тонека Магута в этой суматохе Папрскарж потерял. Его поместили с тем, у которого была обвязана голова. Как потом выяснилось, он тоже был русский. Папрскарж назвал его Иваном Вторым. Первым; был тот, который сказал ему «Товарищ!».

18

В переполненном зале сокольского клуба в Гоштялковой показывали фильм. В начале девятого у входа поднялся шум. Чей-то повелительный голос приказал:

— Свет!

Билетер включил свет, и киномеханик прервал демонстрацию фильма. Публика стала оборачиваться — что происходит?

У входа стояли партизаны. Среди зрителей находилось два жандарма. Один из партизан навел на них свой автомат. Другой, держа, в одной руке автомат, а в другой пистолет, вышел на середину зала и крикнул:

— Кто тут немцы? Пусть встанут.

Люди переглядывались, но никто не вставал.

— Тут одни только чехи! — крикнул кто-то.

— Чехи! А смотрите немецкие фильмы?!

— Это чешский фильм, — откликнулось уже больше голосов.

— Но он служит немецкой пропаганде!.. Вы понимаете меня?

— Понимаем!..

— Позвольте вам представиться. Я — комиссар партизанской бригады Степанов.

Он был в кожаной куртке. Из-под ушанки выбивалась светлая прядь волос. Лицо выражало решимость.

— Нас в здешних местах много. Немцы называют нас бандитами, чтобы вызвать у вас неприязнь к нам. По отношению к немцам мы действительно суровы, но они этого заслуживают. Но вам бояться нечего. Наша партизанская бригада носит имя Яна Жижки.

Жандармы тут же присягнули, что не будут помогать немцам. После этого партизаны отпустили их.

— Слава партизанам! Смерть оккупантам и их приспешникам! — крикнул под конец Степанов.

Люди зааплодировали и стали залезать на стулья, чтобы увидеть прославленного партизанского комиссара.

— Продолжайте демонстрацию фильма, — стоя в дверях, приказал Степанов. — Но до окончания сеанса никого не выпускать!

Позже немцы расследовали этот случай, но все обошлось без последствий. О бригаде же стали говорить все чаще.

* * *

Среди тех, кто после предательства мезиржичской группы Михала бежал на Озницу, к Москаленко, был и Павлик Кожарж, сын мезиржичского торговца. Он был храбрый парень, и Мурзин полюбил его. Когда же во время одной из операций Павлик особенно отличился, Мурзин подарил ему свой автомат. Многие стали завидовать Павлику. Однажды Геннадий Одноглазый отобрал у Павлика автомат, — мол, он буржуйку его отца свой магазин. Командир, узнав об этом, решил возместить Павлику утрату.

Возможность представилась довольно быстро. Отряд стоял тогда вместе со штабом бригады на Черняве. Гора эта, сплошь покрытая лесом, была труднодоступной. Штаб, расположившийся в большой землянке, находился в полной безопасности. Под самой горой лежат Райноховицы, а дальше — Лоучка с замком, где расквартирован эсэсовский гарнизон. Комиссар Степанов разработал план нападения на замок. В отряде, который должен был осуществить эту акцию, было семнадцать человек, и среди них неразлучные друзья — Станин и Павлик Кожарж.

Приближался вечер. Мурзин и Степанов в последний раз склонились над картой. Мурзин напомнил:

— Отправляйтесь как можно скорее, чтобы успеть вернуться до рассвета.

— Хорошо, — согласился Степанов.

Вечером Мурзин дал каждому участнику операции по двести граммов водки, и партизаны двинулись в путь. Было около девяти, когда они начали спускаться с гор. Взошла апрельская луна — партизанам это было на руку.

По дороге они остановились на архиепископской лесопильне у Райноховиц, где их поджидали три подводы с упряжкой. Уселись в повозки и по шоссе доехали до Лоучки.

До полуночи оставался час, когда на краю селения партизаны соскочили с повозок. Перед ними чернело освещенное луной массивное здание. Они окружили его и залегли на огневой позиции.

Станин и Кожарж лежали рядом.

— Черт побери, неужто мне это кажется, но дом пуст, — прошептал Станин.

— В самом деле, такое впечатление, будто в доме никого нет, — согласился с ним Павлик.

Все с беспокойством разглядывали небольшую полянку. Врагу легко было взять их на мушку, да и нескольких гранат, брошенных из окон, было бы достаточно, чтобы уничтожить их. Но Степанов ходил совершенно спокойный. Жестами корректировал расположение групп, каждому напоминал его задачу. Станина и Павла выдвинул еще на несколько метров вперед, ближе к зданию. Наконец все было готово. Ждали только приказа начать наступление.

Но последовал приказ отступать на шоссе. Здание перед ними оказалось школой, и Степанов хотел только проверить, как партизаны будут действовать при нападении.

Замок находился несколько дальше. Сквозь опущенные жалюзи пробивался свет. Здание было окружено низкой каменной оградой, прерывающейся со стороны фасада воротами. У ворот находилось помещение для караульных.

Партизаны окружили замок, и Степанов со своим адъютантом Николаем Красивым подполз к воротам. Станин и Павлик со своей позиции видели, как они исчезли в воротах. Через минуту Степанов знаками созвал всех. У стены караульного помещения стояли с поднятыми вверх руками трое обезумевших от страха караульных. Оружие их валялось на земле.

Партизаны перелезли через ограду и расположились по кругу возле главного входа в замок. Степанов подошел к широкой двери, толкнул ее ногой и крикнул по-русски:

— Откройте! Сдавайтесь! Вы окружены!

Но дверь не отворилась. Изнутри послышались выстрелы. Следом за ними в небо взлетела красная ракета — сигнал комиссара начать обстрел.

Партизаны начали стрелять в окна. Из замка неслись ответные выстрелы, одиночные и беспорядочные. Вдруг стрельбу заглушили три громовых взрыва: это Степанов бросил в массивные двери замка ручные гранаты. Двери с грохотом слетели с петель.

Первым проник в замок с пистолетом в руке Степанов, за ним — Николай Красивый. Остальные же, прибежав, увидели в коридоре офицера-эсэсовца, который сдался со всем своим гарнизоном.

Партизаны согнали немцев в одну большую комнату и поставили охрану. Потом начали собирать брошенное гитлеровцами оружие.

Павлик Кожарж и Станин прикладами взломали ящики: — искали для Павлика хороший автомат.

Гонза-Чертыхальщик и Иван-Поп обнаружили склад. Там были винтовки, автоматы, гранаты и фаустпатроны в заводской упаковке.

— Черт побери, и с таким арсеналом они сдаются! — недоумевал Гонза. — Ничего себе, вояки!

Иван-Поп тем временем обнаружил кладовую, где хранились сигареты, мыло и прочее. К нему вскоре подошли Венца-Стражник и Гонза. Все вместе стали набивать ранцы сигаретами.

Когда партизаны уезжали из Лоучки, все три подводы были нагружены доверху. Колеса были на металлических ободьях, без резиновых шин, и поэтому грохот стоял невообразимый. Когда переезжали через какую-то канаву, подводы на полном ходу так подбросило, что с козел свалился Николай Красивый, который взялся быть ездовым, чтобы ускорить отход, и повредил себе ногу. Пришлось положить его на подводу. Управлять лошадьми вызвался один из пленных — уверял, что умеет. Но уже через несколько метров — умышленно или же случайно — он свел коней с дороги, и подвода съехала в канаву. Партизанам пришлось здорово попотеть, прежде чем они вытащили ее.

На первой подводе сидел Станин. На одном из поворотов он заметил какой-то отблеск над Подградной Льготой, словно бы там проехала машина. Хотел обратить на это внимание комиссара, но тот сидел на другой подводе.