что называется. А между тем продано-то уже больше шестидесяти тысяч экземпляров.
– Понимаю. Не знаю, согласна ли, но тут есть над чем подумать. А можно задать вам вопрос по поводу еще одного… бизнеса?
– Задавайте, хоть я в другом и не специалист, но чем могу…
– Я о бизнесе криминальном. Как вы объясните, что многие события, описанные в книгах этого… коллектива авторов, рано или поздно сбываются? Это совпадение?
(Молчание.)
– К-хм… Нет, эти вопросы мы обсуждаем только с представителями органов. Да, они идут по следу неких сумасшедших, которые зачем-то повторяют описанные моими авторами необычные события. И правоохранители определенно не считают это совпадением. Вот, даже то школьное дело из архивов извлекли…
– А вы не опасаетесь за жизни ваших авторов? Кто-то из пострадавших людей ведь может о чем-то догадаться.
(Пауза.)
– Да. Очень опасаюсь. Особенно теперь, когда одной из них правда нет.
– И не зря. Однажды реальность просто сотрет их. Сотрет всех. Если они и дальше будут так шуметь. Шуметь. Шуметь. Шум…
(В диктофоне – какие-то помехи. Сквозь них…)
– Пусть они умирают. Пусть. Призраки уже…
Призраки уже не поют.
(И снова – помехи.)
* * *
…Помехи в голове, помехи перед глазами. Я лежу и смотрю вверх, пытаясь понять, кто сдавил мое и так-то еле трепыхающееся сердце в потной лапе. Никого. Никого в черной пустоте. Белизна потолка – повисшее в ночной невесомости заснеженное поле, а посередине темнеет одинокое дерево люстры. Часы светятся желтым. 3:45. Спать бы еще, спать…
Не могу.
Каждое слово из сна въелось в память, процарапалось там раскаленными гвоздями. Я много смеюсь и хмыкаю, я всегда смеюсь и хмыкаю, когда лгу, но девушка-журналист об этом не подозревает. У моего интервьюера платиновые волосы, красная помада, короткая юбка и подживающая рана на запястье: похоже на укол шилом или еще чем-то. Девушка записывает беседу с большим удовольствием, ведь я делаю именно то, что и нужно, почему-то – нужно, кому-то – нужно.
Я отрицаю Варьку.
Я отрицаю ее существование; я стираю ее; я снисходительно умиляюсь тому, что кто-то вообще мог поверить в такую девочку. Девочку-миры, девочку-образы, девочку-хтонь с неряшливым белым каре. Девочку, написавшую столько непохожих книг. Девочку, что-то делавшую с пространством и временем, заставлявшую и то и другое ей уступать. Нет-нет. Не было такой. Была стайка талантливой молодежи без честолюбия и где-то отдельно от стайки – безумный злодей. Это логично. Нормально в нашей глобальной ненормальности. Это…
Электронный будильник моргает кислотной зеленью цифр. Они, эти цифры, вечно меняют цвета – как глаза, чьи-то глаза…
4:00. Час самоубийц.
Час самоубийц – и я действительно убиваю себя. Убиваю, отрицая Варю, хотя мои перегруженные мозги, скорее всего, рассчитывали совсем на другое: что, дав ненастоящее интервью несуществующей девице, я себя спасу. Переступлю что-то. Закрою наконец тот самый вопрос жизни и смерти, ведь некому больше его закрывать.
Что мне делать без Вари? Мне не к тридцати, как ей и Джуду; мне к пятидесяти. За спиной ни несчастливого брака, ни заброшенных детей, о которых я мог бы вспомнить. За спиной – только книги, книги, книги, авторы, авторы, авторы и годы, годы, годы. Сокровищница. Бесконечное море золота и самоцветов, на которых я спал, как дракон в пещере. А потом привязавшаяся к дракону принцесса – пленная ли, сбежавшая, неважно, – умерла, потому что ее убила какая-то сумасшедшая Алиса из Страны Чудес. И сверкающая груда сокровищ вдруг задрожала. Поднялась живой лавиной. И похоронила дракона. Но древняя животина достаточно живуча. Какое-то время она еще будет дышать под завалом.
Варь, этого не случится, слышишь? Никаких интервью, никогда и ни за что, никаких мистификаций. Ты не сотрешься. Ты была и останешься со мной. Помнишь? Лента Мебиуса. Перекрученное бумажное кольцо, которое, если его разрезать, не разорвется, а только превратится в два, накрепко соединенных. Мы – лента Мебиуса.
4:20. Я добираюсь до ноутбука. Я должен вспомнить что-то важное и пронзительное о тебе, обо мне, о нас. Но вспоминаю почему-то смешное. Бытовое. Заурядное.
4:25. Я снова пишу.
* * *
– Варвара Петровна, – однажды обратился к ней один из авторов нонфик-редакции. Слава Тихонов, лохматый как Эйнштейн, убежденный математик, математик во всем. – А каковы, в сущности, ваши взгляды на жизнь?
Шла очередная ярмарка в ЦДХ, высоком и просторном, но душном и бестолковом. Мы втроем тянули чай в закутке стенда, сидя по-вокзальному: на вещах и в окружении вещей. Людей сегодня набилось множество, как коллег, так и авторов, а места было мало. Всюду грудились куртки, коробки с книгами, пакеты с книгами и просто книги в связках. Еще одно гнездовище сплошь состояло из дамских сумок, ну а кто-то из выступавших сегодня фантастов прибыл прямо из байдарочного похода: приволок и царски бросил на наше попечение 100-литровый рюкзак с гордо прикрученным к нему спальным мешком. Среди сумочек этот рюкзак выглядел большим пингвином-папой в пестрой толкучке Лоло и Пепе.
Варя, державшая в руках дешевый пластиковый стаканчик, посмотрела на Славу с интересом. Вопрос ее явно удивил, меня тоже: какой-то очень размытый, как хочешь, так и понимай, учитывая широту понятия “жизнь”. Варя подумала, но наконец ответила:
– Я… пожалуй, я в целом сторонник материалистической концепции.
С Грозным она уже познакомилась. Общительные персонажи от нее тоже не отставали, как раз недавно пришла очередная колоритная парочка: купидон и купидонша, самые что ни на есть настоящие, с луками и стрелами, разве что не пупсы-карапузы, а вполне себе обычные ребята-подростки. Эти двое пожелали, чтоб Варя написала романтически-юморное фэнтези о том, как они по долгу службы свели двух мировых диктаторов и предотвратили масштабную войну. В общем, я не совсем поверил ушам: Варя и материализм? Слава тоже скептично фыркнул, но по другой причине.
– Да? А на шее-то у вас крестик!
– Вы не поняли! – Варя рассмеялась. – С Богом у нас прекрасные отношения: мы верим друг в друга. Но материализм все же бытует.
– То есть как? – все-таки вмешался и я тоже. – Вы термин точно не путаете?
Варя отпила чая и закусила его квадратиком ломкого сырного печенья. Задумчиво посмотрела на просыпавшиеся крошки, собрала их в аккуратный холмик и наконец объяснила:
– Мы все – материал друг для друга. Точнее, где-то глубоко внутри так друг друга воспринимаем. Богатые – материал для бедных: чтобы пытаться с ними сравняться и держать нос по ветру. Бедные – для богатых: становятся, например, их рабочей силой. Гуру – материал для новичков, чтобы тянуться к вершинам, ну а новички –