– Клянусь Юпитером, – проворчал консул, проезжая рядом с Сергием, – лучше родиться римским рабом, чем ханьским землепашцем. Выходят в поле, когда звезды еще не погасли, и уходят, когда борозды уже не увидишь. Работают как проклятые, но мало что видят у себя на столе – поборы тут страшные. А эти, видать, прибились к богатею, вроде нашего латифундиста. Таких тут называют «сильный дом». Они так богаты, что могут, закрыв ворота, открывать собственные рынки! И «сильный дом» защищает своих от неподъемных налогов, становясь еще сильнее. В Лояне с ними не связываются…
– Восток – дело тонкое, – глубокомысленно сказал Лобанов.
– Это точно…
– Как себя чувствуешь, сиятельный? Бледный ты какой-то.
– Побледнеешь тут… Ничего, это слабость. Раньше мне только и оставалось сил, что выстоять во дворе и вернуться, а теперь… Я уже второй день в пути! Устал, конечно, но это пустяки – незарешеченное солнце, чистая вода и свежий ветер вернут былое здоровье.
– Тебе бы, сиятельный, – вставил слово Искандер, – подлечиться да подкрепиться…
– Да побритша… – проворчал Гай, с остервенением вычесывая бороду.
– Да помыться… – вздохнул Квинт.
Консул помотал головой, не пряча счастливой улыбки.
– Главное – мы свободны! – с силою сказал он. – Помнишь тот день, Сергий, когда ты впервые появился на балконе и окликнул нас? Вот уж никогда не думал, что буду счастлив, завидя принцепса претории! Но это было именно счастье…
– Не спрашиваю, трудно ли пришлось, – по тебе видно, консул.
– Был консул, – усмехнулся Публий, – а стал консуляр. Жалко потерянный год. Хуже всего было не просто свободу утратить, а потерять ее зря – я ведь ничего не добился своим посольством. Только испортил всё. Уязвлен был высокомерным презрением Сына Неба, не смог вытерпеть унизительный ритуал, и вот результат… Со мной было двенадцать парней. Четверых убили степняки, один свалился в пропасть, еще пятеро погибли в тюрьме. Такой вот счет…
– Это война, консул. Скрытая, тайная война. А на войне всегда есть убитые и раненые.
– Выходит, что в этой тайной войне парфяне нас снова обыграли?
– Выходит, так. Но стоит ли вести счет одним потерям? Разве ты ничего не приобрел? Нынче ты, сиятельный, больше всех в Риме знаешь о ханьцах. И язык их ведом тебе, и обычаи. Придет время – и отправим сюда новое посольство. Только морем, по суше Парфию не обойти.
– Может, и так… Ну-ка, принцип, подъедем к Давашфари. Видишь – платочком машет.
Подъехавшим римлянам хуан-гуйфэй сладко улыбнулась и громко сказала, пересиливая стук и скрип колес:
– Мне все еще очень стыдно за то, что нагрузила вас своими вещами. Скоро мы подъедем к городу Наньян… Я вот что придумала – надо остановиться и переодеться. Всем!
– Зачем? – не понял Сергий.
– Увидите… Увидишь!
– Давашфари плохого не посоветует! – тут же встрял Гефестай.
– Молчи уж, – проворчал подъехавший Эдик, – жертва Киприды и Амура…
Повозки остановились, съехав на обочину, в тень плакучих ив, полощущих ветви в вырытом канале.
Давашфари решительно указала на один из ларей, и мужчины сгрузили его на землю. Дочь ябгу откинула крышку. В ларе были аккуратно сложены цветастые халаты из шелка.
– Вы, наверное, считаете, – проворчала она, – что я лишь о себе думала… Примерь, Сергий! Лето к концу пошло, поэтому надень вот этот, цвета созревших хлебов.
Лобанов послушно натянул дорогой желтый халат с длинными рукавами, с вышитым на нем цилинем-единорогом – отличие чиновника высшего ранга.
Консулу достался халат с изображением белого журавля.
Затем Давашфари выдала Лобанову высокие атласные ботинки на толстой белой подошве и фетровую шапочку с рубиновым шариком и павлиньим пером с тремя глазками. Пояс его халата имел четыре кусочка агата, инкрустированных рубинами.
– Шапочки надвигайте на глаза, – строго инструктировала хуан-гуйфэй, – чтобы никто не увидел их цвета. А все остальное на вас – как броня, она защитит лучше бронзы и стали, ибо погонит перед вами волны великого почтения. Хватило бы и одного пера, ибо трехглазые перья выдаются или родичам императора, или сановникам за особые заслуги. И запомните: вы очень важные люди и сопровождаете меня в поездке… м-м… скажем, я отправилась в даосский храм на далеком юге. Понимаете? В этой стране чем знатней человек, тем он меньше вызывает подозрений.
Стража остановит любого простолюдина, но важного сановника пропустит с поклоном. Короче, доверьтесь мне и подыгрывайте!
– Понял, Гефестай? – строго спросил Эдик. – Ну что ты опять уставился на удельную принцессу? Давашфари, да разжалуй ты его в конюхи, все равно толку с него, как с козла – молока…
– Поговори мне еще, – сказал сын Ярная, продолжая умильно улыбаться, – выпороть велю.
– Во наглый! – возмутился Чанба.
Тзана весело рассмеялась, а Сергий махнул рукой: «Вперед!»
Результат переодевания Лобанов ощутил в самом скором времени – все пешие встречные низко кланялись ему, а те, кто ехал верхом, живо спрыгивали на землю и тоже сгибались в малом поклоне, складывая руки перед грудью и маша ими в знак почтения.
Показался город Наньян – третьестепенный провинциальный городишко, обнесенный прямоугольником стен.
– Может, лучше его объехать? – усомнился Искандер.
– Именно это и будет подозрительно, – сказал Сергий. – Давашфари права, нужно действовать по принципу: «Наглость – второе счастье». Слушайте, парни, надо бы как-то оповестить о нашем прибытии. А то крадемся, как тати нощные.
– Эдик! – рявкнул Гефестай. – Дуй в трубу!
Чанба спорить не стал – подхватил с сиденья возницы длинный рог и затрубил.
– Это что было? – сморщился сын Ярная. – Приступ насморка у слона?
– Скорее, понос, – тихо подсказал Искандер.
– Молчите, презренные, – бодро сказал Эдик, – раз нету слуха. А ну, носы вверх! Въезжаем.
Отряд миновал городские ворота и выехал на главную улицу.
Народу было мало, словно всех разогнали на сельхозработы, но те, кто попадались навстречу, мгновенно сгибались в фигуры почтения.
Лю Ху приблизился к карете, выслушивая Давашфари, и пронзительным голосом вскричал:
– Удельная принцесса желает видеть градоначальника!
По толпе разошелся ропот, люди расступились, и в образовавшемся проходе Сергий увидел поспешавшего ханьца в мятом зеленом халате. Завидев целый отряд важных господ, ханец оробел. Цезарь в своей деревне, он терялся перед блеском столичных гостей.
Лю Ху заговорил надменно и властно:
– Госпожа Давашфари, достопочтенная хуан-гуйфэй, исполняет волю Сына Неба и направляется в горы, к храму, дабы поклониться святыням…