отец в Триполи, и более мощными осадными машинами. Защитники города сражались храбро и с несравненным искусством: несколько раз они выходили из ворот и нападали на мусульманский лагерь. Но огромные камни, выпущенные из катапульт, не переставали таранить стены – и ясно было, что городу не выдержать осаду, хотя с Кипра продолжался подвоз продуктов (и некоторые жители города бежали туда возвратными рейсами). В мае, через месяц после начала осады, с Кипра прибыло подкрепление: сотня конных рыцарей и две тысячи пехотинцев. Но этого было слишком мало.
Начались уличные бои. Немало жителей города толпились в гавани и, прыгая в шлюпки, пытались добраться до стоящих на якоре галер. Но большинство не смогло бежать, и «скоро мусульманские солдаты ворвались в город, убивая всех, кто им встретится, будь то старики, женщины или дети»[602]. К 8 мая в руках у мусульман была вся Акра, кроме замка тамплиеров, стоявшего на выдающемся в море мысе. Корабли с Кипра продолжали вывозить из замка беженцев, пока тамплиеры, вместе с другими выжившими бойцами, отбивали атаки мусульман. В этот момент аль-Ашраф предложил приемлемые условия сдачи, тамплиеры согласились, и в замок был направлен отряд мамлюков для передачи замка из рук в руки. К несчастью, ситуация вышла из-под контроля. Как признавал мусульманский хронист Абу-ль-Махасин, мамлюкский отряд «принялся грабить, хватать женщин и детей»[603]. Разъяренные тамплиеры убили всех мамлюков и продолжили сражаться. На следующий день, выяснив, что произошло, аль-Ашраф повторил свое предложение. Начальник тамплиеров и несколько его соратников согласились явиться в лагерь противника, чтобы договориться об условиях сдачи. Им гарантировали безопасность – однако у шатра султана они были схвачены и обезглавлены. Увидев это со стен, прочие тамплиеры решили сражаться, пока не погибнут. И они погибли.
Менее месяца спустя огромная мусульманская армия явилась под стены Тира. Гарнизон здесь был слишком мал, чтобы выдержать осаду, и без сопротивления бежал на Кипр. Следующей целью мусульман стал Бейрут. Здесь повторилось то же: крохотный гарнизон, видя, что не сможет сопротивляться, уплыл на Кипр. Хайфа тоже пала без боя; монахи на горе Кармель были вырезаны, их монастыри сожжены. Последним христианским анклавом осталась крепость тамплиеров на острове Руад, в двух милях от берега. Тамплиеры удерживали ее до 1303 года и ушли лишь вследствие давления на их орден со стороны папы и короля Франции. Госпитальеры после падения Акры сосредоточились на Кипре, а затем, в 1310 году, отбили у византийцев остров Родос. Там они выстроили отличный флот и в дальнейшем играли важную роль в охране и защите европейского судоходства на Востоке.
Так закончилась эта история. Стоит помнить, что государства крестоносцев – по крайней мере, на побережье – просуществовали почти столько же, сколько существует независимое государство США.
Историческая память мусульман
Карен Армстронг, среди многих прочих авторов, пытается уверить нас, что крестовые походы – «одна из непосредственных причин сегодняшних конфликтов на Ближнем Востоке»[604]. Может быть, и так, но вовсе не потому, что все эти столетия мусульмане таили обиду на крестоносцев. Как объясняет Джонатан Райли-Смит: «Часто можно прочесть, что мусульмане унаследовали от своих средневековых предков тяжелые воспоминания о жестокости крестоносцев. Ничто не может быть дальше от истины. До конца XIX века мусульмане вообще не проявляли особого интереса к крестовым походам… [Они] смотрели в прошлое с безразличием и спокойствием»[605]. Даже современные крестовым походам мусульманские хронисты уделяли им очень мало внимания, воспринимая их как нашествия «примитивного, неученого, нищего, немусульманского народа, о котором мусульманские правители и ученые почти ничего не знали, да и знать не хотели»[606]. Более того, многие арабы воспринимали крестовые походы исключительно как нападения на ненавистных им турок – и, понятное дело, мало им сочувствовали[607]. В сообщении Ибн Зафира, относящемся к концу XII века, говорится даже: пусть лучше королевством Иерусалимским владеют франки, ибо это предотвратит «распространение влияния турок на земли Египта»[608].
Интерес мусульман к крестовым походам, по-видимому, возник в конце XIX века, когда сам этот термин[609] появился в сделанных арабами-христианами переводах французских исторических сочинений на арабский – ибо крестовые походы впервые вошли в моду в XIX веке на Западе. В Европе и в США «романы о крестоносцах и крестовых походах» стали популярным литературным жанром, – как, например, книги сэра Вальтера Скотта[610]. Неудивительно, что такая популярность крестоносцев потребовала – по крайней мере в Британии и Америке – их «декатолизировать»[611]. Отчасти ради этого подчеркивали конфликт рыцарей-тамплиеров с папой, причем первые превращались в доблестных антикатолических героев. Кроме того, романтизация крестовых походов начала ассоциироваться с империалистическими импульсами Европы «до такой степени, что во время Первой мировой войны военные кампании и герои постоянно сравнивались с крестовыми походами и крестоносцами – в массовой прессе, с церковных кафедр и в официальной пропаганде британской военной машины»[612].
Тем временем на Востоке Османская империя в полной мере оказалась «больным человеком Европы», дряхлым реликтом, неспособным производить даже оружие, необходимое для собственной защиты; это ярко иллюстрировало общую отсталость исламской культуры и вызывало у мусульманских интеллектуалов «горькую обиду»[613] на Запад, в конце концов приведшую их к тому, чтобы сосредоточиться на критике крестовых походов.
Таким образом, нынешняя мусульманская память о крестовых походах и гнев на них порождены двадцатым веком[614]; дополнительный импульс им придали «после Первой мировой войны британский и французский империализм, а после Второй – создание Государства Израиль»[615]. Первым из восточных политиков ссылаться на крестовые походы начал последний султан Османской империи, пользовавшийся деспотической властью, Абдул-Хамид II (годы правления 1876–1909). Следом появилась первая мусульманская история крестовых походов, опубликованная в 1899 году. Во введении ее автор, Саид Али аль-Харири, отмечал: «Сегодня европейские государи угрожают нашей Блистательной Империи в духе, весьма напоминающем деяния их предков в былые дни [т. е. крестоносцев]. Наш преславный султан Абдул-Хамид II справедливо заметил, что Европа ведет против нас новый крестовый поход»[616].
Тему с готовностью подхватили мусульманские националисты. «Лишь мусульманское единство, говорили некоторые, позволит противостать новым крестовым походам; угроза «нового крестового похода» стала важной темой в писаниях пан-исламистского движения»[617]. Даже в контексте слабости мусульманского мира перед лицом современного Запада процветал исламский триумфализм: