Против деревни находится, как утверждают, удобная гавань, но вход в нее между рифами весьма опасен. Гавань эту я видел совершенно ясно, поэтому и обозначил ее на своей карте, ибо, может, сыщется когда-либо мореплаватель, который пожелает ее исследовать. Отдохнув, предприняли мы дальнейший путь, оставили берег и пересекли вдающуюся далеко в море косу, где дорога шла через одну высокую гору. На этой высоте томительный жар несколько умерялся NO пассатным ветром, который дул иногда столь сильно, что угрожал сбросить нас с крутого возвышения. Мы заметили здесь несколько насаждений дерева, из коры которого делается здешняя материя. Изготовление ее очень трудное, ибо кору надо колотить в воде до тех пор, пока она не получит надлежащую тонкость. Только старые женщины занимаются этой работой, а молодые имеют право проживать в праздности и употреблять все свое время на волокитство. Таким образом к бремени старости здесь присоединяется еще тяжкая работа, и бедным старухам остается только воспоминание о проведенной в веселье юности.
Пройдя часа два, вступили мы в прелестную долину и расположились под тенью хлебных деревьев у соленого озера [Солт-Лейк], берега которого покрыты прекраснейшей солью, приносящей владельцу озера, одному знатному «гери», большие доходы. На озере были нырки, которых, несмотря на то что они не могут летать, весьма трудно убить, поскольку они ныряют в воду в то самое мгновение, когда увидят огонь на затравке. Желая иметь несколько таких птиц для нашего собрания животных, я послал одного из моих проводников, и он, убив пару нырков, доказал, что сандвичане весьма хорошие стрелки. Г-н Бекли рассказывал мне о некотором роде диких уток, походивших на наших европейских, прилетающих сюда в январе, высиживающих здесь птенцов и улетающих в начале весны. Повествование это, в истине которого я не сомневаюсь, поскольку Бекли, будучи страстным стрелком, проводил иногда целые дни близь этого озера, родило мысль, что под 45° широты или около того должна находиться земля, до этого еще не открытая, с которой эти отлетные птицы прилетают, так как нельзя полагать, что они совершали дальний перелет сюда от Алеутских островов или из Северной Америки для вторичного наслаждения здесь летом.
Отдохнув немного, мы перешли через одну высокую гору и очутились в прекрасно возделанной равнине, занятой полями таро, плантациями сахарного тростника и насаждениями бананов. В таком отдалении от главного города Гана-Руры мы были для местных жителей предметом величайшего удивления. Маленькая хорошенькая девочка лет шести прыгала вокруг нас и кричала другим, бывшим гораздо боязливее: «Подойдите и посмотрите на этих странных белых людей; какая на них прекрасная тапа и что за блестящие на них вещи; не будьте так глупы, подойдите поближе!» Бойкость этого ребенка мне понравилась; я повесил ей на шею нитку бисера, и этот драгоценный подарок привел ее в замешательство. Здешняя страна чрезвычайно приятна; нашим взорам представлялись то поля и деревни, то рощи кокосовых и хлебных пальм, то открывался обширный романтический вид, то тихая долина. Мы проходили чрез одну аллею, которая, как я думал, состояла из алоевых деревьев; они были вышиною аршина в четыре с половиною и имели круглые красные плоды; проводник, заметив, что я обращал на них особое внимание, сорвал несколько плодов и просил их откушать, не предполагая, что их я не знал; я откусил немного от одного плода и был наказан за мое лакомство, ибо хотя и нашел вкус этих плодов довольно хорошим, однако весь рот мой был наполнен колючками, которые до утра причиняли мне боль. Слишком поздно выразил он свое сожаление, не предупредив меня, что надобно снять кору, прежде нежели есть плод. Доктор Эшшольц, отстававший от нас и присоединившийся к нам после уже неудачного со мною приключения, знал этот плод очень хорошо и объяснил мне, что он не есть алое, a cactus, или индейская винная ягода. Мы проходили мимо владений Юнга и Гомса, полученных в подарок от короля, и заметили, что они были чрезвычайно обширны и хорошо обработаны. Хотя солнце стояло еще высоко, воздух наполнен был маленькими летучими мышами, отличными от наших. Одну из них я застрелил на полете, и когда мышь пала мертвая, то все поселяне крайне удивлялись моему искусству.
Пройдя около 10 миль, мы в 5 часов достигли нашего ночлега, прекрасной деревушки, принадлежавшей Кареймоку и получившей название свое — Вауяу — от быстрого потока, изливающегося здесь в море.
Жители Сандвичевых островов
Рисунок художника Л. Хориса
Я вознамерился переночевать здесь, чтобы на другое утро отправиться водой к близлежащей Жемчужной реке, и поручил проводникам немедленно нанять лодку, но их старания были тщетны, поскольку жители отлучились с берега на несколько дней для рыбной ловли. Здесь была только одна лодка, принадлежавшая одному «гери» в Гана-Руре; так как люди его не отваживались ссудить меня ею, то я должен был набраться терпения до следующего дня. Жителям деревни Кареймоку велел угостить нас порядочно, потому первой заботой их было приготовить нам обед. В земле был испечен поросенок с корнем таро и земляными яблоками [69], с таровых полей получена была рыба, вином мы запаслись сами и так как были весьма голодны, то обед показался нам царским. Любопытство привлекло к нам множество зрителей; некоторым из них мы давали вино, которое им чрезвычайно понравилось, хотя они пили его в первый раз; все наши гости были в веселом расположении духа, и вечер прошел в пении и плясках. Впоследствии оказалось, что, несмотря на всю нашу осторожность, у нас был украден нож; проводники, долженствовавшие отвечать за поведение жителей, тщательно старались отыскать вора. Сандвичане редко крадут что-либо друг у друга, — такое преступление наказывается общим презрением, а нередко даже смертью; но похищение чего-либо у европейца не считается таким тяжким грехом.
Островитяне имеют высокое понятие об искусстве писать; письмо кажется им весьма важной вещью, и Бекли рассказывал мне следующий пример. Находясь на о. Овайги, он писал к одному другу на Вагу и отдал письмо отправлявшемуся туда канаку, который с радостью обещал исполнить это поручение, но вместо того, удержав письмо, хранил его как сокровище. По прошествии нескольких месяцев прибыл европейский корабль, канак поспешил отправиться на него со своим сокровищем и предложил его за высокую цену капитану, который был старый друг Бекли и, узнав его почерк, купил письмо, которое таким образом возвратилось в руки хозяина.
Нам приготовили постели на весьма опрятных циновках, но крысы, прыгавшие через наши лица, лишили нас сна; после так неприятно проведенной ночи мы еще имели неудовольствие узнать, что никак нельзя найти для нас лодки, и поэтому были принуждены возвратиться, не видав Жемчужной реки. Устье этой реки, где находится несколько островов, настолько глубоко, что самые большие линейные корабли могут стоять на якоре в нескольких саженях от берега; притом оно так широко, что вмещает до 100 кораблей одновременно. Вход в реку такой же, как и вход в гавань Гана-Руры, но изгибы между рифами делают проход еще затруднительней. Если бы это место находилось во владении европейцев, то они, конечно, нашли бы средства сделать гавань эту одной из лучших в свете [70]. В реке водятся большие акулы (морские собаки); и было несколько примеров, что они поглощали купающихся людей. Жители устроили у берега искусственный пруд из коралловых камней и содержат в нем большую акулу, которой, как нам рассказали, приносят в жертву иногда взрослых людей, а чаще детей. На обратном пути я с удивлением увидел висевших на разных деревьях почти истлевших свиней; я узнал, что пастухи делают это, чтобы доказать своим господам, что свиньи пали, а не убиты и съедены. Вечером мы благополучно возвратились на «Рюрик».