более чем на 120 000 — 130 000 пикосов, или более 17 1/2 миллиона фунтов. Индиго, не отличной доброты, отпускается до 1 300 000 фунтов, цигарок — 4500 ароб (по 25 фунтов каждая); а рому 19 000 галлонов. В 1818 году из Манилы вывозили только 14 450 пикосов сахару. Регулярные войска на филиппинских островах состоят ныне из 7000 человек, из коих едва ли 400 человек европейских войск. 16 октября мы, оставив манильскую гавань, опять поплыли в Китай».
Сравнив сей отрывок о Филиппинских островах с изложенным в последних главах сего творения, читатели удостоверятся в справедливости замечаний автора.
3. Китайское войско
В дополнение к описанию китайских войск, находящемуся на странице 253 (сноска 18), можно еще прибавить следующее, которое недавно сообщено было публике в «Северной пчеле» почтенным соотечественником нашим г. Леонтьевским, долгое время жившим в Пекине. Надобно заметить, что китайцы отечество свое называют Дайцин.
«Ежегодно бывает большой смотр 24 дружинам, расположенным в Цзин-чене (дайцинской столице, которую еще доныне неправильно называют Пекином), и производится на поле Янь-шень-ва на северо-востоке, в шести русских верстах от упомянутого города.
День смотра назначается самим гуандием (государем), обыкновенно в первых числах ноября. Поле Янь-шень-ва очень пространно. Оно защищено с севера цепью высоких гор, простирающихся от запада к востоку, и бывает засеяно хлебом, который ко времени смотра войск весь бывает убран. На сей смотр назначаются поочередно те воины дружин, которые в предыдущем году не были на оном. О назначении гуандием сего смотра в третий день ноября я узнал от албазинца, числящегося в маньчжурской дружине желтого знамени с красною каймою, Эргэчуня. Он, как крестник мой и переписывавший нужные для меня бумаги на китайском и маньчжурском языках, жил при мне в Российском посольском подворье. Мы условились ехать на место смотра войск ночью. Кому не покажется любопытным видеть дайцинское войско, только однажды в году собираемое в столь великом количестве! Я воображал, что глазам моим представится устройство, порядок, точность и красота движений сих войск, хотя не в таком совершенстве, в каком я привык видеть оные у нас на святой Руси; но все-таки думал увидеть по крайней мере некоторую азиатскую пышность в вооружении и одежде собранных на поле ратников. С такими мыслями, а еще более с намерением посмотреть то, что редкие из европейцев могут видеть, и слабым рассказом передать своим соотечественникам, я приготовился ехать и, выпросив на сие позволение от начальника миссии, нанял через слугу извозчика и сказал нашему дворнику, чтоб он отворил ночью ворота. В полночь извозчик въехал в подворье и дожидался нас, пока мы напились чаю и оделись. В 2 часа пополуночи мы выехали и при лунном свете шагом тащились по замерзшей грязи в улицах, никого совершенно не встречая. Одни только будочники (кань-узе-ди), сидя в своих лачужках при слабом свете ночников, постукивали палками в долбишки. Слыша стук повозки, по бугоркам замерзшей земли переваливающейся с боку на бок, они полагали, что едет какой-либо чиновник, и потому стучали чаще и больше, показывая тем, что они бодрствуют. Некоторые из них при проезде нашем мимо их окликивали нас: шуй (кто?). Но обыкновенно на сие ответа никто не дает. Вдоль стены, окружающей дворцовый кремль, мы доехали шагом до улицы Ань-дин-мын-дацзе, названной по имени городских ворот Ань-Дин (мира), к которым она ведет прямо. На сей широкой улице мы увидели воинов, поодиночке идущих, и чиновников, едущих в одноколках (че) к месту смотра. Некоторые из ратников несли в руках луки и стрелы; другие имели на плечах весьма малые ружья; а третьи, вероятно, лишь для счета, шли с пустыми руками. У городских ворот Ань-дин составляющие стражу, с бумажными фонарями в руках и с таковыми же на больших треножках, осматривали выходящих и выезжающих через одну отворенную половину ворот, между тем как другая была затворена. В ночное время люди, служащие могут выезжать из города в таком случае, когда имеется в виду приказание о безостановочном их пропуске, но в сие время никого, ни под каким видом не впускают в оный; и наоборот, впускают лишь одних служащих в город, в случае если будет приказано, и уже в то время никого, ни под каким предлогом не выпускают из оного. Так и в сию ночь внутри города при внутренних и вне стены городской при внешних воротах (находящихся в стене, образующей полукружие перед главными воротами, и обращенных на запад) несколько стражей внимательно замечали выходивших и выезжавших и даже, подобно досмотрщикам, заглядывали в повозки. От сих ворот по тесным улицам мы доехали до места Янь-шень-ва. В открытом поле, от востока к западу, представился нам ряд больших фонарей с наклеенными на них из красной бумаги китайскими надписями, означающими названия тех дружин, коих воины должны были собираться на сем месте. Фонари сии висели на длинных шестах, воткнутых перед каждою дружиною, начиная от востока, с дружины красного знамени. Воины, столпившиеся около сих фонарей, казалось, собирались и становились по своим местам. Повозка наша остановилась на западной стороне насыпного из земли кургана, на котором стояла большая, синею китайкою покрытая палатка, обращенная на север. На западной и восточной сторонах сей палатки висели на высоких шестах большие бумажные фонари, освещавшие курган. На восточной, западной и южной сторонах, при подошве кургана, поставлены были также покрытые синею китайкою палатки для военачальников (Ду-тун и Фу-ду-тун-ов). Около сих палаток толпились чиновники, воины, продавцы с хлебцами, печеными в подвижных висячих печках (глао-бин), кашицею (цзинми-чжеу) из сарацинского пшена, растущего близ Пекина, хлебцами (мянь-тоу), варенными на железной решетке на парах (китайские пельмени. — В. М.); тут же некоторые земледельцы, с корзинами в одной руке и граблями в другой, ходили и подбирали конский помет. От кургана мы повернули к воинам и, перешед шагов сто, приблизились к орудиям.
Любопытно было для меня посмотреть на сии орудия, которых ныне во всем дайцинском государстве никто не умеет отливать, и дайцинская артиллерия, если только можно ее удостоить сим пышным названием, пользуется лишь орудиями, отнятыми у голландцев в Малой Бухарии, или теми, которые отлиты были на заводах под руководством католических веропроповедников за сто и более лет до настоящего времени. Подошед к сим орудиям, я увидел, что они лежат на деревянных четырехколесных станках и привязаны к ним узловатыми веревками. Это меня удивило; перехожу к другим орудиям и вижу еще более: самые станки связаны такими же веревками, а чугунные и медные пушки, от одного