«Мне было с тобой очень, очень, очень хорошо, но вместе мы быть не можем. Не ищи меня. Это причинит только боль.
Спасибо, что ты был. Прости».
В углу неровно приклеились две шестипфенниговые марки «Присоединение Австрии» Ein Volk, ein Reich, ein Fuehrer.
— Мне потом ребята говорили — не бери в голову, она так со всеми крутит. Я не верю. Я вернусь в Шербург, обязательно ее найду.
— Герр оберлейтенант, скажите, а когда вы выписались из госпиталя.
— В начале апреля. Раз — два — три… Да! Три месяца прошло.
«Ка-а-а-кое говно!» — наверное, он должен был бы закричать нечто подобное и обхватить голову руками. Но не закричал. Как он, с его опытом и знанием женщин, мог так глупо влипнуть. Он-то считал те недели откровением, прекрасным даром богов, дыханием ангелов, которое по случайному стечению обстоятельств не задержалось в его судьбе, а лишь пронеслось над ней, оставив чудесные сны воспоминаний, а это были пошлые выкрутасы дешевой шлюшки, которая даже марки оптом покупает, чтобы такие письма писать… Такого Эрика, и та себе не позволяет… Хельмут, ты просто дебил! Ты недостоин ни орденов, ни звания, ни полученного образования… ты не достоин отвечать за жизни 50 человек! О, боже, боже! Этот несчастный оберлейтенант, наверное, умрет от горя, если я ему сейчас достану такую же… Да и нужно мне это? Дуэль с этим оберлейтенантом…
— Как вас зовут, камрад?
— Теодор Каулитц.
— Обещаю вам, герр Каулитц, ваше письмо я доставлю. Более того, я лично прослежу за тем, чтобы оно не отправилось в помойное ведерко, а было прочтено адресатом.
Глава 36
АННА
В каждом сомнительном деле единственное средство не ошибиться — это предполагать самый худший конец.
Людовик XIV (Бурбон)
Ройтер принимал «девятку».[128] Это означало, что поход будет долгим. Адмирал имел с ним короткую беседу, и, хотя никаких конкретных пунктов названо не было, было очевидно, что их отправляют в состав группы «Муссон» — на тихоокеанский театр. Пенанг. Ну ладно, пусть будет Пенанг. Все подальше от Берлина и Канариса. В новый экипаж набирались только добровольцы. Но из «стариков» отказались лишь некоторые. Ройтер никого не осуждал. Теперь они должны были умереть для всех. Родители, «вдовы», дети, у кого остались, получали солидные пенсии. Всех отпустили на неделю по домам — объясняться. Ройтер уже со всеми объяснился. Кроме…
От Бреста до Шербурга 420 километров. В последний раз этот путь он проделывал за 6 часов. Но в этот раз он ехал лишь на пару слов… А с другой стороны, почему бы и нет? Лодка же тоже идет на цель порой сутками, а вся атака занимает несколько минут.
Марту не пришлось искать. Она была на своем рабочем месте — развешивала в саду только что выстиранные простыни. На рокот мотоцикла она испуганно обернулась.
— Ой, как ты меня напугал… — вздохнула она.
— А вы что ожидали услышать? Бомбардировщик?
— Почему бомбардировщик? — улыбнулась она.
— Громче, — пояснил Ройтер.
— А я сама не знаю, чего я вздрогнула… Последнее время стала как-то нервно реагировать на резкие звуки…
— Вам тут письмо прислал один оберлейтенант. Как раз бомбардировщик. Не помните такого, некто Каулитц?
Марта удивленно посмотрела на него…
— Это вам, сударыня… Этот человек пойдет на русские зенитки с вашим именем на устах. Постарайтесь быть достойной этого.
Он протянул ей пухлый конверт.
Марта сняла с табурета бадью с бельем, села на табурет, несколько секунд молчала.
— Зачем ты так делаешь? Ладно я, мне уже все равно… Но этот паренек верит в любовь… Это чувствуется по нему. Как это здорово ты придумала, каждому по открыточке… У тебя их чемодан, что ли?
— Я их собираю, — призналась Марта, промакивая глаза простыней.
— Кого? Мужиков?
— Нет, открытки.
— Прочти, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты знала, как может любить человек.
Марта покорно раскрыла конверт. Ловко так подцепила ногтем, и вот уже содержимое у нее в руках.
— Это тут у вас что, метод лечения, что ли, такой? Очень, я тебе скажу, эффективный! Честно. Тот, кто его придумал, должен быть награжден. Читай-читай, я не могу допустить, чтобы оно оказалось в корзине.
— Я никогда бы не выбросила его, — произнесла она обиженно.
Некоторое время она была погружена в чтение. Изредка всхлипывала. И все-таки как же ты красива… даже сейчас, в этой невзрачной серой блузке, даже среди этих, трепещущих на ветру простыней с пятнами плохо отстиранной крови. Нет! Только не это… Если сейчас он пойдет на второй виток, его мозг и сердце просто взорвутся. Опять надежда, опять разочарование — нет, Хельмут, надо быть выше. Ты же, как осел, тянешься за морковкой, а ее у тебя все время вытаскивают из-под носа чьи-то заботливые руки…
— Прощайте, — сказал Ройтер и щелкнул каблуками.
— Постой, — вдруг как будто что-то вспомнила Марта. — Не бросай меня вот так…
— Марки купи хоть разные и пиши, что ли, с большей фантазией, — вздохнул Ройтер. Теплый двигатель весело затарахтел, едва «кочерга» кикстартера прошла треть своего пути. — Знаешь, а я вот сейчас тоже иду в поход и, наверное, в минуту истины буду думать о тебе. Так-то вот.
— Хельмут, подожди, выслушай меня!
Она вскочила с табуретки, держа в одной руке письмо летчика, а другой поправляя косынку.
Ройтер покачал головой:
— Все сказано…
Дроссельные заслонки R66 открылись, бензиновая смесь хлынула в цилиндры. Шина Mezeller — превосходная спортивная шина — взрыла мягкий дерн, и ездок отправился в обратный путь. В зеркале заднего вида удалялась неловко растопыренная серая фигура, которая в последний момент махнула поднятой к косынке рукой, как на прощание.
Все, что чувствовал в этот момент Хельмут, — пустоту. Абсолютную пустоту. И боль. И эта боль была даже больше, чем та, что он ощущал, когда просыпался с мыслью «Нет ее!». Теперь нет не только ее. Теперь вообще никого нет. Вероятно, так должна выглядеть смерть. Собственно к смерти именно он и готовился. «Но должен же меня кто-то любить…» Любят уродов, нищих, любят евреев, в конце концов… Любят совершенно никчемных и ничтожных существ. И лишь его, практически полубога, героя морских сражений, чье вмешательство способно изменить ход всей морской кампании, сверхчеловека среди сверхчеловеков, любят только психические или убогие. Отдадутся-то многие — кто за деньги, кто нервы пощекотать, кто просто из любопытства… или вот как эта… а ей, по-моему, вообще все равно… Но вот самоотвержение, всепоглощающая страсть, маниакальное чувство, которое он испытывает к Анне… Это все, выходит, не про него?
С другой стороны, вот Марта, кому она действительно сделала плохо? Только не Ройтеру — он был счастлив в это время, а потом? А что потом, он поехал в Берлин долбить в свою привычную стенку. Додолбился. Получается, Марта выполняла свой воинский и гражданский долг. Таким вот странным образом. Но почему же странным? Ведь Создатель предначертал женщине быть утешительницей. Мужчина сражается — женщина врачует, утешает и развлекает. А что делала Марта? — утешала раненых, давала им основание жить. Её хотели — она дарила себя и делала это красиво. Ночь на маяке, например… Красиво же, черт возьми… Он хотел жить в те дни. Он становился сильнее. Получается, Марта не просто выполняла свой долг перед родиной, но и плюс к этому еще и была в полном согласии с Творцом… Поэтому она и не боялась пуль «маки»… ей было все равно, когда умереть. Сегодня или спустя 50 лет. За эти 50 лет для нее ничего бы не изменилось. Она уже исполнила свою миссию. Ведь даже если она спасла их двоих, его и этого бомбардировщика, что ж, это две полноценных боевых единицы, в море и в воздухе, а, судя по всему, таких у нее десятки… Это эскадры вернувшихся в строй подлодок, самолетов, торпедных катеров… Да… это было все прекрасно для Германии, но это было совершенно ни к чему ему, лично ему, Хельмуту Ройтеру. Марта была не способна принадлежать кому-то одному, и с этим он смириться не мог. Так он думал почти до поворота на Сан-Перелен. Полуостров, на котором находился Шербург, остался за спиной. Больше приезжать сюда у него оснований нет.
* * *
Проводы «девятки» Ройтера были очень торжественными. От СС прибыл сам Кальтенбруннер, а ВМФ представлял гросс-адмирал.
На пирсе яблоку было негде упасть. Все как положено, девушки с цветами, оркестр. Гросс-адмирал лично вручил Ройтеру пакет, который он должен был распечатать в открытом море. Да и так ясно, мы идем на соединение с группой «Муссон». Будем помогать нашим японским товарищам выносить америкосов. Не впервой. Теперь под прицелом у нас Лос-Анджелес, кстати, надо бы его поберечь, а то сынку нашего приятеля из Штрии придется серьезно потратиться на восстановительные работы.