Читать интересную книгу Последние хозяева Кремля - Гарри Табачник

Наместник Андропова на Украине Федорчук полностью восстанавливает в правах излюбленный метод расправы органов — политические убийства.

В ноябре 1970 года в городе Васильково находят убитой художницу Аллу Горскую. Художника Ростислава Паледкого оставляют умирать с перерезанным горлом в деревушке близ Одессы. Еще одного художника-нонконформиста Владимира Кондрашина обнаруживают повешенным под мостом со следами пыток на теле. Священника Котика сбрасывают в шахту. Агенты КГБ похищают композитора Ивасюка и через некоторое время его находят повешенным в лесу, неподалеку от дач украинских правителей, охраняемых КГБ. Все погибшие были известны своим несогласием с советским режимом.

Когда Андропов назначит Федорчука на свое место в КГБ, он тем самым еще раз подтвердит то, что одобряет все, что творил его наместник на Украине. Более того, он даже попытался перенести методы Федорчука в Москву, где однажды апрельским вечером его агенты убивают друга Сахарова переводчика Константина Богатырева. Но массового распространения в столичных городах эти методы не получают. Здесь больше действуют угрозами или избиением неугодных всегда непойманными „неизвестными хулиганами”.

Сведения о пытках доходят отовсюду. А в Грузии они достигают таких масштабов, что приходится предать суду двух мелких исполнителей. Но, как и на Украине, так и тут Андропов оказывает поддержку бывшему министру внутренних дел Грузии, ставшему первым секретарем ЦК республики, Э. Шеварднадзе. Ведь наказание за пытки должен был понести будущий советский министр иностранных дел, но шеф КГБ избавляет его от этого.

Ему кажется, что это останется в тайне. Он еще не знает о той встрече, что состоялась в подмосковном лесу. Через некоторое время на экранах американских телевизоров появляется фильм, и зрители слышат слова, произнесенные молодым человеком, впервые поведавшим о том, что происходит за стенами советских психбольниц: „Сюда отправляют политических заключенных, инакомыслящих, которых нет возможности наказать иначе, чем вот таким способом... ” — рассказывал Владимир Буковский, сам проведший немало дней в такой больнице. Он рассказал и о медицинских препаратах, которые применяют к заключенным. Сульфазин, от которого начинается лихорадка, и человек не может пошевелиться день или два... Его вводят как наказание за легкие проступки. За более серьезные наказывают аминазином, вызывающим отупение и сонливость. Другие средства, применяемые здесь, держат в секрете. Жене Леонида Плюща, интересующейся, в чем заключается болезнь ее мужа и как его лечат, отвечают: ”Ни о характере его болезни, ни о методах лечения ничего сообщить не можем”.

Владимир Буковский решает прорвать завесу молчания. Канадская психиатрическая ассоциация получает информацию из Москвы, после чего заявляет о подозрении относительно незаконного заключения в советские психиатрические больницы по-видимому, нормальных людей, взгляды которых противоречат установкам режима. Еще через месяц на Запад поступает обращение к психиатрам мира от Владимира Буковского. ”Нет для здорового человека страшнее судьбы, чем бессрочное пребывание в психиатрической больнице”, — пишет он и призывает психиатров мира не оставаться равнодушными к судьбе „казнимых сумасшествием”.

Голос тех, кого обрекали на вечную немоту, прорвался в мир. Это явно нарушает планы Андропова. Но цепную реакцию, вызванную письмом Буковского, остановить он не в силах. В страхе, что очередной конгресс психиатров превратится в суд над советской психиатрией, Советский Союз покидает Международную ассоциацию психиатров. Для Андропова это поражение, и он делает вывод — до тех пор, пока критики режима на свободе, достоянием гласности может стать все. О том, что гласность можно использовать, он еще не додумался. Это станет важнейшим достижением его выдвиженца. С теми, кто неизвестен, чье имя не попало на страницы западной прессы и не привлекло к себе внимания, он расправляется решительно и беспощадно. Как и при его предшественниках, люди исчезают бесследно. Это одна из величайших трагедий живущих при советской власти. Они целиком на ее милости. Они могут исчезнуть в любой момент, если того захочет власть. А будут интересоваться родственники — исчезнут и они. Все это ведомство Андропова проделывает не хуже, чем в сталинские времена. То новое, с чем сталинской секретной полиции сталкиваться не приходилось — поначалу ставит Андропова в тупик. Как быть с теми, чьи имена известны? Посадить их, расстрелять — значит показать, что Советский Союз их боится. Андропов находит другой выход. Миновав на сей раз своего политического учителя Сталина, он обращается к Ленину. Ведь официальная пропаганда и твердит о том, что партия следует ленинским курсом. Андропов вспоминает, что наряду с террором, который широко применял Ленин, он практиковал и высылку своих политических противников.

В феврале 1974 года на Франкфуртском аэродроме приземляется самолет, из которого выходит недоверчиво озирающийся по сторонам человек. Всего несколько часов назад он находился в Лефортовской тюрьме и теперь не мог понять, где он. Так прибыл на Запад А. Солженицын.

Еще через два года органы вынуждены согласиться на обмен секретаря чилийской компартии Корвалана на Владимира Буковского. А затем высылка на Запад становится обычным явлением.

Человека же, которому Советский Союз обязан созданием водородной бомбы и который стал в оппозицию к режиму, высылать не хотели. Сахарова пытаются заставить замолчать другими способами.

Академика высылают в Горький. Но и здесь его не оставляют в покое. „...Дать хотя бы самый краткий перечень политических процессов в СССР — задача неисполнимая... Было бы крайне трудно дать более или менее исчерпывающее описание процессов над несогласными гражданами... книга разрослась бы в несколько толстейших томов”, — это составители сборника „Только за пять лет” пишут о периоде с 1966 по 1971 годы. Но эти слова можно отнести и к тому, что происходило позже.

Среди тех, кто предстал перед судом по обвинению в антисоветской деятельности в то время, что Андропов находился во главе КГБ, и офицеры Балтийского флота Гаврилов, Косырев и Парамонов, и семнадцать членов Всероссийского Социал-Христианского Союза Освобождения Народов, и армянские националисты, и группа социалистов в Москве.

Однако, поднявшись в день празднования 100-летия Феликса Дзержинского на трибуну, Андропов заверяет, что „осужденных за антисоветскую деятельность у нас сейчас меньше, чем когда-либо за годы советской власти, буквально единицы”.

В 1967 году на Западе стали известны данные о том, что в советских лагерях в тот год было 976.090 человек. На следующий год в лагерях и тюрьмах, как пишут в своей книге ”Утопия у власти” М. Геллер и А. Некрич, находилось 1.612.378 человек. А на стройках отбывало наказание 495.711 человек. В 1979 году в лагерях и тюрьмах уже было 3 миллиона заключенных, а на стройках около двух миллионов.

Опубликованный в том же году в США доклад гласил, что здесь в тюрьмах пребывало около 400 тысяч заключенных. А те, кто хотел бы сравнить ситуацию в Советском Союзе в то время с тем, что было в России в 1912 году, были бы поражены числом узников в царских тюрьмах — 193.000 человек. Это меньше одной десятой процента от тогдашнего населения в 140 миллионов. В Советском Союзе их число приблизилось к 2%.

Если же взять соотношение к работоспособной части населения в 115 миллионов, то тогда эта цифра возрастет до 4.5%.

Американские историки Бернштам и Бейхман считают, что из них тысяч десять политических. Р. Конквест пишет, что в Советском Союзе их было примерно одна десятая от общего числа.

Андропову очень бы хотелось, чтобы правдой было то объяснение возникновения диссидентства, которое он предложил слушавшим ею на собрании в память Дзержинского: ”Причины тут, как известно, могут быть разные! Политические или идейные заблуждения, религиозные фантазии, национальные вывихи, личные обиды и неудачи, психическая неустойчивость...”. На самом деле все обстояло иначе.

Примерно в то же самое время корреспондент газеты „Вашингтон пост” в Москве Р. Кайзер записывает: „Ю. Андропов один из наиболее умных среди сегодняшних советских руководителей, но он ничуть не симпатизирует интеллигенции”.

Происходившее в республиках так или иначе становилось известным в центре. Иногда сами органы были заинтересованы в этом. Поскольку это способствовало осуществлению андроповского плана по восстановлению в стране атмосферы страха. Растопившая страх оттепель должна была быть забыта. На страну вновь надвигаются заморозки. Опять нормой должны стать всеобщая подозрительность, боязнь всего и вся. Андропов черпает из богатого опыта КПСС по натравливанию одних слоев на другие. Он стремится воссоздать обстановку дней своей юности, когда „ДЦС намеренно накалял атмосферу и с бешеной злобой натравливал актив против партии, партию против народа, народ друг против друга, планируя свое очередное преступление против всех”.