— Да, — уверенно сказала она. — Я приду.
13
Никогда раньше Рэйчел не приходилось бывать на почте в Уикерли. Почтовая контора располагалась на первом этаже коттеджа с соломенной крышей в самом верхнем конце Главной улицы, как раз напротив церкви. На втором этаже обитали мистер и миссис Брэйки Питт. Миссис Питт являлась владелицей почты. Была среда, а по средам Рэйчел была обязана отмечаться у местного констебля. Когда Сьюзен упомянула, что ей надо сходить в деревню, чтобы отправить письма лорда д’Обрэ, Рэйчел предложила захватить их с собой. Это было на нее не похоже: отправляясь в Уикерли, она обычно ограничивалась делами, которых никак не могла избежать. Визит на почту был чреват множеством опасностей и грозил закончиться катастрофой, но в последнее время она расхрабрилась и порой чувствовала себя совершенно неустрашимой, а в этот день ей захотелось проверить на прочность едва зародившееся в душе ощущение уверенности в себе.
Миссис Питт страдала косоглазием. Рэйчел протянула ей письма Себастьяна и деньги для марок, все время спрашивая себя, что означает раздраженное выражение на лице хозяйки почтового отделения: то ли она всегда такая сердитая, то ли сама Рэйчел невольно ее разозлила неизвестно чем и как. Ожидая сдачи, она стала придумывать для Себастьяна шутливый рассказ об этой встрече. Что-то вроде: «Ты же знаешь, какая янервная. Чуть не упала в обморок, когда увидела, что миссис Питт косо смотрит на меня». Нет, это выходило как-то не очень остроумно, но все равно приятно было придумывать каламбуры, пусть даже неудачные.
— Вы миссис Уэйд, не так ли? — вдруг огорошила ее миссис Питт, отсчитывая четыре пенса сдачи.
Рэйчел признала, что она и есть миссис Уэйд.
— Вам посылка. Пришла сегодня утром. Желаете получить здесь или доставить ее вам в Линтон-холл?
— Посылка для меня? — переспросила Рэйчел, не сомневаясь, что ослышалась.
Почтмейстерша сунула руку под прилавок и вытащила упакованный в бумагу сверточек.
— «Миссис Р. Уэйд, — прочитала она, — Линтон-Грейт-холл, Уикерли». Это же ваш адрес? Желаете получить прямо сейчас?
— Я… Да, я возьму ее. Спасибо вам. Большое спасибо.
Рэйчел была так ошеломлена, что даже не взглянула на сверток, просто сунула его в ридикюль и поспешила покинуть почтовую контору. Только разглядев его как следует в тени платана на краю деревенского сквера, она поняла, что волновалась напрасно: ничего особенного этот сверток из себя не представлял. Он был послан из Тэвистока без указания обратного адреса. Разумеется, его послал Себастьян, кто же еще? Но, слава Богу, ему хватило благоразумия не написать на обертке свое имя.
До встречи с констеблем Бэрди оставалось десять минут. Времени хватало с лихвой, чтобы открыть пакет. А может, не стоит? Наверное, лучше унести его домой и рассмотреть в спокойной обстановке. Может быть, вместе с Себастьяном. Да, это было бы правильно.
Но нет, удержаться было невозможно. Рэйчел одолело по-детски нетерпеливое любопытство. Пряча стыдливую улыбку, стараясь совладать с дрожью волнения, она подошла к ближайшей скамейке, стоявшей на самом солнцепеке, и села.
Под коричневой упаковочной бумагой обнаружилась почти невесомая картонная коробочка. Рэйчел открыла крышку. Что-то мягкое скрывалось под слоем папиросной бумаги. Шарф? Платок? Развернув внутреннюю упаковку, Рэйчел взяла в руки свой подарок и окаменела от ужаса.
Целую минуту она просидела в неподвижности, глядя на квадратик дешевой серой холстины. Рисунок, грубо вышитый черной ниткой, напоминал след вороньей лапы: так они и называли эту эмблему в тюрьме. Это была «широкая стрела».[36]
Гнев и отчаяние вспыхнули у нее в груди, а следом за ними пришел мучительный и безрассудный страх. Она отбыла свой срок, они не могли снова отправить ее в тюрьму, но одного лишь напоминания о ненавистном символе оказалось довольно, чтобы наполнить ее душу суеверным ужасом. Ей вспомнился худший из ее ночных кошмаров: она опять вернулась в свою тюремную камеру, и все началось сначала.
Судорожно сжимая в руке проклятую тряпку, Рэйчел поднялась со скамейки. Сердце молотом стучало у нее в груди. А вдруг ее враг следит за ней в эту самую минуту? Она лихорадочно обвела взглядом мирную сонную улицу, не доверяя обыденности деревенского пейзажа и безобидному виду прохожих, неспешно бредущих по своим делам под полуденным солнцем. Ей хотелось убежать, хотелось разрыдаться от ярости и обиды.
— Рэйчел? Я вас узнала!
По дорожке от дома викария к ней, приветливо улыбаясь, спешила Энни Моррелл.
— Я вас заметила из окна, — говорила она на ходу. — Как поживаете? Я сто лет вас не видела. Вернее, видела мельком в церкви, но у нас не было возможности поговорить. Кристи заставил меня петь в хоре — представляете? — и теперь после службы я выбираюсь на паперть в задних рядах. Как поживаете? — опять спросила она, наконец остановившись и стараясь отдышаться.
— Хорошо.
Жалкая попытка улыбнуться закончилась полным провалом. По лицу Энни Рэйчел видела, что та пытается решить, как быть дальше: стоит или не стоит сделать вид, будто ничего особенного не происходит. В конце концов Энни решила действовать напрямик.
— Что случилось? — спросила она, причем веселость на ее лице сменилась искренней тревогой.
— Да, в общем-то, ничего особенного. Кто-то сыграл со мной глупую шутку, — ответила Рэйчел, стараясь говорить как можно более беспечно, и разжала стиснутую в кулак руку.
— Что это?
— Это «широкая стрела», — объяснила Рэйчел, указывая на вышитую эмблему. — Мы называли ее «вороньей лапой». В тюрьме ее изображают на всех предметах.
— Да, я ее узнаю, — задумчиво согласилась Энни. — Я ее видела на армейском снаряжении. Она означает собственность Ее Величества.[37]
— В Дартмуре она постоянно попадалась на глаза, — пояснила Рэйчел. — На одеялах и полотенцах, на белье и одежде, даже на оловянной посуде. Глядя на нее, мы чувствовали, что сами превращаемся в казенное имущество.
— О, Рэйчел…
На лице Энни отразилась смесь сочувствия и возмущения. Как и Рэйчел, она первым долгом обвела взглядом улицу, словно отправитель посылки мог находиться где-то поблизости и наблюдать за ними.
— Тьфу ты, пропасть! — выругалась она, негодующе качая головой. — Давайте зайдем к нам. Поговорим в доме.
— Я не могу. Но все равно спасибо.
— Конечно, можете! Мы выпьем чаю… Нет, мы выпьем чего-нибудь покрепче, вам полегчает, и все это происшествие покажется вам сущей ерундой. Идемте…