Разве мы можем без боя отказаться от казачества?
— Не горюйте казаки с нами Бог! — воскликнул Осип.
— С нами Бог! — откликнулся Матвей.
— От нас теперь ничего не зависит, — устало проговорил Роман.
— Эх, а что сейчас творится на казачьих землях. Многие станицы сгорели. По всей казачьей земле не осталось ни одного не тронутого хутора или станицы, а некоторые совсем исчезли как будто там никогда и не жили казаки. Вся земля превратилась в пустыню. В уцелевших же станицах остались в основном женщины и дети. Мы заплатили огромную цену, выступив против большевиков, — сокрушенно покачал головой Павел.
— Что правда, то правда.
— У нас последняя победа была, когда мы разбили Чапаева в Лбищенске, а потом мы только отступали.
— Как это случилось? — спросил Платон.
Селенин стал рассказывать, часто моргая ничего не выражавшими глазами:
— Мы тайно подобрались к Лбищенску и ударили ранним утром, когда они еще спали. Спросонья они не знали куда бежать, потому что мы стреляли отовсюду. Красные отступили к реке, поплыли на другой берег, но и в воде наши пули их доставали. В этом бою погибло очень много чапаевцев, немало сдалось в плен. С нашей же стороны потери оказались невеликими.
— Чапаев погиб?
— Чапаев в бою получил тяжелое ранение. Его на заплоте переправили на другой берег и там схоронили.
Казаки примолкли под впечатлением рассказа. Платон ушел в мысли, ломая голову над тем, как поступить в сложившейся ситуации. Никогда на душе не было такого тягостного, противоречивого чувства. Какой смысл идти туда, где все валится в тартарары? Лучше уж возвращаться в родной хутор. Там старикам не на кого положиться. Они их единственная и слабая защита.
— Утром двинемся в Старый Хутор, — обронил Перелыгин и строго добавил: — На молитву папахи долой!
Помолившись и спешно поужинав, казаки сложили свои думные головы на подушки.
За окном свежо и молодо шумел разросшейся верхушкой развесистый тополь.
***
Летом одна тысяча девятнадцатого года Белая Армия перешла в наступление и достигла временного успеха. Но затем стало ясно, что она выдохлась, началось повсеместное отступление белых на восток. В июле — августе на Урале установилась советская власть.
В сентябре под Актюбинском Оренбургское казачье войско потерпело сокрушительное поражение от Красной Армии. Атаман Дутов с остатками войск ушел в Семиречье и там соединился с атаманом Анненковым. Из последних сил держался за свою территорию атаман Толстов Уральского казачьего войска.
Когда хуторские казаки отправились из Актюбинска в Старый Хутор, на Урале уже прочно установилась печальная и унылая осень. Утренний сумрак иссяк, над степью сияло прохладное солнце. Деревья в перелеске стояли, словно облитые разноцветными красками. Сухие листья, шурша, падали вниз. Ветер гонял по земле ворохи красных и желтых листьев, трепал потерявшую вид казачью одежду. В степи тихо шептались травы и громко кричали птицы.
Вечером осеннее солнце скатилось за горизонт. Из-под конских копыт крупными облачками летела пыль, покрывая всадников тонким слоем серой пыли. Дорога тянулась серой лентой то, выгибаясь, то выпрямляясь. Впереди за косогором показалась небольшая речка. Над самой дорогой висли могучие ветви старого тополя. Казаки приблизились к развесистому дереву.
— Стой! Здесь разобьем стан на ночлег, — спрыгнул с коня Перелыгин. — Лучшего места нам не найти.
Усталые казаки посыпались на землю как горох из мешка. Лица их были строгими и пыльными. Они выглядели как крестьяне после тяжелого труда на поле. Путь выпал долгим, казаки походили, разминая затекшие ноги, а затем начали выбивать из одежды мелкую пыль. Потных взмыленных коней расседлали и тут же отвели на водопой. Кто-то въехал на лошадиных спинах прямо в воду. Животные, подрагивая всей кожей и не отрываясь от поверхности реки, жадно хватали губами холодную воду. После этого напоенных коней стреножили и пустили пастись по рыжей траве. Тяжело дыша, животные стали рвать мягкими губами сухую траву.
— Умыться бы хоть в речке, — устало сказал Осип Шутемов.
Казаки, скинув с себя пыльную одежду, по росистой траве прошли к реке. На берегу поднялся шум и гвалт. У казаков поднялось бодрое настроение. Когда казаки вымылись, они натянули на влажные тела одежду и начали ставить палатки, а потом с шутками прибаутками натаскали сухих дров. На берегу взвился серый дымок, костер разгорелся ровным пламенем. Петр Вальнев повесил на огонь большой походный котел и огромный чайник и стал готовить горячий ужин. Осип Шутемов с Павлом Селениным, зашли в реку с бреднем, раскинули его от берега до берега и потащили против течения. Иногда рыбаки выходили с бреднем на берег и вываливали на траву серебристую рыбу и снова заходили в холодную реку. Рыбешка в сеть попадалась разная, но в основном это были чебак и окунь. На берегу образовалась большая кучка из рыб.
Вскоре душистая уха забулькала, заплескалась через край и зашипела на раскаленных углях. Варево получилось густым с жирком и едко пахнущим рыбой. Из котла повалил вкусный парок. Казаки, перекрестившись, подсели к костру, тесно сгрудившись вокруг огня. Вроде бы все примостились вокруг костра, но места всем все равно не хватило. Казаки хватали ложками уху горячую пищу. Они ели, обжигаясь и слизывая с губ и ложек рыбий жир.
— Какая же вкусная уха братцы!
— Давно не хлебали на свежем воздухе.
— Добрая ушица это-правда!
— Гляди лопнешь.
— От еды еще никто не пропадал.
Казаки ели уху так дружно, что у Павла сломалась ложка.
— Вот навалился, что даже ложка сломалась.
— Наверное, ложка плохая попалась или уха наваристой оказалась.
Следом запыхтел огромный кипящий чайник. Казаки отведали горячего чаю. Усталость разламывала кости, захмелевшие от сытости головы, кружились. Глаза сами собой слипались. Костер источал тепло как добрая печь.
— Ну что, — улыбаясь, сказал Матвей, когда все насытились, — с доброй песней и путь короче, и жизнь краше, и смерть легче. Споем нашу любимую песню.
Матвей Никитин, раздвинув меха гармони, откашлялся и с чувством запел сильным баритоном старинную уральскую казачью песню:
Держались мы три дня, две ночи,
Две ночи долгия, как год,
В крови и, не смыкая очи.
Затем мы ринулись вперед…
Казаки подхватили песню басистыми голосами. Песня разнеслась по речной долине. Она звучала все громче и громче. Даже земля притихла, слушая казачью песню. Платон с закрытыми глазами медленно раскачивался из стороны в сторону в такт песне и беззвучно шевелил губами. У Осипа был самый звонкий и душевный голос. Его глаза сияли так, как будто он ими исполнял песню.
Мы отступали; он за нами
Толпами тысячными шел,
И путь наш устилал телами,
И кровь струил на снежный дол.
Лихая