вами было на площади Республики?
— А что там произошло? — поинтересовался секретарь, и в голосе его снова прозвучали нотки страха.
— Я опоздал к началу. Говорят, авоши открыли огонь по толпе народа… Словом, когда я пришел туда, их уже выводили из здания.
— Ну и?..
— Перестреляли всех… Я и не представлял, что толпа может так рассвирепеть. Секретаря горкома тоже застрелили, — продолжал Харастош. — Говорят, никому спастись не удалось.
Табори стал белее стенки.
— И вы считаете это правильным? — едва слышно спросил он.
— Революция! Революция не обходится без крови, — ответил паренек фразой, услышанной им на днях от одного студента.
— Какой ужас!
— Видите ли, товарищ Табори, вы за эти годы натворили тут столько безобразий, что народ вас возненавидел. Иной раз даже меня так и подмывало пальнуть в вас.
— Мы делали то, что там приказывали свыше, — оправдываясь, ответил Табори. — Думаете, нам было легко?
— Ну уж не поверю, чтобы вам сверху приказывали не отвечать простым рабочим на приветствие. Этого уж можете не говорить! Сколько раз вы сами бывало придете в цех и стоите, как император, ждете, пока рабочие первыми с вами поздороваются.
— Не помню, — пролепетал Табори. — Возможно… Я тоже совершал ошибки…
— Возьмите вон старого Вихардта, секретаря ячейки. Его, небось, у нас все любили. Пусть кто-нибудь посмеет его тронуть! Я того гада собственноручно прихлопну… А ваше несчастье в том, что вы сами никогда не были рабочим… Какая у вас специальность?
— Нет у меня специальности, — усталым голосом признался парторг.
— Тогда как же, черт возьми, вы умудрились стать парторгом такого завода, как наш?
— Сам не знаю… Я не хотел.
— А отец у вас кто?
— Когда-то был чиновником. В тридцать шестом уволили, он стал складским рабочим, потом кладовщиком.
— А вы сами?
— Во время войны окончил школу. Работал бухгалтером в банке. В сорок пятом вступил в партию, получил назначение в Национальный молодежный центр[27]. Затем стал секретарем партячейки, хотя это было мне не по душе.
— Зачем же согласились?
— Черт его знает… уговорили.
— А как вы к нам угодили?
— Из министерства меня послали в годичную партшколу. А после ее окончания направили сюда…
— Говорят, ваша жена — дочь какого-то банкира? Правда это?
— Ерунда! — отмахнулся Табори. — Отец ее был просто заведующим отделением в банке.
Они замолчали.
«Где же застряли ребята?» — думал Харастош. Ему больше не хотелось оставаться в одной комнате с этим человечишкой. Жаль его. Несчастный он какой-то…
— А вот Коцо, наверное, не пришлось бы дрожать за свою жизнь, — прервал молчание Харастош. — Его-то рабочие любили.
— Кто это Коцо? — спросил Табори.
— До вас секретарем был. Помню, в пятьдесят третьем, я еще учеником работал, начали пересматривать нормы. А литейщики опротестовали — очень уж намного маханули. Секретарь нашей ячейки сообщил Коцо. Тот приходит, спрашивает: «В чем дело, товарищи?» Народ ему: «Эту норму невозможно выполнить, товарищ Коцо!» Коцо посмотрел табличку и говорит: «Тут произошла какая-то ошибка. Я сейчас выясню». Вызвал к себе заведующего отделом нормирования, велел проверить нормы времени на изготовление деталей. Выяснилось, что рабочие правы. Исправили нормы. А тут подходит к нему один горлопан — Эрвёш, формовщик. Вы, наверное, уже не застали его. Болтун был страшный. Вечно ораторствовал — все ему не так да не этак. Не любили его у нас. Подходит и говорит: «Проверьте, товарищ, и эту норму. Берусь съесть свою шляпу, коли кто-нибудь сможет выполнить норму вовремя». Коцо взял наряд, внимательно прочитал, а потом и спрашивает: «У вас есть шляпа?» «Дома есть!» — отвечает Эрвёш. «Ну так вот! Я не формовщик, а литейщик, но за это время берусь выполнить». «Да? — усомнился Эрвёш и сердито добавил: — Будь я секретарем, я бы тоже мог так сказать».
Но Коцо не стал с ним спорить, а принялся за работу и вместо положенных 57 минут сделал работу за 55… Вот поэтому-то народ и любил Коцо.
Табори ничего не ответил. Умолк и Харастош. Подойдя к окну, он долго смотрел на город. Далеко тянулся лес заводских труб. Начинало смеркаться.
«Не успеть мне домой к пяти часам! — думал Харастош. — А мне ведь еще к девчонке надо заскочить на минутку. Где же ребята, пес их побери?»
— Скажите, — нарушил молчание Табори, — что вы собираетесь делать со мной?
Литейщик взглянул на него:
— Я — ничего. По мне, вы можете идти. Пожалуй, этак даже лучше будет, — добавил он немного погодя.
В коридоре послышались шаги. Вошел Кепеш в сопровождении еще одного молодого паренька.
— Ну что, Кепеш? Почему не идут остальные? — спросил их Харастош.
— Не знаю. А чего вы здесь сидите?
— Я автоматы охраняю, — пояснил Харастош. — Выборы начались?
— Нет. Все еще языками чешут… Товарищ Табори, почему вы не идете вниз? — спросил Кепеш. О том, что на выручку Табори его послал Риглер, он, разумеется, не сказал.
— Он ведь не работает на заводе, — ответил за парторга литейщик. — Я уж говорил, что ему лучше домой пойти…
Кепеш задумался на мгновение, затем сказал:
— Я тоже так считаю. Пойдемте, я вас провожу.
— Вы думаете, будет лучше, если я уйду? — спросил парторг.
— Да, — подтвердил Кепеш. — Обстановка накаленная.
Табори мигом оделся, схватил свой портфель и в сопровождении Кепеша покинул партбюро. Второй паренек остался в кабинете с Харастошем.
Идя через двор, Кепеш шепнул парторгу:
— Товарищ Табори, ключи от сейфа дайте мне! Я попробую ночью взять оттуда документы и спрятать их. Дело поворачивается так, что власть на заводе, по-видимому, перейдет в руки Даноша. В клубе сейчас такая заваруха!..
Бледный парторг без возражений передал ключи Кепешу, и тот засунул их к себе в карман. Буркнув что-то вроде «прощайте», Табори шмыгнул за ворота.
А Кепеш вернулся в клуб. Там было шумно. Собравшиеся — их было человек семьдесят — успели договориться о составе рабочего совета из тридцати членов. Сейчас шел спор о тексте телеграммы правительству. Собрание уже приняло по предложению Даноша и Торня резолюцию о том, что рабочие завода не приступят к работе, пока советские войска не будут выведены с территории Венгрии. Из зала неслись крики одобрения, и только Риглер запротестовал.
— Такую телеграмму нельзя посылать от имени тысячного коллектива завода, когда здесь собралось всего восемьдесят человек. Не можем мы решать за других…
Свист и крики заглушили его слова.
— Коллеги! — произнес Торня. — Я думаю, сегодняшнее собрание можно закрывать. Избранные сейчас члены совета пусть останутся здесь, а остальные могут разойтись. Завтра утром приходите все на площадь Освобождения. Мы пришлем грузовик.
Зал быстро опустел. Члены рабочего совета перешли в приемную директора завода, чтобы обсудить предстоящие задачи.
Благодаря какой-то удивительной случайности в новый состав совета