Но в эту минуту он выглядел обеспокоенным.
— В чем дело? — озабоченно спросил он, плотно закрывая за собой дверь кабинета и подходя к ней. — Как только ты вошла, я сразу понял, что ты чем-то расстроена. Что случилось?
Теперь происшествие уже казалось ей сущим вздором. Тем не менее Рэйчел вытащила из кармана кусок холстины и протянула ему.
— Вот это пришло по почте сегодня утром в посылке, адресованной мне.
Себастьян недоуменно нахмурился.
— Что это?
Она объяснила.
Его лицо окаменело.
— Кто это послал?
— Никакой записки не было, обратного адреса тоже. Только это. Сначала я расстроилась, но…
— Да уж, могу себе представить. Ты…
— Нет, все уже прошло, честное слово. Это была просто глупая выходка, вот и все. Я даже удивляюсь, почему этого не случилось раньше. На самом деле…
Нетерпеливым жестом Себастьян выхватил у нее тряпицу и швырнул на пол, а потом порывисто обнял Рэйчел, крепко, почти насильно прижав ее к себе. Тотчас же, словно по волшебству, пережитые недавно стыд и боль охватили ее вновь. Сама себе не веря, она обнаружила, что с трудом удерживает слезы.
— Ублюдки, — бормотал он, прижимаясь щекой к ее волосам, — грязные, поганые, вонючие подонки! Если бы я только мог доказать, что это их рук дело, они бы у меня света невзвидели…
— Кто?
— Салли, кто же еще? Он и его подлые дружки.
— Салли? — Рэйчел отстранилась, чтобы взглянуть на него. Ей подобная возможность даже не пришла в голову. — Я думала…
— Думаешь, это кто-то другой? Но кто?
— Возможно, я ошибаюсь. Мне не следует говорить…
— Рэйчел, скажи мне, кого ты подозреваешь.
— Но вдруг я не права?
— Говори.
— Ну ладно. Я думала, что это могла быть Лидия. Она меня ненавидит… Я даже повторить не могу, что она мне наговорила в тот день! Она вполне могла это сделать. Запросто. Мне кажется, это она.
Нежным, успокаивающим жестом Себастьян вплел пальцы в волосы у нее на затылке.
— Если это она, повторить свой трюк ей не удастся. Это я тебе обещаю.
— А что ты собираешься предпринять?
— Поговорю с ней. Пригрожу, если потребуется.
— Ой, не надо. Прошу тебя, не надо.
— Почему нет?
— Потому что она нездорова, она сама не знает, что делает. Мне кажется, она помешалась на этой своей ненависти ко мне. Если ты с ней об этом заговоришь, да еще будешь угрожать, боюсь, как бы ей не стало хуже. И тогда она попытается придумать еще что-нибудь.
Эти слова заставили Себастьяна задуматься.
— Разумно, но в таком случае я поговорю с ее тетушкой. Да не пугайся ты так! Ничего я ей не сделаю, просто скажу, что у нас есть такие подозрения, и посоветую не спускать глаз с племянницы, вот и все.
Себастьян ласково провел большим пальцем по ее щеке.
— Так тебя устроит?
Он спрашивал ее одобрения! Для Рэйчел это было настолько внове, что она не сразу нашлась с ответом.
— Да, но вдруг я ошиблась? Может быть, это вовсе не она?
— Может быть. Вот потому-то я и постараюсь быть с ней помягче.
Он был мягок и нежен уже сейчас, в эту минуту, когда кончиками пальцев смахивал слезы с длинных ресниц Рэйчел. Влажными от слез пальцами он провел по ее губам, потом поцеловал ее, нежно пробуя на вкус языком. Когда он вел себя подобным образом, Рэйчел лишалась последних сил к сопротивлению, становясь пленницей его искушенности в науке обольщения.
— Приходи ко мне сегодня, — прошептал Себастьян, проводя губами по ее губам, находя самые чувствительные уголки. — Я хочу подарить тебе кое-что.
— Ты больше не должен делать мне подарки.
— Этот тебе понравится.
— Нет, Себастьян, я серьезно. Мне больше ничего не нужно.
— Это не подарок. Вернее, я сказал бы, это не предмет.
Плутоватый огонек в его глазах заставил ее затрепетать.
— Ты краснеешь! Господи, какая же ты красавица!
— И вовсе я не краснею! — запротестовала Рэйчел.
Красавицей она себя тоже не считала, но, когда он смотрел на нее такими глазами, почти верила, что он говорит правду.
— Мне надо идти, надо… подготовить спальное место в помещении для слуг для новой судомойки, объявить остальным…
С бессильным вздохом Рэйчел умолкла и покорилась его поцелуям. Ему невозможно было противиться. Он мог растопить ее простым прикосновением, иногда даже взглядом. Еще совсем недавно она была холодной и колючей, как лед, женщиной, содрогавшейся при одной лишь мысли о приближении мужчины, потому что до сих пор ей был известен только один подход, приводивший ее в ужас. С тех пор она проделала немалый путь.
Тонкая ирония заключалась в том, что человек, сумевший пробудить ее к жизни, в одном отношении ничем не отличался от ее покойного мужа: он точно так же до безумия был одержим ее телом. Однако на этом сходство заканчивалось, потому что Себастьян думал лишь о том, как бы доставить ей наслаждение, тогда как Рэндольф получал наслаждение, лишь причиняя ей боль. Себастьян уверял, что крайности куда ближе друг к другу, чем ей кажется, а разница между ними, по мнению некоторых, вообще несущественна. Все дело, утверждал он, в согласии: она никогда не давала своего согласия на жестокости Рэндольфа. На более нежное обольщение со стороны самого Себастьяна она тоже никогда не соглашалась, но все же получала от него едва зарождающееся тайное наслаждение.
Все было так запутано и непонятно! Того, что он знал и чего она не знала о любви, хватило бы, чтобы заполнить половину библиотеки Британского музея.
— Приходи в десять, — предупредил Себастьян, горячо дыша ей прямо в ухо. — Время имеет большое значение, так что смотри, не опаздывай. Но раньше тоже не приходи, а то сюрприза не получится. Могу я рассчитывать, что ты придешь?
Ну вот, опять: он не стал приказывать, он интересовался ее решением. А впрочем, какая разница? В его глазах угадывалось такое нежное, такое дразнящее обещание, что Рэйчел не смогла придумать ни одного благовидного предлога, чтобы отказаться.
* * *
— Все готово, милорд.
— Прекрасно. И как раз вовремя. Прист, ты просто сокровище.
— Благодарю вас, милорд.
В знак признательности камердинер с достоинством наклонил лишенную всякой растительности голову.
— Надеюсь, ты проявил предельную осмотрительность при подготовке?
Прист бросил на хозяина взгляд, полный глубокой укоризны.
— Разумеется, милорд.
За плечами у Приста был многолетний опыт подготовки романтических свиданий; осмотрительность, наряду с умением держать язык за зубами, стала основной чертой его натуры, за что Себастьян и держал его при себе.