смотря на открытые форточки, был спертым, не выветривался. У Платона кружилась голова, а в висках невыносимо стучала горячая кровь. При этом его глаза были такими же мутными, как и разворачивающийся за окном рассвет.
Перелыгин не знал где он и что с ним. Он словно только что появился на свет. Платон ощупал себя, кровать, осмотрелся вокруг. Прошла минута другая, и вдруг прорезался чей-то голос.
— Где я, — тихо спросил Платон.
Сестра в сером платье с красным крестом на груди склонилась над ним. Он увидел над собой красивое девичье лицо.
— Очнулся? В госпитале ты, — грудным голосом сказала она. — Ранили тебя. Можешь идти?
— Смогу.
В этот миг память казака мгновенно прояснилась, и в голове всплыли разрозненные картины последнего боя. Он взглянул на сестру милосердия и вздрогнул. Она сильно была похожа на его Дарью.
— Идите за мной, я вас перевяжу.
Платон проследовал за сестрой милосердия. Госпиталь блестел чистотой, все было вымыто и отдраено. В перевязочном кабинете сестра начала потихоньку разматывать окровавленные бинты. В эту секунду сосредоточенные глаза девушки смотрели строго и твердо. И хотя она делала это очень осторожно, Платон то и дело вскрикивал от боли. Чтобы не кричать от боли, казак крепко стиснул челюсти, но тихий стон все равно прорывался сквозь плотно стиснутые зубы. С трудом сняв бинт, девушка взяла в руки ланцет, точными движениями вскрыла рану, очистила ее от гноя и чем-то, обработав, стала забинтовывать.
— Как вас зовут?
— Елизавета.
— Мне лечиться долго придется?
— Доктор сказал, что до конца лета пробудете, — ответила девушка и отложила историю болезни в аккуратную стопку.
После перевязки сестра отвела казака в столовую, где Перелыгин пообедал и вернулся обратно в палату. А там совсем дышать нечем. Кто-то наглухо запечатал окна. Платон распахнул форточку и в палату ворвался живительный воздух. Перелыгин остался стоять у раскрытого окна. Сквозь серые, тонкие шторы в палату пробились яркие солнечные лучи, от которых в сердце казака вспыхнула новая жизнь. Она бодрящими токами прошла по всему телу, и его самочувствие резко улучшилось.
В полдень Платон вышел из госпиталя, и едва не захлебнулся от свежего воздуха. Он пьянил как хорошее, многолетнее вино. Хотелось широко расправить грудь, глубоко вдохнуть, но из-за ранения внутри нестерпимо ныло, а в глазах мерк свет. Но все же казаку было радостно, что ему удалось избежать смерти и что он снова сможет увидеть своих родных и свою любимую Дарью.
Платон одиноко побродил по зеленым дорожкам госпиталя. Возвращаться в пропахшее лекарствами и душное помещение ему не хотелось, но другого выбора не было. Когда казак вернулся в палату, она гудела как пчелиный улей. На кроватях стояли, сидели серые беспокойные фигуры казаков. В коридоре неразборчиво и тревожно кричали. Кто-то, вскочив на кровать, как безумный махал в воздухе кулаками. Слышались тяжелые хрипы, стоны и ругательства.
— Что происходит? По какому случаю шум?
— Вспомнили царскую семью. Сегодня годовщина их гибели.
Надо отметить, что, когда началась европейская война Романова и ее дочери делали все, что от них зависело, чтобы спасти наибольшее количество раненых и больных. Для этого Александра Федоровна, Ольга Николаевна и Татьяна Николаевна окончили фельдшерские курсы княжны Гедройц, и стали служить в госпитале простыми сестрами милосердия. Нужно было иметь чистые сердца и души, чтобы отважиться на такой благородный поступок. Такими качествами могут обладать только глубоко верующие люди. А именно такими и были Романовы. Но их доброе дело не ограничивалось лишь этим. Царская семья жертвовала личные сбережения на содержание лазаретов, госпиталей и санитарных поездов.
Вместе с этим Александра Федоровна, проявив хорошие, организаторские способности, сумела организовать работу свыше восьмидесяти лазаретов и госпиталей. В то же время она создала двадцать санитарных поездов, которые ежедневно вывозили с западного фронта тысячи раненых солдат и офицеров. В добром деле Александра Федоровна показала себя прекрасным руководителем, а вместе с великими княжнами еще и способной сестрой милосердия. Романовы участвовали в самых сложных операциях, помогая хирургам оперировать и чистить раны от гноя. Они не гнушались никакой работы, и всякое дело исполняли с особым усердием. Им несколько раз делалось плохо от дурно пахнущих лекарств и страшных гнилых ран. Однажды одна из великих княжон в обморок упала. Но, несмотря ни на что, они продолжили самоотверженно присутствовать на операциях.
После тяжелых операций государыня как могла, утешала раненых за их жен и матерей. За тех же, кто умирал на ее руках, она молилась на их могилах и спасала их души своими горькими слезами. И хотя великие княжны были царских кровей, но, по сути, это были самые обыкновенные девушки. Романовы спасли жизнь многим солдатам и офицерам. В порыве добрых чувств Романовы отдали под госпитали даже дворцы, расположенные в Царском Селе, Павловске, Красном Селе и Гатчине.
Через короткое время общий суматошный крик стих. Все успокоились, остались только следы былого раздражения. Полилась тихая спокойная речь.
— В Царском Селе у меня великая княжна Ольга Николаевна присутствовала на операции.
— У меня же Татьяна Николаевна была.
— А меня сама государыня помогала оперировать.
— С ними и боль не боль была.
Неожиданно разговор принял совсем другое направление.
— До чего ж довел Россию Романов.
— Ну не скажи государь правил разумно и правдиво. Разве он устроил эту жизнь? А где чиновники, где генералы были?
— А что теперь будет с Россией?
— Здесь не надо быть пророком, чтобы предсказать, что добром это не кончится. Народ столько лет пребывал под самодержавием, что переполнился лютой ненавистью.
— Рано еще хоронить Россию-матушку.
— Но без царя — не будет и казаков. Нам что уготована одна судьба?
— Ну, ты сказал! Казакам от царей крепко доставалось. Царь Петр, подчиняя себе волю казаков, залил кровью и слезами донскую землю. Казаков вешали, рубили, стреляли, сожгли множество городков. Тогда цари сломили казачью волю, слепили из них слепых воинов.
— Они забыли, что казак, это, прежде всего воля.
— А сколько кровушки казачьей пролилось в восстаниях против царей: Булавин, Разин, Пугачев. Нет такой посуды, чтобы измерить казачью кровь.
— И в то же время цари даровали казакам много благ, наделили хорошими землями. Казаки единственные кому разрешалось не кланяться и не ломать папахи перед царями.
— Землей наделили? А что мы не заслужили ее? Что-то не было желающих бросать родные места, осваивать дикие земли и подвергать себя опасности. Сколько голов мы положили за эти земли и за отечество — не сосчитать.
— Житье собачье, зато слава казачья!
— Не то думаете и, не то говорите казаки. Запомните накрепко мои слова: без царя не будет